Собирается с мыслями, подумал Хольт. Он было положил локти на стол, но заметил, как одна бровь Ревецкого угрожающе полезла вверх.
— Судьба и раса, — звенящим голосом начал Венерт. Хольт подумал: может быть, он наконец объяснит, что, собственно, понимает под судьбой? А то все судьба, господь бог, провидение…
— Судьба расы — в ее самоопределении, — сказал Венерт, — так как нордическая кровь… — Хольт не мог сосредоточиться. — …и каждый, кто к ней причастен… — слышал он — …должен всячески способствовать тому, чтобы наша нация вновь обрела нордические черты… Нордическая раса…
Нордическая раса, думал Хольт. Никто так ни разу и не объяснил, что же такое «нордическая раса», ни Кутшера, ни Цише, ни Лессер. Он вспомнил отца. Это было давно. Отец с кем-то говорил о расовой теории. По его словам, существует четыре группы крови — А, В, АВ и О и много всяких подгрупп. А стало быть, кровь эскимоса, кровь японца, шведа, индейца ничем не отличается одна от другой, существуют только этп группы. Что же все толкуют о нордической крови, что под этим понимать?
— Для того чтобы немецкий народ полностью осознал свою расовую миссию, он должен подчиниться избранным, высшей касте фюреров, новому дворянству чистой нордической крови — так учит один наш исследователь расового вопроса.
Отец тогда говорил, вспоминал Хольт, что это своего рода религия, суеверие, шаманство, какая-то изуверская тарабарщина. Но он это говорил не мне, думал он с горечью, мне он ничего не говорил, меня он предоставил самому себе, обрек на горе и несчастье… Так и этак склоняемая Венертом «нордическая кровь» раздражала его. Все это вздор, думал он. Но для чего, к чему эта галиматья о чистоте расы, крови, нордическом типе? Вот что хотелось бы понять!
— …приходим к выводу, что раса в конечном счете есть нечто непостижимое, — сказал лейтенант Венерт. Хольт невольно кивнул. — Расу нельзя познать, ее можно только восчувствовать. Разум не в силах ее постичь, только чувство… Через расу мир вновь обретет героическую идею…
На лейтенанта нашел очередной приступ красноречия. Хольт наблюдал за ним с недоверием. К чему это?
— …и только в нордической крови. Германцы — или непроглядная ночь, таков, как и встарь, наш нынешний девиз.
Солдаты клевали носом. Мало кто слушал. А Венерт все говорил:
— Жизнь героя — это жизнь, к которой мы стремимся, жизнь рыщущей белокурой бестии, что алчет побед и трофеев. И мы станем героями, лишь обратив наше столетие в начало нового мира. Герой всегда стоит у истоков мира. Антипод героя — последыш. Вот почему последующие поколения так ненавидят все героическое.
Это явно никого не интересует, думал Хольт. Если бы он сказал, как обернутся дела на фронте, все бы его слушали. А он уже в который раз объясняет нам сущность героя.
— В детстве герой ленив и живет для себя. Да, мы знаем героическую лень.
Вольцов толкнул Хольта в спину и прошептал:
— Я! Ну вылитый я!
— Героическая лень есть погруженность в себя, благодушная, молчаливая, апатическая… — Он так и сказал: апатическая. — И вот наступает час пробуждения берсеркера, взрыв неистовых первобытных сил, воинственного пыла…
— Правильно, — шептал Вольцов за спиной Хольта. — Месяц сосать лапу, как медведь, а потом уж пойти крушить направо и налево!
— …если в юности герой одинок, то зрелый муж в героическом одиночестве черпает гордость и силу…
Феттер задремал, но Вольцов разбудил его пинком в бок.
— Вот почему герой так любит море, недаром ладьи викингов избороздили все моря и океаны, вот почему героя влечет к вершинам гор. Там, в заоблачной выси, он приобщается к вечности, там он друг орла — этого символа всякого начала, там ему открывается его предназначение: непреходящая власть! Герой и вселенная — таково глубочайшее прозрение в смысл истории.
«Друг орла — этого символа всякого начала!» Вот разошелся! Странно, я слышу, что он говорит, воспринимаю каждое слово и не понимаю, о чем, собственно, идет речь!
— Герой отважился на большую судьбу, не убоялся смерти, не убоялся навлечь на себя ненависть многих. Он знает, в чем его богатство, он простирает руки и шагает вперед. Он верит, что все еще надо свершить, что он стоит у истоков, что впереди сияет победа. Эта героическая убежденность дана лишь человеку чистой крови и благородного рождения.
«Навлечь на себя ненависть многих!» — задумался Хольт. И в этом величие, в этом геройство?.. Ненависть многих?..
— Удивительной кажется нам судьба героя… Ревецкий! — неожиданно крикнул Венерт, так что слушатели даже подскочили. Лицо его побагровело. — Менке, Хинц, Оцдорф и Плесе! Потом займетесь этими канальями, Ревецкий, чтобы они у вас взвыли! Спать на занятиях! Что за неарийская сволочь здесь собралась — я вытравлю из вас этот подлый дух!
Наверняка потерял нить, подумал Хольт, внимательно всматриваясь в лицо Венерта. Но он может продолжать с чего угодно, ему все едино!
— Удивительной кажется нам судьба героя! — повторил лейтенант. — И если мы постигнем героя и величие его судьбы, то мы постигнем и его самого и весь его мир.
Опять судьба! думал Хольт. Что же такое судьба?
— Ненависть героя — это хватка Тора, сжавшего молот так, что костяшки на руках побелели, великолепие героической ненависти, обрушивающейся на мир и повергающей в трепет даже сильного в девственном лесу! Лишь с тех пор, как мы снова вернулись к учению о ненависти, героической ненависти, над Германией занялся рассвет.
За героической ненавистью обычно следует героическая нравственность, подумал Хольт.
— Благородная необузданность чувств, столь свойственная содому прошлому, с веками выродилась в многоликий разврат гурмана. Распутство в прежние времена… — внимание слушателей заметно возросло — …было приключением, в нем был размах, пафос ликующих ляжек, и предавались ему бесшабашные головы, готовые рискнуть всем, лишь бы лихо погулять, пусть даже они проснутся назавтра в сточной канаве.
Феттер громко шмыгнул носом.
— Буйная кровь героя бросает его в извечный спор полов, здесь ищет он тайный смысл мужского и женского начал, ибо это нужно испытать, а не мудрствовать. Половое влечение не терпит оков, отсюда условность брака для многих мужчин героического склада.
