– Иной раз болит еще сильнее, – заметил Штайнер.
Мориц Розенталь сомкнул и снова раскрыл морщинистые веки.
– Когда человек молод, ему не бывает больно. Когда он очень стар – тоже нет. А вот в промежутке ему приходится трудно.
– Да, – согласился Штайнер. – Промежуток – это какие-нибудь пятьдесят лет, не больше; в них-то все и дело.
Мориц Розенталь кивнул.
– Теперь мне уже все нипочем. – Он закрыл кастрюлю крышкой. – Этих детей я пристроил, – сказал он. – Одного Майер увезет в Румынию. Второй попадет в детский приют в Локарно. Я знаю там человека, который будет платить за него. Старший пока что остается здесь, у Бернштайна…
– Они уже знают, что им предстоит расстаться?
– Знают. И это тоже не производит на них особенного впечатления. Напротив, считают это за счастье. – Розенталь обернулся. – Штайнер, – сказал он, – я знал их отца двадцать лет. Как он умер? Сам спрыгнул?
– Сам.
– Его не сбросили?
– Нет. Все произошло на моих глазах.
– Я слышал об этом в Праге. Говорили, будто его сбросили с грузовика. Тогда я сразу же поехал сюда, чтобы позаботиться о его детях. Когда-то я ему это обещал. В то время он был еще молод – ему едва исполнилось шестьдесят. Не думал, что все кончится так печально. Впрочем, после смерти Рашели он стал немного чокнутым. – Мориц Розенталь взглянул на Штайнера. – Очень уж много детей народил. У евреев это часто. Любят семью, хотя, вообще говоря, им-то как раз вряд ли следует обзаводиться ею. – Он плотнее завернулся в крылатку, словно его знобило, и вдруг в одно мгновение преобразился в очень старого и измученного человека.
Штайнер достал сигареты.
– Сколько вы уже здесь, папаша Мориц? – спросил он.
– Три дня. На границе нас задержали. Но все-таки удалось переправиться с помощью одного молодого человека, которого вы должны знать. Он говорил мне о вас. Зовут его Керн.
– Керн? Да, я его знаю. Где он?
– Тоже где-то здесь, в Вене. Не знаю точно, где именно.
Штайнер встал.
– Попробую разыскать его. До свидания, папаша Мориц, вечный странник! Одному Богу известно, где мы встретимся снова.
Он пошел в комнату проститься с детьми. Все трое сидели на матраце, разложив перед собой содержимое чемодана. Мотки шерсти были тщательно уложены в одну кучку; рядом лежали шнурки, мешочек с шиллинговыми монетами и несколько катушек ниток. Белье, обувь, костюм и другие вещи покойного Зелигмана остались в чемодане. Когда Штайнер и Розенталь вошли в комнату, старший поднял голову и невольно раскинул руки над матрацем. Штайнер остановился.
Мальчик взглянул на Морица Розенталя. Его щеки раскраснелись, глаза блестели.
– Если мы все это продадим, – возбужденно заговорил он, показывая на вещи в чемодане, – у нас станет приблизительно на тридцать шиллингов больше. И тогда на все наши деньги можно будет закупить шерстяной ткани, чертову кожу и еще чулки. С таким товаром больше заработаешь. Завтра же начну действовать. Завтра, в семь утра.
Напряженно и серьезно он посмотрел на Розенталя.
– Ладно! – Розенталь погладил его по узкой голове. – Завтра в семь утра приступай к делу.
– Тогда Вальтеру незачем ехать в Румынию, – сказал мальчик. – Пусть помогает мне. Как-нибудь перебьемся. Уехать придется только Максу.
Все трое посмотрели на Розенталя. Макс кивнул в знак согласия. Видимо, он считал, что так будет правильно.
– Посмотрим. Еще поговорим об этом.
Розенталь проводил Штайнера до дверей.
– Некогда мне горевать, Штайнер, – сказал он. – Слишком много нужды вокруг меня.
Штайнер кивнул.
– Будем надеяться, что парнишку не сцапают в первый же день…
Мориц Розенталь отрицательно покачал головой:
– Не сцапают. Он держит ухо востро и все понимает. Нынче жизнь учит нас всему сызмальства.
Штайнер пошел в кафе «Шперлер». Давно уже он не заходил сюда. Обзаведясь фальшивым паспортом, он избегал мест, где его знали по прежним временам.
