Гость улыбнулся. Женщина прочла в его глазах одобрение.
— Значит, вы целых четыре года не видели Лиан Дени? — спросил он.
— Четыре года, — подтвердила она.
Это, конечно, было не так. В последний раз Мари Фашон разговаривала с Дени месяц назад в рабочем пригороде. Лиан передала ей для распространения пачку листовок и, познакомив ее с молодым рабочим, сказала: «Впредь будем поддерживать связь через этого товарища».
Дядюшка Жак поблагодарил за угощение и встал. Он несколько раз прошелся по комнате, заложив руки за спину, и вдруг остановился:
— Вы бы хотели ее видеть?
— Кого? — не поняла хозяйка.
— Лиан Дени.
Женщина растерялась. Она не знала, что ответить. А старик ждал ее ответа и с любопытством смотрел на нее.
— Конечно, хотела бы, но ведь говорят… — начала она, путаясь в словах, — за нею, говорят, охотится гестапо. Потом… все знают, что я…
— Понимаю, встреча была бы для вас, особенно здесь, не совсем приятной. Вы боитесь?
— Боюсь. Но не за себя, — поспешно добавила она, снова проникаясь доверием к старику. — За вас, месье Рабу, Мне-то терять нечего.
Дядюшка Жак недовольно покачал головой:
— Разве так можно? «Терять нечего»! Нехорошо. Умереть, мадам Фашон, легче всего. Надо жить! Надо бороться за жизнь. Я о вас многое знаю. Знаю, как вы помогали Лиан Дени, когда она еще до войны давала концерты в пользу бастующих рабочих, видел вас с ней десятого октября у Поля Вайяна-Кутюрье… [10] А сейчас вы — беспартийная, скромная католичка — вместе с ней распространяете коммунистические листовки, нашу «Юма». Вы настоящая француженка. Однако этого мало…
Мари Фашон покраснела. «Что же еще нужно? — подумала она. — Взрывать мосты? Убивать гитлеровцев? Уйти в франтиреры, партизаны? Я на все согласна».
Дядюшка Жак повторил:
— Мало, товарищ Фашон, мало!
Он ее назвал товарищем! Блеск глаз выдал ее радостное смущение. Старик подошел к ней ближе. Лицо его помолодело, складки на лбу разгладились.
— Вы обязаны глубоко осознать, во имя чего совершаете свои подвиги. Вы должны научиться глядеть вперед и понимать, что убеждать других может только убежденный. А убежденный — это тот, кто уверен в своей правоте, кто думает не только о сегодняшнем, но и о завтрашнем дне своего народа и поэтому дешево не отдает свою жизнь. Вы не обижаетесь за нравоучение? — спросил он после небольшой паузы мягким, задушевным тоном.
— Нет, что вы! — ответила она взволнованно. — Вы правы, и я вас поняла.
— Я рад, — улыбнулся он и добавил: — Через несколько минут к нам придет… знаете кто? Лиан Дени!!
Прочитав в глазах женщины выражение радостного изумления, он весело засмеялся:
— Да, представьте себе, Лиан Дени.
Мари Фашон вдруг как-то особенно пристально посмотрела на старика, на его сутулую фигуру и чуть не вскрикнула: «Я его узнала!»
5. Подпольная газета
Закончив статью для очередного номера «Юманите», дядюшка Жак принялся рассматривать эскиз нового плаката, Лучи восходящего солнца пробивают черный мрак. На этом фоне соединились в крепком пожатии две руки. Под ними слова: «Рабочие и крестьяне Франции, объединяйтесь!»
— Товарищ Фашон, — повернул он голову в сторону ширмы из цветастого ситца.
— Одну минутку, месье Рабу, — извиняющимся голосом откликнулась женщина, — кофе уже закипает…
Он засмеялся:
— Да я не о том. Хочу вам кое-что показать. Посоветоваться, узнать ваше мнение. — Он протянул эскиз вышедшей из-за ширмы женщине. — Может быть, нужно что-нибудь изменить, добавить? Пожалуйста, не стесняйтесь. Говорите. Над этим плакатом работает известный художник.
Женщина вытерла руки о передник и стала внимательно разглядывать листок бумаги,
— Почему он такой маленький? — спросила она робко.
Товарищ Марсель сощурил глаза и улыбнулся. Это только эскиз — замысел художника. А плакат будет гораздо больше, в десять — двенадцать раз больше. Его отпечатают и расклеят по всем городам и селам.
