— Врешь! В тебе опять взыгралась твоя… Никуда я не поеду из станицы, ясно? Срам какой, бросила ферму.
Санька стянула платок с головы.
— А я уж заявление подала.
— Какое? О чем оно, твое заявление? — вытянул вперед шею муж.
Не успела Анфиса сообразить, а уж сын ударил Саньку по щеке.
— Беги, сейчас чтоб забрала!
И она ни слова в ответ — ушла, покорная. Долго не являлась, и тогда Джамбот отправился на поиски. Вернулся он вскоре один.
— Обиделась… Ушла к отцу с матерью.
— А заявление? — вырвалось у Анфисы.
Ухмыльнулся сын открыто, и без его объяснений стало ясно: забрала.
— Как жить-то будешь дальше? — спросила.
— Я-то?
— А кто же еще?
— Ты насчет Саньки?
— Куда баба денется?
— Верно, а то больно раскомандовалась.
— Я тебе о председателе…
Сын с нажимом в голосе возразил:
— Земля-то колхозная, не его. В тракторе откажет, тяпку возьму.
На том разговор о председателе закончился.
Перед тем, как им уйти спать, пришла Санька, повела себя, словно ничего не произошло, принялась мыть полы, потом хлопотала у печи…
4
Утром, еще в постели, Санька почувствовала в сердце легкую боль: набежит волной и отходит, поначалу не обратила на это внимания. Весь день преследовала боль, и опять же не встревожилась: мало ли, с ног же не сшибает и ладно. Ну, а к вечеру до того стало невыносимо, что бесцельно носилась по свинарнику, не помнит, как управилась с делами.
Всю дорогу домой бежала, ни разу не остановилась и к сердцу не прислушалась. Повстречай ее кто-нибудь, спроси, куда несется баба, не нашлась бы, что ответить.
Вечер окутал станицу, на улице пустынно.
У самой калитки — не заметила, откуда он вынырнул — чуть не сбила с ног Алексея.
— Или за тобой гнались?
Выдохнула, будто и не было никакого беспокойства, отдышавшись, весело призналась:
— Ага…
— Подружки тебя не позвали на вечеринку?
Вспыхнула вся от неожиданной обиды, но удержалась, не показала и виду:
— А я уже вечеряла.
Хихикнул Алексей:
— С кем же? Со свиньями?
Санька пропустила его слова мимо ушей. «Без меня?! Ах вы… Вот зачем неслась помимо воли своей, предчувствие, выходит…»
— Погоди!.. У кого собрались? — вырвалось у нее.
Алексей и не собирался уходить:
— Одна в станице заводила…
— Фатима?
— Ну… А что за компания без тамады! Все равно, если нюхать розу через противогаз.
Засуматошничала Санька: заглянуть к себе домой или тут же бежать к соседке? Уже когда оказалась под ее окнами, махнула рукой на все.
А ей в спину Алексей:
— Да застрянет в твоем горле тот глоток!
Без стука влетела в темные сени и уже здесь услышала приглушенный, неторопливый бабий говорок. Нашла веник, кое-как сбила с валенок снег, ввалилась в хату.
— Здорово вечеряли! Бабы, низко всем кланяюсь!
Все свое настроение: горечь, появившуюся минутой раньше обиду на подружек, что обошли вниманием и не пригласили на вечеринку — все вложила в слова.
Тихий говор смолк, оборвался намертво. Бабы боязливо уставились на Саньку, будто та к ним с неба свалилась. А она в самом деле отвесила низкий поклон и, выпрямившись, глянула на подружек, насладилась произведенным впечатлением, ухватила сильными пальцами граненые бока стакана, наполнила до краев, выпила.
— Вот вам! — и озорно: — Ух, бабы, ну, погодите.
Те онемели, настолько неожиданно все случилось.
Пока Санька раздевалась, вино разобрало ее, выпила же на пустой желудок. Тепло приятно разливалось по телу, убаюкивало, не давало сопротивляться покою, овладевшему ею.