Керн сидел на стуле у стены. Поставив ноги на чемодан и запрокинув голову, он спал. Штайнер осторожно уселся около него. Старше стал, подумал он. Старше и взрослее. Он огляделся. У двери притулился советник юстиции Эпштайн. На столике перед ним лежало несколько книг и стоял стакан с водой. Он сидел один и казался недовольным. Теперь около него не было робкого клиента с зажатой в руке монеткой в полшиллинга. Штайнер обернулся, решив, что конкурент Эпштайна, адвокат Зильбер, переманил всех клиентов к себе. Но Зильбера и вовсе не было.
Заметив Штайнера, кельнер, просияв, подбежал к его столику.
– Опять наведались к нам? – дружелюбно спросил он.
– А вы помните меня?
– Еще бы! Я уж тревожился за вас. Ведь теперь положение стало намного серьезнее. Вы снова закажете коньяк?
– Да. А куда делся адвокат Зильбер?
– И он – жертва, сударь. Его арестовали и выслали.
– Вот как! А господин Черников не заходил к вам в последнее время?
– На этой неделе не заходил.
Кельнер принес коньяк и поставил поднос на столик. В этот момент Керн открыл глаза, но тут же зажмурился. Затем вскочил на ноги.
– Штайнер!
– Он самый, – спокойно ответил тот. – Выпей-ка сразу этот коньяк. Ничто не освежает лучше после такого «сидячего» сна.
Керн выпил коньяк.
– Я был здесь уже дважды, все искал тебя, – сказал он.
Штайнер улыбнулся:
– Ноги на чемодане. Значит, без пристанища, а?
– Да, толком еще не устроился.
– Можешь спать у меня.
– Правда? Вот замечательно! До сих пор я снимал комнату в одной еврейской семье. А сегодня пришлось съехать. Они страшно перепуганы и не решаются пускать кого-нибудь больше чем на два дня.
– У меня бояться нечего. Я живу за городом. Давай прямо сейчас и пойдем. Ты, видать, порядком устал, надо выспаться.
– Да, – сказал Керн. – Я действительно устал. Не знаю почему.
Штайнер подозвал кельнера. Тот примчался галопом, словно старый боевой конь, услышавший сигнал сбора.
– Благодарю! – воскликнул он еще до того, как Штайнер расплатился. Он был полон предвкушений. – Сердечно благодарю вас, сударь!
Разглядев чаевые, кельнер обомлел.
– Целую вашу ручку, – с трудом вымолвил он, окончательно подавленный. – Ваш покорнейший слуга, господин граф.
– Нам нужно добраться до Пратера, – сказал Штайнер, когда они вышли на улицу.
– Могу идти куда угодно, – ответил Керн. – Я уже опять вполне бодр.
– Поедем на трамвае, идти с чемоданом неудобно. Ты все еще торгуешь туалетной водой и мылом?
Керн кивнул.
– Теперь у меня уже другое имя, но ты по-прежнему можешь называть меня Штайнер. Свою настоящую фамилию я иногда тоже использую. Она у меня вроде артистического псевдонима. А понадобится – выдам другую фамилию за псевдоним. В общем, в зависимости от обстановки.
– Чем ты сейчас занимаешься?
Штайнер рассмеялся:
– Одно время заменял заболевшего кельнера. Когда тот выписался из больницы, меня рассчитали. Теперь я ассистент на аттракционе Потцлоха. Это владелец тира и ясновидец. А у тебя какие намерения?
– Никаких.
– Может, удастся пристроить тебя у нас. Там время от времени нанимают людей на подсобную работу. Завтра же навалюсь на старика Потцлоха. В Пратере никого не проверяют, и это большое преимущество. Даже полицейской отметки не требуют.
– Господи, до чего же это было бы здорово, – сказал Керн. – Так хочется хоть немного пожить в Вене.
– Вот как? – Штайнер искоса посмотрел на него. – В Вене захотелось пожить?
– Да…
Сойдя с трамвая, они пошли по ночному Пратеру. Штайнер остановился у жилого фургона, стоявшего в стороне от скопления балаганов и аттракционов. Он отпер дверь и зажег лампу.
– Вот мы и пришли, малыш. Сначала организуем для тебя что-то вроде постели.
Он взял пару одеял и старый матрац, лежавшие в углу, и расстелил все это на полу, около своей кровати.
– Ты, конечно, голоден? – спросил он.
