Дерзкие рейды (Повести) - Одинцов Александр Иванович

— Не разрешаю, — отрубил командир и, сунув два пальца в рот, коротко свистнул. Общий сбор!

Опять винтовочный выстрел. Уже пятый по счету.

— Вроде бы подальше теперь, — предположил Генка. — Может, он рванул в обратную сторону? Чтобы не навести на нас…

Подбежали Тоня и Зина.

— Чтобы ни случилось, мы обязаны предположить худшее, — сказал командир. — Возможно, следом за нами шли немцы, которые притаились, услышав одиночные шаги навстречу, и сейчас хотят взять Самсона живым.

— Коля логично рассудил, — заговорила Леля. — Нашу восьмерку, возможно, заприметили. Поэтому предлагаю разделиться. По четыре. Точнее, четверо девчат и трое вас.

— Правильно! В точку! Лучше без ребят! Одни-то всюду проскочим! — раздались голоса подруг. — Айда скорее!

— Я думаю, Леля права, — после колебания сказал командир. — Я согласен. Однако не сразу! Доберемся до шоссе да сообща заминируем — на совесть! И тогда разделимся!

— Снова нас оттереть? Это чтобы мы только взирали на вас и караулили? — воскликнула Нина. — Довольно!

— Молчать! Покамест я командир! Забросать ямки! Через минуту двинемся.

— Но если вправду… немцы следом? — шепнула Тоня лишь одной Леле. — Может, уже близко, а мы все чухаемся.

Не получила ответа. Грянул еще винтовочный выстрел с той же стороны, разве что подальше.

— Весьма странно, — в тягостном раздумье бормотнул командир. И вдруг его рука, вздернутая, чтобы выхватить лопату из неснятого, но развязанного мешка, замерла на весу. — Машины, братва, машины! Живо минируйте! — выкрикнул он. — А девчата — живо на другую сторону! Залечь, отползать! Я задержу перед поворотом! Ух, и дадим сволочам!

В руках Коли появились гранаты.

Конечно же, девчата остались. Ни Ким, ни Генка не пытались прогнать их. Общая работа! Шесть ямок, а двое ребят. Одни-то разве успели бы?

«Если немцы следом за нами — плевать! И что с нашей семеркой станется — плевать! Будь, что будет, а вот эти полминутки, вот эти секунды — наши! Только наши. Не отнимут эти секунды, не успеют отнять».

Ямки готовы. Взрыватели пока подальше от мин, а теперь… Спасибо придире-майору: десятки раз заставлял прилаживать взрыватели. Твердил и твердил: «Если, девочки, пальцы задрожат от волнения, так ударьте пальчиками об камень, об рельсу, только побольнее! Перестанут дрожать». Ах майор! Посмотрел бы сейчас на пальцы девушек.

Рокот нарастает. У всех ли готово? Еще секунда. Готово! Только землей забросать и заровнять ладошками. Ровнее, ровнее, чтобы не заметили, чтобы не зря!

— Готово! — послышались голоса Лели и Генки.

Готово! Теперь — на другую сторону, через кювет! За деревья!

Кювет позади, но под ногами вязко — мох… Падай, ползи! Хлопок гранаты. Еще!

Остервенелый лай автоматов. А свет фар все ярче, грузовик несется напропалую. Строчат автоматы. Кажется, два — по командиру! Поздно отползать — вжимайся в мох! Все ближе рокот мотора. Только бы не остановились!

Вспыхнуло, ослепило… Шибануло упругой, удушливой волной. Еще взрыв, еще. Больно в ушах. И посыпалась земля, камешки, сорванные ветви…

Оглохли? Нет, это тишина.

Леля и Нина сами вскочили. А Тоне и Зине ребята помогли подняться. Тошнило от чесночной вони тола, от чада догорающего бензина.

На дороге, над тлеющей грудой, заклубился дым. Подбежал командир. Он зажимал рукой висок. Сорвало кожу и клок волос. Леля проворно перевязала его.

Вот она, ощетинившаяся пнями полоса вырубок у гудронированного шоссе, — о ней предупреждали в части. Командир напомнил, что вырубки — страховка: немцы боятся нападений из леса. К счастью, вырубки не везде.