Мари Фашон понимающе кивнула.
— Хороший плакат, — сказала она и, слегка смутившись, нерешительно добавила: — Я бы…
Товарищ Марсель выжидательно смотрел на нее. Она медлила. Что о ней подумает этот известный всем французам человек, если она выпалит какую-нибудь глупость?
Он ждал.
— Я бы добавила: «…в борьбе против фашизма!» — проговорила она, еще больше покраснев.
Товарищ Марсель откинул назад седую голову и, немного подумав, одобрительно кивнул:
— Пожалуй, вы правы. Так будет лучше. Спасибо. — Бросив взгляд на часы, стоявшие на этажерке, он нахмурился. — Лиан опаздывает! Она всегда так аккуратна, а тут…
Мари Фашон поставила перед ним чашку черного кофе.
— Не беспокойтесь, месье Рабу, ничего не случилось, — заметила она. — В среду я ее видела в Иври. У нее все в порядке. Говорила, будто гестаповцы махнули на нее рукой. Особенно после того, как в Ла Шапелье задержали какую-то женщину, приняв ее за Дени.
Над дверью зажглась лампочка. Продолжительный звонок и два удара. В комнату вошла молодая, стройная женщина с большими синими, слегка грустными глазами. Она была бедно одета, в руках держала потрепанную старомодную сумочку.
Юношеская радость озарила лицо дядюшки Жака:
— Лиан!
Мари Фашон, приветливо поздоровавшись с гостьей, заторопилась к двери.
Дядюшка Жак удержал ее.
— Оставайтесь, — сказал он. — Мы вам верим, товарищ Мари. — И, обернувшись к актрисе, спросил: — Все благополучно?
Лиан Дени смущенно улыбнулась.
— Что-нибудь стряслось?
Ничего особенного. Правда, вот уже третий день за ней следит какой-то подозрительный тип, очень похожий на Люсьена Пети. Вероятно, это его брат Клод Люсьен говорит, что он появился в Париже неожиданно, точно с неба свалился. Сегодня утром он всю дорогу шел за ней. Она его заметила, когда проходила через площадь Согласия, и поэтому повернула на Елисейские поля.
— Чувствую, что выбиваюсь из сил, дальше идти не могу, — рассказывала Лиан. — Останавливаюсь. Жду, пока он подойдет ближе. «Молодой человек, — обращаюсь к нему, — не найдется ли в вашем кошельке немного денег? Со вчерашнего дня я ничего не ела…» Он смерил меня взглядом с ног до головы и, очевидно решив, что ошибся, сердито произнес: «Пошла вон!» Заложил руки в карманы и отправился дальше.
Дядюшка Жак рассмеялся, но тут же заметил:
— Будьте осторожны, Лиан. Может быть, не вы его обманули, а он вас?
— Может быть, — согласилась актриса.
Она скрылась за ширмой и спустя минуту вернулась со свежей, пахнущей типографской краской газетой «Юма-ните». Старик надел очки и принялся просматривать листок. Здесь была опубликована его статья о патриотическом сопротивлении шахтеров Па-де-Кале. Многих из них он помнил по забастовке, которую возглавлял еще тридцать восемь лет назад.
— Мою статью, кажется, немного сократили? — спросил он. — И правильно сделали: письма с мест важнее.
Глава вторая
1. Вот и Париж!
— Париж! Вставайте скорее, Париж! — будит Грасс ребят.
Виноградники, перелески на склонах отлогих холмов, папоротник, желто-белые ромашки. Туннель, и опять свет. Мелькают чистенькие домики с белыми заборами и узенькие тихие улочки пригорода. Блеснула река. Спокойная, медленно текущая Сена, переплетенная мостами, с набережными, обсаженными старыми платанами. У самой воды пестрят лодки — голубые, красные, зеленые, синие, темнеют застывшие фигуры любителей-рыболовов.
Павлик и Жаннетта, прильнув к окну, впиваются глазами в приближающийся город.
Поезд замедляет ход. Он идет по мосту. Фермы вздрагивают под тяжестью вагонов.
— Париж! — У девочки блестят глаза. — Погляди сюда… нет, сюда! Да это же собор Сакре-Кёр! — восклицает она, указывая на белеющие на правом берегу купола.
Жаннетта не ошиблась. Где бы вы ни находились в Париже, эти белоснежные купола видны отовсюду. Храм стоит высоко — на горе Монмартр.
