Глава двенадцатая
Год, переломленный надвое
Гитлер молча выслушал доклад генерал-полковника Паулюса. Ударом с флангов русские прорвали фронт и окружили крупнейшую группировку у Волги. Паулюс советовал отходить, чтобы сохранить свою армию.
- Ни в коем случае! — закричал вдруг Гитлер. — Запомните, генерал, я не собираюсь уходить с Волги.
- Тогда мне нужна помощь, — сказал Паулюс.
- Помощь вам придет. Кейтель, сформируйте группу армий «Дон». Перебросьте танковые дивизии из Воронежа, Орла, с Кавказа, из Франции, с Балкан.
- Кто будет снабжать меня боеприпасами? — спросил Паулюс.
- Герман, сможешь ли ты по воздуху обеспечить Паулюса?
- Да, мой фюрер! — ответил Геринг.
- Мне до зарезу нужны сейчас транспортные самолеты, тысячи бомбардировщиков. — Гитлер подошел к огромному глобусу на массивной подставке и с силой крутнул его. — Тогда я смету с лица земли всех сопротивляющихся! — Внезапно Гитлер остановился перед Герингом. — Вчера мне докладывал Галланд о том, что новый самолет «Штурмфогель» прошел испытания.
- Это будет превосходный перехватчик, мой фюрер.
- Мне нужен бомбардировщик! Скоростной дальний бомбардировщик, способный уничтожать!
- Хорошо, мой фюрер.
- Испытательный аэродром спрячьте в горы, заройте под землю. Но сделайте так, чтобы об этих бомбардировщиках враг ничего не знал до тех пор, пока они не появятся в небе!
А у Волги в это время продолжались бои. Армия Паулюса отказалась от капитуляции. Она сопротивлялась, она ждала помощи. Но Геринг дал заведомо нереальное обещание. Несмотря на то, что к Сталинграду были стянуты все наличные силы транспортной авиации, армия не получала и десятой доли требуемых ей боеприпасов.
Советские истребители перехватывали и уничтожали самолеты люфтваффе. Но самой ощутимой потерей было то, что гибли вместе с самолетами лучшие кадры Германии, так как к пилотированию транспортных самолетов привлекались инструкторы авиационных училищ. Почти все они не вернулись с фронта.
- 1 -
Испытания «Штурмфогеля» вступили в решающую стадию, но неожиданно из штаба люфтваффе Мессершмитту пришел приказ сформировать из летчиков, занятых в работе фирмы, боевой отряд и направить в район станции Морозовской, северо-восточнее Ростова. Мессершмитт понял, что воздушные силы на Восточном фронте основательно поистрепались, летные школы не в состоянии восполнить потери, и поэтому командованию пришлось собирать в Германии резервы и бросать их на фронт. Летчики Мессершмитта назначались в действующую истребительную эскадру асов «Генерал Удет». К машинам, помимо крестов и номерных цифр, полагался отличительный знак эскадры — красный туз, обрамленный венком, сверху корона.
Техники выкрасили самолеты в маскировочные пятнистые цвета, намалевали на бортах знаки, поставили новые моторы. Скрепя сердце Мессершмитт утвердил список личного состава отряда. Командиром назначался Вайдеман. Вместе с ним вылетали на русский фронт второй испытатель Вендель, пилоты воздушного обеспечения Пихт, Шмидт, Штефер, Привин, Эйспер, Нинбург, механик Гехорсман.
Вайдеман и Пихт поехали проститься к Эрике и Зандлеру. После невероятного случая с Юттой профессор и Эрика долго не могли прийти в себя. Ютта, секретарша самого конструктора, оказалась красной радисткой. Она взорвала себя и рацию гранатой, которую, очевидно, берегла на тот случай, если ее попытаются схватить гестаповцы. Огонь, несмотря на все усилия пожарных, успел сожрать все, что могло бы оказаться важной уликой. Весь пепел был собран и отправлен экспертам, но они нашли в нем только несколько попорченных деталей. Эти детали позволили установить, что радиостанция была немецкого производства, из тех, что монтировались обычно на транспортных трехмоторных самолетах «Юнкерс-52».
Дом отремонтировали, стену, отделявшую комнату Ютты от спальни Эрики, завесили алым крепом. Зейц, который в последнее время особенно часто навещал профессора, говорил, что в ту же злопамятную ночь скрылся и брат Ютты — Эрих Хайдте. Коссовски, по счастливой случайности, выжил. Опытный хирург сделал отчаянно смелую операцию, и теперь Коссовски лежит в лучшем военном госпитале в Бернхорне.