Семеро комсомольцев направились к западу, чащобой, держась от пришоссейной вырубки примерно в тридцати метрах. Вскоре оказались среди мачтовых сосен. Перемежающиеся отсветы фар на стволах и мгновенные наплывы густейшей тьмы, вновь постепенно разжижаемой…

Груза в заплечных мешках — наполовину меньше. Но и сил поубавилось, и еды. На привале в два часа ночи сразу прохватило мучительным холодом. И парни стянули свои свитеры, передали девчатам, которые положив в середку покашливающую Нину, поспали часок. А потом теплая одежда перекочевала к сменившимся с караула.

В четыре часа пополуночи — снова марш. Движение на дороге пошло на убыль, и подрывники надеялись, что перед рассветом и совсем прекратится. Но нет… И гул, и мельканье фар все же не столь редки, чтобы выскочить на дорогу.

Сосняк сменился лиственным лесом; а ходьба уже не согревала. Ветерком потянуло от шоссе. Душок бензина стал неотвязным. А шорох опадающей листвы затихал. Из редеющих сумерек угрюмо проступали темные, голые ветви. Прихваченные утренником, облетели за эту ночь и дубки. Только шелестела трава в мерцающих разводах инея.

Рассвело. Но командир не давал отдыха. Повторял:

— Вот уже вскоре сойдет на нет эта проклятая полоса вырубки, и тогда передохнем.

Грузовики встречались редко. Зато часто проносились мотоциклы с пулеметами в колясках — патрулировали шоссе. Неужто на весь день? Или, может, уверятся, что все спокойно, да снимут патрули на этом участке?

Зарябило в глазах от непрерывного напряжения, от слабости. Далеко простирающаяся гудронированная серая дорога словно стала струиться; мотоциклисты мчались как бы по течению.

Командир оглядел осунувшиеся лица девчат и велел отойти в глубь леса — поспать. И сам прокладывал тропу в глухую чащобу. Ким и Генка брели в арьергарде. В полукилометре от шоссе скомандовали всем девчатам — улечься. А часа через три, по заведенному порядку, парни сами растянулись на плащ-палатке.

Начало смеркаться, когда вместе съели по последнему сухарю. Покамест есть еще силы, надо решать. Гибель наступающего врага дороже своей жизни.

Вернулись к шоссе. Движение, как и в начале дня, было нечастым. Девчата, перебежав дорогу, сигналами предупреждали ребят, ищущих выбоины в гудроне, о приближении мотоциклов или грузовиков.

Выбоины, забросанные землей, нашли часа через полтора. Закладывали мины сначала в тех выбоинах, которые по краям шоссе: для больших грузовиков-даймлеров. А последние мины — посередине.

Потом изо всех сил бежали подальше! Метров на двести отбежали, когда сзади рвануло: раз, другой. Не определишь потери врага, но то, что не зря потратили мины, — это ясно.

— Сейчас и впрямь разделиться пора, — сказал Коля.

Наметили дальнейшие маршруты. Решили пробираться за рубежи фронта — двумя полукругами. По возможности — параллельными. Девчатам определен полукруг меньшей протяженности — как бы внутренний… Впрочем, и он охватывал около полусотни километров.

Как и было предусмотрено, Тоня вывела девичью группу к пионерскому лагерю, в двух километрах от Рузы. Два года назад Леля работала здесь пионервожатой. Эти места исходила вдоль и поперек…

Многооконные, очень вместительные дома целы. Но не пусты, как это с первого взгляда показалось. Подойдя ближе, девчата увидели, как между подсобными строениями, урча, полз тупорылый грузовик. Обогнул многооконное здание, показав высоко поднятый кузов, и, подвывая на ухабах, укатил к Рузе… Конечно же, здесь размещается какое-то тыловое подразделение.

Вероятно, не столь уж трудное дело — незамеченными прошмыгнуть по здешним, хорошо знакомым Леле перелескам да вновь углубиться в чащобу. Но… давно перевалило за полдень, а со вчерашнего дня девчатам удалось съесть лишь по одной вареной картофелине.

— Сейчас мы ничем не подозрительны, — проронила в раздумье Леля. — Конечно же, в Рузе сумеем обменять на еду какие-нибудь шмутки.

— Сумеем! — оживилась Зина, которую голод особенно мучил. — Нинка, давай — мы с тобой в разведку.

— Еще чего! — сердито перебила подруга. — С ободранными в кровь коленями!.. Чулки приклеились! Любой встречный немец, идиот последний догадается, что сломя голову по лесу мчалась! А зачем это понадобилось такой красотке?

Тоня молчала. Ей тоже не повезло после взрыва на грунтовой дороге. Тоже падала, тоже рассадила коленку.