Нашла свободный стул и уселась.
Напротив через стол сидела Фатима, подперев рукой голову, цедила вино из фужера на длинной ножке; прическа у нее опять же новая — когда только человек успевает! Рядом с ней мать, тоже нарядная: на черном платье сверкали крупные бусы, волосы отливали медью. А что? Молодец Мария, замужем побывала, сколько раз требовалось душе. Когда же они сговорились собраться? И почему от нее утаили?
— Спой, мать, взвесели сердечко, — попросила Фатима.
И Мария затянула песню; голос мягкий, слова льются из глубины:
— Куда бежишь, тропинка милая,
Куда зовешь, куда ведешь?
Кого ждала, кого любила я,
Уж не догонишь, не вернешь.
Положила Санька руки на стол, уронила на них голову: зареветь бы во весь голос, запричитать по-бабьи. Да нет, не выкричать всего. И вместо этого затянула со всеми:
— Кого ждала, кого любила я,
Уж не догонишь, не вернешь.
Из-за стола поднялась Фатимка, крикнула:
— Чего повесили носы ниже пупка?
И перехватила песню, голосисто затянула:
— За той рекой, за тихой рощицей…
Где мы гуляли с ним вдвоем.
Все так же нестройно, разноголосо продолжали бабы:
— Плывет луна, любви помощница…
Но постепенно голоса выстроились:
В дверь застучали, но песня не прекращалась. Кому-то надоело бить кулаком в дверь, и он забарабанил в окно, а в хате песня все громче, яростней:
— Была девчонка я беспечная,
От счастья глупая была.
Взлетел наконец Санькин голос ввысь, вырвался на свободу.
— Моя подружка бессердечная
Мою любовь подстерегла.
Ударила Фатима кулаком по столу:
— У-у-х, Санька!
Песня стихла, не оборвалась, а растворилась, невесомо опустилась на мягкую траву, прилегла в кустах на бережку, не утомилась, а ласкалась к земле.
Обошла Фатима вокруг стола, каждой налила в рюмку, знала кому сколько, одну только Саньку выделила, в стакан.
— Счастливая ты, — проговорила она.
Натянулось в Саньке все внутри: отчего бы эти слова, но Фатима не дала сосредоточиться, предложила тост.
— Бабы, дюже хочется выпить за Санькин гарнитур!
Кто-то прыснул, и тогда-то утвердилась Санька в мысли, что покупка обожгла баб, гарнитур породил в них зависть.
Взяла свой стакан, приподнимаясь, оглядела всех вприщур:
— За моего мужика, бабы! Ух… огонь! Опалил враз меня, и горю вместе с ним ярким факелом.
Выпила одним глотком.
Выстроились на столе пустые рюмки. С минуту сидели гости молча, а затем каждая:
— Придет, а от него керосином…
— Верно. Какая к хрену это любовь?
— От того и не рожаем.
— Одного-двух вылупишь, и ладно.
Фатима озорно сверкнула глазами.
— Давайте мужика заманим? Пробу снимем?
— Фу, да ну тебя?
— А что?
— Им подавай беленькую, сахаристую…
— Да… Вот Санька самая стоящая наживка.
— Это точно.
Встала Санька, смотрит на баб, что-то резкое с языка вот-вот сорвется, но нашла в себе силы, влезла в пальто и скорей в сени, тут ее и догнал голос незлобивый:
— Сатана, а не Санька.
Стоит в сенях, не знает, как поступить: вернуться, бросить Фатимке в лицо: «Да ты же… кто тебя возьмет!» Из хаты доносятся голоса:
— Захабарила [26] Санька парня.
Кто-то хохотнул.
— А все-таки наша Санька… Без нее тоскливо!
— Эх, мне бы так умереть с Джамботом… Воронистый!
Это был голос Фатимки.
Прибежала Санька домой сама не своя: и обидно, и радостно — отвергли подружки, да из сердца не выбросили.
