– Немедленно соединитесь с номером 2167. Пусть Браун сейчас же приедет сюда и привезет все для наркоза. Предстоит операция по Бракстону – Хиксу [25]. Вы поняли? Кроме того, пусть захватит все, что нужно при кровотечении.
– Хорошо.
Врач огляделся.
– Можете идти, – сказал он Керну. – А фрейлейн останется со мной. Принесите воды! Подайте мне мою сумку!
Через десять минут прибыл второй врач. Усилиями Керна и нескольких других постояльцев, пришедших тем временем, соседняя комната была превращена в подобие операционной. Кровати оттащили к стенам, сдвинули столы, подготовили инструменты. Хозяин принес самые яркие лампы, какие у него нашлись, и ввинтил их в люстру.
– Быстрее, быстрее!
Первый врач буквально неистовствовал от нетерпения. Он натянул на себя халат и попросил Рут застегнуть его сзади.
– Наденьте и вы! – Он бросил ей другой халат. – Возможно, вы нам понадобитесь. Крови не боитесь? В обморок не упадете?
– Нет, – сказала Рут.
– Хорошо! Молодец!
– Может, я тоже смогу чем-нибудь помочь? – спросил Керн. – Я сдал экзамены за два семестра медицинского факультета.
– Пока не надо. – Врач осмотрел инструменты. – Начнем?
Свет ламп отражался в его лысине. Дверь сняли с петель. Четверо мужчин внесли кровать с больной, издававшей едва слышные стоны. Глаза ее были широко раскрыты. Обескровленные губы дрожали.
– Взяли! – скомандовал врач. – Поднимайте! Да осторожно же, черт возьми!
Женщина оказалась довольно грузной. У Керна выступили капли пота на лбу. Рут встретилась с ним взглядом. Бледная, но спокойная, она так изменилась в лице, что он едва узнал ее. Она словно слилась с женщиной, истекавшей кровью.
– Так! Все, кому здесь нечего делать, – вон отсюда! – рявкнул лысый врач. Он взял женщину за руку. – Больно не будет. Это пустяки. – Вдруг голос его стал нежным, словно голос матери.
– Ребенок должен жить, – прошептала женщина.
– Оба, оба будете жить, – мягко ответил ей врач.
– Ребенок…
– Мы его только слегка повернем и выведем из плечевого предлежания. Тогда он вылетит, как пуля. Только не волнуйтесь. Полное спокойствие! Наркоз!
Керн, Марилл и несколько других жильцов стояли в опустевшей комнате роженицы. Каждую минуту они могли снова понадобиться. Через стену доносилось приглушенное бормотание врачей. На полу валялись розовые и голубые шерстяные кофточки.
– Рождение! – сказал Марилл Керну. – Вот как бывает, когда появляешься на свет Божий! Кровь, кровь и крики! Понимаете, Керн?
– Понимаю.
– Нет, – сказал Марилл. – Ни вы, ни я этого не понимаем! Понять это может женщина, только женщина!.. Вы не чувствуете себя свиньей?
– Нет, не чувствую, – ответил Керн.
– Вот как? А у меня, представьте, именно такое чувство! – Марилл протер очки и внимательно посмотрел на него. – Вы уже спали когда-нибудь с женщиной? Нет? То-то! Иначе и вы бы чувствовали себя свиньей. Нельзя ли нам выпить по рюмке водки?
Кельнер, стоявший в дверях, подошел к Мариллу.
– Принесите полбутылки коньяку, – сказал тот. – Да-да, деньги у меня есть! Принесите поскорее!
Кельнер исчез. За ним ушел хозяин и еще какие-то две фигуры.
– Сядем у окна, – сказал Марилл. Он показал на закат. – Красиво, а?
Керн кивнул.
– Да, – сказал Марилл, – и все это рядом. Одно рядом с другим… Что там растет в саду? Сирень?
– Да.
– Сирень и эфир. Кровь и коньяк. Ладно, выпьем!
– Я принес четыре рюмки, господин Марилл, – сказал кельнер и поставил поднос на столик. – Думал, что, может быть… – Он кивнул в сторону соседней комнаты.
– Хорошо.
Марилл налил две рюмки дополна.
– Вы пьете, Керн?
– Мало.
– Воздержанность – вот уж чисто еврейский порок! Зато евреи больше нас понимают в женщинах. Но с другой стороны, женщины совсем не хотят быть понятными. Ваше здоровье!
