Никогда не таскайте с собой чемодан, ящик или даже портфель. На этом попадались уже многие. Самое лучшее – рассовать барахло по карманам. Теперь все легче: настала осень, и вы можете ходить в пальто. Чем вы, собственно, торгуете?
– Мылом, духами, туалетной водой, гребешками, английскими булавками…
– Это хорошо. Чем дешевле вещь, тем больше на ней зарабатываешь. Лично я не торгую. Принципиально. Я из так называемых «тигров», то есть тех, кто живет на всяческие пособия. Поэтому мне не пришьешь статью о нелегальном заработке. В худшем случае привлекут за попрошайничество и бродяжничество. Скажите, есть у вас какие-нибудь адреса?
– Какие еще адреса?
Биндер откинулся на спинку стула и изумленно посмотрел на Керна.
– Господь с вами! – воскликнул он. – Ведь это самое главное! Я имею в виду адреса людей, которым можно предлагать свой товар. Не станете же вы ходить наугад из одного дома в другой! Этак вам и трех дней не продержаться. Донесут.
Он предложил Керну сигарету.
– Я дам вам несколько вполне надежных адресов, – продолжал он. – Тут есть три категории – набожные евреи, христиане и, так сказать, смешанные. Адреса вы получите от меня бесплатно. В свое время мне пришлось уплатить за них двадцать франков. Конечно, часть этих людей уже порядком устала от нашествия нашего брата, но, во всяком случае, они не причинят вам неприятностей.
Он осмотрел костюм Керна.
– Ваша одежда в порядке. В Швейцарии это крайне важно. Из-за сыщиков. Пусть будет хотя бы хорошее пальто. Под ним нетрудно скрыть потрепанный костюм, который мог бы вызвать подозрения. Правда, немало людей отказываются помочь человеку, даже если он прилично одет. Есть ли у вас толковая легенда, способная разжалобить слушателей?
Биндер уловил настороженный взгляд Керна.
– Отлично представляю себе, дорогой мой, о чем вы сейчас подумали, – сказал он. – Когда-то я и сам так рассуждал. Но поверьте, отстоять себя в беде – огромное искусство. Благотворительность – это корова, которая плохо доится и дает очень мало молока. Я знаю людей, имеющих в запасе по три варианта историй: вариант сентиментальный, вариант жестокий и вариант деловой. Все зависит от того, что именно желает услышать человек, готовый подбросить вам несколько франков. Вы ему, естественно, врете. Потому что вынуждены врать. В основе каждой истории всегда одно и то же: нужда, бегство и голод.
– Знаю, – сказал Керн. – Ничего плохого я о вас не подумал. Просто я ошеломлен: вы знаете так много и так точно!
– Концентрированный опыт трех лет напряженной и, я сказал бы, внимательной борьбы за существование. Я человек тертый, это верно. Таких не так уж много. Мой брат, например, тот был совсем иным. Год назад он застрелился.
На мгновение лицо Биндера исказилось болью, но тут же снова стало спокойным. Он встал.
– Если вы не знаете, куда податься, можете сегодня переночевать у меня. Мне посчастливилось найти на целую неделю вполне безопасную комнату. Она принадлежит одному из моих цюрихских знакомых. Он сейчас в отпуске. В одиннадцать я приду сюда. В двенадцать начинается полицейский час. Будьте особенно осторожны после двенадцати – все улицы буквально кишат сыщиками.
– По-видимому, в Швейцарии дела обстоят очень неважно, – сказал Керн. – Слава Богу, что я встретил вас. А то, чего доброго, попался бы в первый же день. Сердечно благодарю вас! Вы мне здорово помогли!
Биндер сделал протестующий жест.
– Это само собой разумеется среди людей, оказавшихся на дне. В среде нелегальных эмигрантов чувство товарищества развито почти так же, как между преступниками. Любой из нас может завтра же сесть на мель, и тогда ему тоже понадобится помощь… Значит, если хотите – в одиннадцать на этом же месте!
Он расплатился за кофе, пожал Керну руку и вышел изящной, уверенной походкой.
Керн просидел в кафе «Грайф» до темноты. Он попросил план города и набросал на листке маршрут к дому, где жила Рут. Затем поднялся и вышел на улицу, беспокойный и напряженный. Через полчаса пришел на место, в тихий район города, изрезанный узкими улицами. Большой белый дом мерцал в лучах луны. Керн остановился у парадного, взглянул на широкую латунную ручку, и беспокойство как рукой сняло. Все было как-то неправдоподобно: Рут и он разделены только лестницей. Вот он поднимется и… Но после таких трудных месяцев это казалось чересчур простым. А простое давно уже стало непривычным. Он оглядел ряды окон. Может, ее нет дома. Может, уже уехала из Цюриха…
Керн зашагал дальше. Пройдя два-три квартала, он увидел табачную лавчонку и вошел в нее. Из-за прилавка вынырнула женщина довольно хмурого вида.