Когда Пихт и Вайдеман вошли к Зандлеру, они обратили внимание на то, как изменился профессор: опустившиеся плечи, бледное, даже голубоватое лицо, резкие морщины. Эрика была обеспокоена здоровьем отца.
Пихт крепко обнял девушку.
- Это встреча или прощание? — спросил Вайдеман.
Эрика освободилась от объятий и вопросительно посмотрела на Вайдемана.
- Встреча, Альберт, — сказал Пихт.
- Альберт, почему вы всегда так зло шутите? — Эрика отошла к буфету и сердито зазвенела чашками.
- Тогда пора прощаться, — посмотрел на часы Вайдеман, пропустив мимо ушей слова Эрики..
- Что это значит, Пауль?
- Через три часа мы улетаем на фронт.
- На фронт?
Пихт кивнул:
- На русский фронт.
- Надолго?
- Не знаю. Постараюсь вернуться, как только мы победим.
- Не волнуйтесь, фрейлейн. — Вайдеман сам достал из буфета коньяк и наполнил рюмки. — Выпьем за наши победы в русском небе!
- Ты вылетаешь на новом «фоккере», кажется? — спросил Пихт.
- Да. Я должен оценить его боевые качества и прислать фирме обстоятельный отчет. В дверь позвонили.
- Это, наверное, Зейц, — шепнула Эрика и выбежала в переднюю.
Оберштурмфюрер сухо поздоровался с летчиками и сел за стол.
- Какой ты стал важный, Вальтер, — толкнул его локтем Вайдеман.
- Дел много… — односложно ответил Зейц. — А вы на фронт? Прощальный ужин?
- Как видишь…
Зейц поднял рюмку:
- Не дай бог попасть вам в плен.
- А мы не собираемся попадать в плен к русским, — засмеялся Пихт и снова обнял Эрику. — Надеюсь, невеста меня подождет?
Эрика покраснела и опустила голову.
- Как здоровье Коссовски? — вдруг серьезно спросил Пихт и в упор посмотрел на Зейца. Тот нервно зажал рюмку.
- Поправляется, кажется. Я дважды навещал его…
- Ну, бог с ним, передай ему наши пожелания. — Пихт допил рюмку и встал, окинув взглядом, словно в последний раз, уютную гостиную Эрики.
- 2 -
Колючие метели носились по огромной русской степи. Обмороженные техники в куртках из искусственной кожи возились по ночам у моторов, едва успевая готовить машины к полетам. «Ме-109» не выдерживали морозов. Моторы запускались трудно, работали неустойчиво, в радиаторах замерзало масло. Прожекторы скользили по заснеженным стоянкам, освещая скорчившихся часовых, бетонные землянки, вокруг которых кучами громоздились ржавые консервные банки, картофельная шелуха и пустые бутылки от шнапса. Только в дотах и можно было обогреться.
- Ну и погода, черт возьми! — ругался лейтенант Шмидт. — Если я протяну здесь месяц, то закажу молебен.
- Перестань ныть, — мрачно отозвался Вайдеман. — Мы здесь живем, как боги. Посмотрел бы, в каких условиях находятся армейские летчики…
- Я не хочу, чтобы в этой земле замерзали мои кости! — взорвался Шмидт. — Я не хочу, чтобы о нас в газетах писали напыщенные статьи, окаймленные жирной черной рамкой!
- Ты офицер, Шмидт! — прикрикнул Вайдеман.
- К черту офицера! Неужели вы не понимаете, что мы в безнадежном положении? Наши дивизии все равно пропадут, и отчаянные наши попытки пробиться к ним стоят в день десятков самолетов. Я не трус… Но мне обидно, что самую большую храбрость я проявляю в абсолютно бессмысленном деле.
- Фюрер обещал спасти армию, — сказал Пихт.
Летчики замолчали и оглянулись на Пихта, который сидел перед электрической печью в меховой шинели и грел руки.
- Из этой преисподней никому не выбраться, — нарушил молчание фельдфебель Эйспер. — Позавчера мы потеряли семерых, вчера — Привина, Штефера. Сегодня на рассвете — Нинбурга…
- Это потому, что у нас плохие летчики. — Вайдеман бросил в кружку с кипятком кусок шоколада и стал давить его ложкой. — Такие нюни, как Шмидт…
