— Граф — персона важная, — с иронией усмехнулся Матросов.
— А я, знаешь, Матрос, обрадовался, еще когда увидел тебя в изоляторе. Пускай, думаю, посидит, — значит, еще злей станет, мой будет, мой!..
— Я тобой не купленный, — брезгливо поморщился Матросов.
Клыков понял обиду спутника: не время о старшинстве говорить; спросил:
— Матрос, а как скажешь, куда нам лучше податься — вверх или вниз по реке?
— Думаю, вниз… На Каму выйдем, потом на Волгу…
— Ну и расчудесно! Как атаманы, заживем!
— Еще лучше атаманов.
— Прощайте, все колонийские замухрышки, — презрительно сплюнул Клыков за борт. — Чахните, дуракам закон не писан…
— Уж это верно: дуракам — не писан…
— Постой, а куда ж ты лодку гонишь?
— К берегу.
— Ты что, Матрос, хочешь надо мной шутки шутить? — вытаращил глаза Клыков.
— Может, на берегу часть продуктов оставим ребятам? Голодать ведь будут.
— Ты, Матрос, не юли! — помрачнел Клыков. — Мне до твоих ребят дела нет — пусть хоть поздыхают все. Понял? Правь лево руля, не то я тебя, как щенка, утоплю.
— Не ерзай, граф Скуловорот, а то лодку опрокину — ко дну сам пойдешь.
— Да ты что, супротив меня?
— Не реви зря, корова! Мне свои вещи на берегу надо взять.
— A-а, так бы и сказал, — облегченно вздохнул Клыков. — Фу, черт, душу вымотал. Ладно, правь. Только живей шевелись, а то нагрянет кто-нибудь.
— Я и так скоро.
Матросов, и правда, торопился. Даже волосы на лбу стали влажны от пота.
Вот нос лодки зашуршал по песку и уткнулся в берег. Матросов быстро взял весла, взбежал на высокий берег и скомандовал:
— А теперь, граф, бери мешок и тащи в подсобное.
— Полундра! — взревел Клыков. — Как так — в подсобное? — Он выпрыгнул из лодки, сжал кулачища. Одутловатое, рябое, в синяках и шрамах, лицо его побагровело. — Значит, правда, что ты нарушил нашу дружбу и тайну?
Матросов с отвращением смерил взглядом Клыкова. Куда он зовет, этот беспутный бродяга? Ведь он туп и слеп, как пень. Ничего не знает и знать не хочет. И совести у него никакой нет: пусть ребята трудятся для него, голодают, — он готов украсть их продукты и сбежать. Чувствуя за собой поддержку новых друзей, глядя Клыкову прямо в глаза, Матросов ответил:
— Да, правда! Я и Тимошка не хотим бежать из колонии. Не хотим больше бродить, как бездомные собаки. Но твою тайну не выдадим. Можешь бежать сам! А теперь топай в подсобное ножками, ножками…
Глаза у Клыкова налились кровью. Тяжело дыша, он шагнул к Матросову.
— Так я тебя, мурашку, одним ударом пришибу!
Матросов поднял весло.
— Не подходи!
— Ну, запомни, — задыхаясь от злобы, сказал Клыков. — Не я буду граф Скуловорот, если не изведу дотла тебя и Тимоху!
— Проваливай, проваливай, — усмехнулся Матросов, — а угроз не боюсь. Нас теперь много!
Из-за кустов показался Кравчук.
Клыков поспешно взвалил на спину мешок и пошел, оборачиваясь и грозя Матросову кулаком.
А Матросов сел в лодку, и все тело его вдруг ослабело, словно он сейчас гору сдвинул.
«Вот и не друзья мы больше, а враги, — подумал он. — Да он и не был мне настоящим другом».
Но все же эта встреча оставила у Матросова горький осадок и смутную тревогу.
Глава XV
«ТОЛЬКО ВПЕРЕД!»
атросов дежурил по корпусу. Закончив осмотр помещений, он вышел, сел у двери на скамеечку. Предзакатное июньское солнце еще заливало зеленые луга и леса. Воздух был напоен запахами цветущих трав. В роще звенел неугомонный птичий щебет. На душе у Сашки как-то тревожно, и трудно ему разобраться в противоречиях. Ему нравилась спокойная, разумная жизнь в колонии, но почему так неодолимо влекут его путешествия? И еще одна мысль угнетает его: да, он не хотел бежать с Клыковым, но и обманывать его было не по-товарищески, бесчестно. И зачем только связался с ним? Может, на лодке надо было бежать вдвоем с Тимошкой? Но тогда бы обманул Кравчука! А этого Матросов тоже не мог сделать.