– Пачку «Паризьен», – попросил Керн.
Женщина пододвинула ему сигареты. Потом нагнулась, достала из ящика под прилавком спички и положила их сверху. То были две слипшиеся картонки. Заметив это, хозяйка отодрала одну и бросила обратно в ящик.
– Пятьдесят раппенов [34], – сказала она.
Керн расплатился.
– Можно от вас позвонить? – спросил он.
Хозяйка кивнула.
– Телефон слева в углу.
Керн принялся листать телефонную книгу. Нойман… Казалось, в этом городе сотни Нойманов. Наконец, найдя нужного, он снял трубку и назвал номер. Хозяйка стояла за прилавком и наблюдала за ним. Керн разозлился и повернулся к ней спиной. Он долго ждал. Наконец ему ответили.
– Можно попросить фрейлейн Холланд?
– Кто это говорит?
– Людвиг Керн.
Голос в трубке замер.
– Людвиг… – сказала она затем, словно у нее перехватило дыхание. – Это ты, Людвиг?..
– Да… – У Керна бешено заколотилось сердце. – Да… Это ты, Рут? Я не узнал твой голос. Мы с тобой еще ни разу не говорили по телефону.
– Где же ты? Откуда звонишь?
– Я здесь. В Цюрихе. В табачной лавке.
– Здесь?
– Да, на твоей улице.
– Почему же ты не пришел? Что-нибудь случилось?
– Нет, ничего. Я только сегодня приехал. Боялся, что тебя уже нет в Цюрихе. Где мы можем встретиться?
– Здесь! Приходи скорее! Ты знаешь мой дом? Я живу на втором этаже.
– Да, знаю. Но удобно ли это? Я говорю о твоих хозяевах.
– Никого нет. Я одна. Все уехали на уик-энд. Приходи!
– Иду!
Керн повесил трубку и с отсутствующим видом огляделся. Он не понимал, где находится. Теперь лавчонка выглядела совсем иначе. Затем он вернулся к прилавку.
– Сколько я вам должен за разговор? – спросил он.
– Десять раппенов.
– Всего десять раппенов?
– Это не так мало. – Женщина взяла никелевую монетку. – Не забудьте взять с собой сигареты.
– Ах да… конечно…
Керн вышел на улицу. Ни за что не побегу, подумал он. Если человек бежит – это уже подозрительно. Надо быть сдержанным. Штайнер – тот ни за что не побежал бы. Пойду лучше шагом, чтобы никто не обратил на меня внимания. Но ведь можно идти быстро. Я умею ходить очень быстро. Так же быстро, как если бы бежал…
Рут стояла на лестнице. Было темно, и Керн плохо видел ее.
– Будь осторожна! – торопливо и хрипло проговорил он. – Я грязный! Все вещи на вокзале. Мне не удалось ни умыться, ни переодеться.
Рут ничего не ответила. Она стояла на лестничной площадке, свесившись через перила, и ждала его. Он взбежал по ступенькам, и вдруг она очутилась в его объятиях, теплая и осязаемая, сама жизнь и даже больше чем жизнь.
Она боялась шелохнуться. Керн слышал ее дыхание, ощущал ее волосы. Он тоже оставался неподвижным. Все замерло, и казалось, что лишь смутный мрак колышется вокруг него. Вдруг он заметил, что она плачет, и нерешительно поднял руку. Рут встряхнула головой у его плеча.
– Не обращай внимания… Сейчас пройдет…
Внизу отворили дверь. Осторожно и почти незаметно Керн наклонился, чтобы увидеть всю лестничную клеть. Затем внизу щелкнул выключатель и стало светло. Рут испугалась.
– Идем! Скорее идем! – Она затащила его в квартиру.
Они сидели в гостиной семейства Нойман. Впервые после долгого перерыва Керн оказался в квартире. Комната была обставлена в буржуазном стиле: солидная мебель из красного дерева, современный персидский ковер, два кресла в чехлах из репса и несколько ламп с пестрыми шелковыми абажурами. Но Керну все это показалось каким-то волшебным видением мирной жизни и островком безопасности.
