По ту сторону Гиндукуша - Баширов Андрей Львович

Андрей Васильевич только что отбоярился от очередного знакомого пакистанца, подошедшего поздравить его с долгожданной отставкой Горбачева. Андрей Васильевич, человек в общем-то довольно осторожный, в ответ на бурные излияния темпераментных пакистанцев отделывался краткими репликами, кивал головой и в основном задумчиво мычал, так что у собеседников возникало впечатление о его полном с ними согласии. «Что-то еще завтра из Москвы сообщат?» — мрачновато размышлял Андрей Васильевич, зато стоявший рядом с ним на затоптанном и загаженном окурками газоне советник Сидоров разливался соловьем, торопясь согласиться с радостными предположениями окруживших его пакистанцев и афганцев, что Советский Союз наконец-то встанет на ноги и, как прежде, будет давать достойный отпор американскому империализму.

«Да, спасибо на теплом слове, — подумал Андрей Васильевич. — Вроде бы искренне говорят, за нас радуются, а ведь небось при этом кое-кто из них про себя прикидывает — вы американцам дадите отпор, а они — вам, причем опять вместе с пакистанскими друзьями, как встарь, да не бесплатно, разумеется. Зря это он так надрывается, поосторожней бы надо. Впрочем, он уже большой мальчик и должен знать, что и где можно говорить».

— Аре, яр, иддар а… (Эй, друг, пойди, сюда) — подозвал он официанта-пакистанца с подносом, заставленным запотевшими стаканами с разноцветными напитками.

— Пепси, сэр? Плиз…

— Спасибо, парень. Ступай дальше… — ответил по-русски Андрей Васильевич и жадно выпил, о чем немедленно пожалел, поскольку пот покатился уже градом.

— Привет, Андрей! Что за дрянь ты пьешь? — окликнул его молодой верзила-американец.

— Что дают, то и пью, Рон. Ты же знаешь — японцы спиртного не наливают, чтобы мусульманские чувства пакистанцев уважить.

— Ага! Кстати, насчет выпивки. За ГКЧП-то вы небось сегодня в посольстве выпьете?

«Начинается. Сейчас он из меня душу своими шпионскими вопросиками выматывать будет. Осторожнее! — мысленно одернул себя Андрей Васильевич. — Как бы ему соврать половчее?»

— Да с чего тут пить-то, Рон? Ты же знаешь, как я и все мои коллеги в нашем посольстве к Горбачеву относимся. Если бы не он, мы бы до сих пор в маразме коммунистического болота барахтались. По правде сказать, меня это все так расстроило, что я даже подумываю, не уйти ли мне из МИДа. — «Это я что-то загнул. Не поверит еще… А, ладно!» — решил Андрей Васильевич и стал с умным видом излагать Рону последние информационные сводки радио, которые американец отлично знал, однако внимательно слушал, заинтересованно кивая лысой головой.

— Да, верно ты говоришь, события очень драматические. Все же ты особенно не переживай, Андрей. Мало ли что бывает. Демократия у вас совсем молодая. Мы свою уже двести лет строим, но и у нас без ошибок и просчетов не обходится, — пожалел Андрея Васильевича Рон и стал нудно и покровительственно толковать об успехах американского образа жизни.

«Вот морда арахисовая, учит меня, как какого-нибудь негра. Ну, погоди, счас я тебя…» — обиделся Андрей Васильевич.

— Слушай, Рон, насчет ошибок-то. Давно хотел тебя спросить… Мне тут одну историю рассказали, да не знаю, правда это или нет. Помнишь, за что в семьдесят девятом году пакистанцы ваше посольство в Исламабаде громили? Помнишь? Хорошо. Так вот, слышал я, что в тот самый день один ваш дипломат — высокий такой, рыжий парень — опоздал с похмела на работу и не знал, что у вас происходит. Двинул он в посольство и с больной головы прямо в толпу пакистанцев заехал, которая у ворот посольства бушевала. Те его из машины, конечно, вытащили и перед тем, как начать бить, спросили на всякий случай: — «Американ?» Тот, хоть и был в помраченном сознании, сообразил и начал вопить: «Нет, нет, я не американец, я китаец, китаец я!» Пакистанцы, говорят, самым искренним образом извинились и тут же его отпустили. Было такое?

Рон засмеялся.

— Нет, что-то я такого не слышал. Кто это тебе наплел? Ну ладно, мне пора. Пока.

«Слава Богу, от этого я отделался. Фу ты, черт, еще один!»