Хорошо, что в библиотеке есть много интересных книг. Читая, он забывал о своих житейских невзгодах, находил в книгах ответы на многие свои вопросы. С нарастающей жаждой он читал все новые и новые книги, а кое-что из них, чтобы лучше запомнить, записывал. Открыв свою тетрадь, он прочел:
— «Итак, да здравствует упорство! Побеждают только сильные духом! К черту людей, не умеющих жить полезно, радостно, красиво!»
Подняв голову, он посмотрел в солнечную даль… «Полезно, радостно, красиво…» И, вспомнив Клыкова и своих прежних спутников бесцельного бродяжничества, с отвращением тряхнул головой.
— Довольно! К черту колебания! Куда они тянули меня?
— Ты с кем ругаешься? — спросил Кравчук, выходя из-за угла.
— Сам с собой, Трофим Денисович. — Матросов смущенно встал.
— Сиди, сиди, — сказал Кравчук. Он сел рядом, вытер потный лоб.
— Парит как. Видно, к грозе.
— И до чего же хорошо сейчас, Трофим Денисович! — повеселел Матросов. — Чувствуете запахи? Только я не пойму, чем пахнет. В огородах ли что цветет, или травы на лугах? Раньше я не примечал такого.
— Это хорошо, — кивнул воспитатель. — Хорошо, когда человек умеет чувствовать и понимать жизнь. Бывают, знаешь, люди на вид зрячие, а на деле — слепцы, жизни всей не видят. И со мной так было. Ну, а скажи, путешествовать тянет?
Матросов чистосердечно ответил:
— Ой, страсть как тянет! Иногда, понимаете, даже сдержать себя трудно. Дымком, знаете, запахнет, и сразу примерещится тебе костерок где-нибудь в степи или в лесу. И — летел бы туда. И везде побывать и все посмотреть хочется…
— Сашок, да ты же путешествовал в ящике под вагоном, — хитровато улыбнулся Кравчук, — а что видел, К примеру, на Украине?
— Как «что»? Ну, Днепрогэс видел.
— И внутри был? Гидротурбины видел?
— Не пустили, а то бы и посмотрел…
— Завод «Запорожсталь» видел?
— А как же? Видел, конечно.
— Что именно видел?
— Трубы высокие видел.
— А домны, мартены, слябинг?..
— Ну-у, туда не пустили…
— И в Донбассе был?
— Был.
— В шахты спускался? Не пустили, — засмеялся Кравчук. — Да так сто лет будешь бродяжничать и ничего не узнаешь.
— Не смейтесь, пожалуйста. А вот ведь Горький тоже бродяжничал.
— Нет, брат, — возразил Кравчук. — Помнится, Горький сам про себя так говорил: — Хождение мое по Руси было вызвано не стремлением к бродяжничеству, а желанием видеть, где я живу, что за народ вокруг меня. — А книги, книги потом какие написал он!..
Матросов глубоко вздохнул, задумчиво шевеля палочкой зеленую траву.
— Ну что ж, и я учиться сначала буду. Дед Макар правильно говорил: слепухом жить неинтересно.
С минуту они помолчали.
Кравчук понимал, что рано еще обольщаться своими успехами, но, как садовник, радовался первому цветению посаженного им деревца и чутко оберегал его.
— Значит, учиться хочешь? — серьезно заговорил воспитатель. — Да, Саша, ты поотстал; тебе надо крепко поднатужиться, чтобы наверстать упущенное. Вот на учебе и проверь себя, есть ли у тебя упорство в достижении цели. Если есть, — человеком будешь.
Саша задумчиво кивнул головой.
— Побеждают только сильные духом.
— А кто это сказал?
— Николай Островский.
— Да, верно! — подтвердил Кравчук. — «Побеждают только сильные духом». Как верно и то, Сашок, что самое страшное для советского человека — сознание своей бесполезности. А чем больше будешь учиться и знать, тем и пользы от тебя людям больше. Понял? Только никогда нельзя зазнаваться. Верно говорят: умного надо искать среди скромных, а глупого — среди хвастунов и бахвалов. Самодовольный хвастун — конченый человек; умный преодолеет любые трудности, а цели своей достигнет.
— Это да-а, — сказал Матросов. Многое из того, что говорит Кравчук, даже записать хочется. До чего же башковитый воспитатель! Но ведь и сам Кравчук не так уж давно был таким же неучем, как он, Сашка.