– Ваше здоровье!
Керн выпил рюмку до дна и почувствовал себя лучше.
– Это что же – преждевременные роды? – спросил он. – Или что-то посерьезнее?
– Преждевременные роды. На месяц раньше срока. От того, что извелась. Поездки, пересадки, волнения, беготня и все такое, понимаете? Беременной женщине все это не положено.
– Зачем же она так?..
Марилл снова налил рюмки.
– Зачем? – переспросил он. – Потому что хотела родить чешского гражданина. Потому что не хотела, чтобы ее ребенку уже в школе плевали в лицо и обзывали «грязным жидом».
– Понимаю, – сказал Керн. – А разве ее муж тоже не выбрался вместе с ней оттуда?
– Мужа бросили в застенок еще несколько лет назад. Почему? Потому что у него был магазин и он работал усерднее и лучше, чем конкурент на ближайшем углу. Что же делает конкурент? Идет куда надо и доносит, тот, мол, ругает правительство или, скажем, исповедует коммунистические идеи, – все равно что. Вот мужа и сцапали, а доносчик заполучил всю его клиентуру. Понятно?
– Это мне знакомо, – ответил Керн.
Марилл выпил свою рюмку.
– Жестокий век! Мир укрепляется пушками и бомбардировщиками. Человечность – концентрационными лагерями и погромами. Мы живем в эпоху, когда все перевернуто с ног на голову. Нынче агрессор – покровитель мира, а избитый и затравленный – возмутитель общественного порядка. И подумать только – целые народы верят этому!
Полчаса спустя из соседней комнаты донесся слабый, жалобный писк.
– Вот здорово! – сказал Марилл. – Значит, все-таки удалось! Теперь на земле стало одним чехом больше! За это надо выпить! Давайте, Керн! За величайшее таинство в мире! За рождение! А знаете, почему оно – таинство? Потому что потом людям все-таки приходится умирать. Будьте здоровы!
Дверь отворилась. Вошел второй врач, потный и перепачканный кровью. На руках у него было нечто писклявое и красное, как вареный рак. Это нечто заливалось криком.
– Жив! – буркнул он, похлопывая младенца по спинке. – Есть здесь что-нибудь… – Он схватил кипу тряпок. – На худой конец сойдет и это… Фрейлейн!
Он передал Рут ребенка и тряпки.
– Выкупать и запеленать… не слишком туго… хозяйка знает, как надо… только чтоб не дышал эфиром, оставьте его в ванной…
Рут взяла ребенка на руки, и Керну вдруг показалось, будто ее глаза увеличились вдвое. Врач подсел к столу.
– А у вас, оказывается, коньяк!
Марилл налил ему рюмку.
– А каково на душе у врача, – сказал Марилл, – когда он видит, что изо дня в день появляются все новые бомбардировщики и пушки, но не больницы? Ведь первые только для того и делают, чтобы заполнялись вторые.
Врач внимательно посмотрел на Марилла:
– Все это, конечно, дерьмо! Самое настоящее дерьмо! Ведь интересно получается: мы их с величайшим искусством латаем да сшиваем, и все лишь для того, чтобы их снова и снова самым варварским образом разрывали на куски. Уж, кажется, лучше бы убивать детей сразу после рождения! Куда проще!..
– Дорогой мой, – возразил ему бывший депутат рейхстага, – умертвлять детей – это убийство. А убивать взрослых – вопрос национальной чести!
– В следующей войне погибнет немало женщин и детей, – тихо сказал врач. – Вот, например, холеру мы искореняем. Но ведь в сравнении с войной, пусть даже самой небольшой, холера – совсем безобидное заболевание.
– Браун! – крикнул коллега врача из соседней комнаты. – Скорее!
– Иду!
– Проклятие! Похоже, не так уж все благополучно.
Через некоторое время Браун вернулся.
– Разрыв шейки матки, – сказал он. – Ничего нельзя сделать. Она истечет кровью.
– Ничего нельзя сделать?
– Ничего. Мы испробовали все. Кровь не останавливается.
– А переливание крови? – спросила Рут, стоявшая в дверях. – Можете взять кровь у меня.
– Ничего это не даст, деточка. Ведь кровь не остановить…
Он пошел обратно, оставив дверь открытой. Световой прямоугольник казался каким-то призрачным. Все трое молчали. Появился кельнер.