С другого конца лужайки Андрею Васильевичу приветливо делал ручкой знакомый англичанин, у которого была такая заковыристая двойная фамилия — то ли Уэсли-Вилси, то ли Уэллеси-Вэлси, — что Андрей Васильевич звал его про себя просто Висли-Висли.

«Сейчас у меня опять лояльность демократии проверять станут. Будь он американец, то можно было бы вот хоть за этим иранцем спрятаться — он бы тогда не подошел. А этот и за иранцем меня достанет. Надо сматываться». — Андрей Васильевич стал перемещаться по газону к выходу, подходя то к одному знакомому, то к другому и стараясь держаться подальше от Висли-Висли. Маневр не удался — он скоро был зажат в углу опытным англичанином и должным образом допрошен — кто и что в посольстве об этом ГКЧП думает?

Только через полчаса измученный и мокрый Андрей Васильевич смог добраться до своей машины. — «Ну, работают англосаксы на своего друга Горбачева! Прямо как тральщики акваторию пропахивают. И зачем только я на этот прием поперся? С такими разговорчиками и до беды недалеко. Все, на ближайшие дни ложусь на дно, пусть хоть обзвонятся», — решил он и тронулся домой.

Делая вид, что читает газету, Андрей Васильевич наблюдал за детьми. Дочка Ира, чуть выгнув спинку, сидела на диване и снисходительно поглядывала на маленького братца Леню. Леня, сунув в рот палец, сосредоточенно таращился на экран телевизора. Показывали какой-то фильм про африканские заповедники. На экране мелькали слоны, бегемоты, жирафы и другая живность.

«Ах ты, красавица моя хорошая», — подумал Андрей Васильевич про дочку и строго сказал: — Леня! Сейчас же вынь палец изо рта!

— Ладно, пап! — послушался сын и мечтательно произнес: — Пап! Как же мне в Африку хочется!

— Вот еще! — фыркнула Ира. — В одной заднице Вселенной родился, в другой сидишь, а теперь в третью собрался?

— Ира! — ужаснулся Андрей Васильевич. — Что за слова такие?! И потом — Ленечка не там родился, где ты говоришь, а в Индии.

— Какая разница? — пожала плечами дочь. — Люди в Европу ездят, в Штаты, а мы только и знаем — Индия — Пакистан, Пакистан — Индия…

— Знаешь что! — оборвал ее начавший свирепеть Андрей Васильевич. — У меня работа такая. А ты, когда приедешь в Москву, выходи замуж за какого-нибудь богатого рэкетира, пусть он тебя и везет куда захочешь. Мне же это, извини, не по карману. И вообще — ты чего тут сидишь? Ступай уроки делай. Я тебя знаю — все ленишься, а за два дня до экзамена в колледже опять притащишь мне какой-нибудь учебник по биологии на английском языке и начнешь просить: «Папочка, миленький, помоги быстренько перевести, тут всего-то восемьдесят страниц осталось». С какой стати я на старости лет опять должен изучать устройство разных митохондрий, да еще на английском! Давай иди!

— Оставь ребенка в покое! — донесся раздраженный голос жены, стоявшей у раскаленной плиты в полной солнца кухне. — Она устала! К тому же, по сути дела, она права…

Последовал ожесточенный обмен мнениями, из которого Андрей Васильевич победителем не вышел. Ему припомнили все — маленькую зарплату, крошечную квартиру, убогую обстановку, молодость, загубленную в тропиках, и многое другое. Несвоевременная попытка доказать, что и в тропиках жилось не так-то уж плохо, и особенно его бестактное замечание от том, что все преходяще, в том числе и молодость, довели размолвку до полного накала. Потеряв всякое терпение, Андрей Васильевич выскочил из квартиры, с грохотом захлопнул за собой дверь и отправился в соседний дом к Анвару.

— Заходи, заходи, — приветствовал его Анвар, который, вольготно раскинувшись в кресле, смотрел телевизор.

— И ты тоже этот дурацкий ящик смотришь? — спросил Андрей Васильевич.

— Да, а что еще делать? Читать не читается, семью я уже в Москву отправил, вот и смотрю. Муть, правда, страшная. Попробовал было наше телевидение включить — что-то невозможное! По одной программе японские самураи друг из друга пятками дух вышибают, по другой депутаты опять шумно выясняют, кто из них на баррикадах у Белого дома стоял, а кто нет, и по поводу демократии собачатся, да так, что с души прет. Бараний базар какой-то! Вот я и смотрю пакистанский фильм про нашествие Александра Македонского на Индию.