Танкисты (Повесть) - Баскаков Владимир Евтихианович

— Погодите, он из Гомеля, куда же ему бежать?

— У него в Гомеле никого нет, — ответил подполковник Голуб, — мать уехала в Слуцк, к сестре. Все проверено.

— Так мы там будем, в Слуцке, через неделю, зачем ему бежать?

— Всякое бывает, товарищ генерал, — ответил Голуб, — и не такие штуки выкаблучивают. Он на Калининском фронте в окружении был…

— Ну, знаешь, Голуб, и я в том котле сидел… — Лицо генерала налилось кровью, он вышел из машины. — В общем, — добавил он, обращаясь уже только к Бородину, — надо докладывать в штабарм. Где Рыженко? Это ведь его работник?

— Рыженко на станции снабжения принимает эшелоны с горючим, — ответил Бородин. — Офицера этого я к нему направил, до появления вакансий, — он после ранения, командир роты.

— Звони начальнику штаба армии. Штука неприятная.

— Я тоже сообщу в поарм, — сказал Кузьмин, — но думаю, что сводка немцам не поможет. Если, разумеется, Рыженко не написал там лишнего. Да и парня, я считаю, выкрали. Но нам с тобой все-таки попадет.

— Да, штука неприятная. Но машина на ходу, не остановишь.

Шубников грузно полез по лесенке в салон автобуса.

— Отдохну малость, — добавил он, открывая дверцу, обитую кожей, — через полчаса разбуди меня, Бородин, поедем вместе по бригадам, а потом на рекогносцировку.

Дверка салона закрылась.

Подполковник Голуб сложил бумаги в папку, тщательно завязал черные тесемки бантиком и пошел к машине.

Полковник Кузьмин сел в свою машину. Они разъехались в разные стороны.

Бородин остался один. Он вытащил из кармана мятую пачку «Беломора» и закурил.

На шею упала капля — и Мальцев вздрогнул. Он поднял голову, и еще несколько капель упали на лоб и щеку.

Мальцев хотел поймать капли пересохшим ртом, но это не удавалось. Он весь напрягся, желая ослабить ремни, больно стянувшие руки, но ремни были толстые, крепкие и лишь сильнее впивались в него.

Как же это произошло? Он помнил все, минуту за минутой. И когда мотоцикл свернул с шоссе на проселок, разбрызгивая лужи, Мальцеву показалось, что впереди, за деревьями, кто-то стоит, и он даже хотел крикнуть водителю, чтобы тот включил на минуту свет, но именно в этот миг вспыхнула очередь, водитель упал грудью на руль, а мотоцикл сразу рвануло влево. Мальцев поймал одной рукой резиновый поручень руля мотоцикла и сбросил газ, но из коляски он не мог затормозить.

Потом он потерял сознание: наверное, когда, выбитый из коляски, ударился о землю. Он очнулся, услышал немецкую речь, рев мотора и сразу же вспомнил о пакете. Мальцев потянулся к сумке — она неловко задралась за спину, но чужие руки, сильные, как клещи, впились в запястье. Сумку рванули, и она оказалась в руках у немца, который ногой прижимал его шею к земле. А тот, который сжал запястье левой руки, набросил на правую руку ременную петлю. Потом его потащили, связанного, с кляпом во рту, по болоту. Тащили долго. Он слышал какую-то стрельбу, отблеск ракет. И вот он здесь, в этом затхлом сарае с прорехой в крыше, лежит на спине и ловит губами дождевые капли. Болит все тело, руки, но тиски, сжимавшие вот уже год его голову, почему-то разжались — голова не болела.

Черт его знает, если бы не написал он в анкете, что до армии учился в торговом техникуме, наверняка не попал бы в корпусные тылы и не было бы вот этой нелепой и страшной встречи на дороге, этого вонючего сарая и кожаных пут на затекших руках.

Все шло так хорошо. Худенький корреспондент не подвел, доложил куда следует, и его отозвали. В самый далекий край памяти ушел торговый техникум, куда он поступил после восьмого класса и учился-то там всего год. Правда, родной город, мать, сестренок он вспоминал всегда — и на Калининском фронте, и в дни трудных боев в окружении, и на станции, где расшивал пробки. Мама, сестры — он так и не смог увидеть их, хотя эшелоны корпуса разгружались именно в Гомеле, в городе детства, но разгружались ночью, и танки, и мотопехота, и артиллерия быстро уходили подальше от железнодорожных путей в глухой лесной район. А он поспешил в штаб корпуса, чтобы представиться начальству и получить свою роту.

Отозвали с такой поразительной быстротой, что начальник ВОСО участка, капитан Головня, показав ему телеграмму, с удивлением сказал:

— Что ты за птица такая, что тебя вызывают? И главное, срочно!

Мальцев ничего не ответил. Хотелось скорее распроститься со станцией и ехать догонять шубниковские эшелоны.

В лесном лагере, в двадцати километрах от Гомеля, он разыскал отдел кадров. Начальник отдела кадров майор Шукуров сидел за письменным столом в темной землянке. Он повертел в руках телеграмму, подписанную командиром корпуса, и потом сказал:

— Куда же мне тебя деть? Корпус укомплектован. Начнутся бои — появятся вакансии.

Он повел Мальцева в другую землянку к начальнику штаба Бородину. Полковник, увидев его, сказал:

— Я тебя вспомнил, Мальцев. Ты у Куценко в передовом отряде шел.

— Так точно.

— А пока в тылу поработай.

— Как в тылу? — Голову Мальцева снова крепко захватили тиски.

— Временно, брат. Поможешь начальнику тыла полковнику Рыженко. Парень ты грамотный. В торговом техникуме учился. — Бородин вертел в руках анкету, только что заполненную Мальцевым.

Вот какую с ним штуку сыграл этот проклятый торговый техникум.

— Ну ты, старшой, не расстраивайся: начнутся бои, мы тебя не забудем, роту дадим.

— Может, сейчас хоть взвод? — упрямо, глядя на сапоги, произнес Мальцев.

— Разговорчики, — строго сказал чернявый Шукуров и вручил Мальцеву пакет с предписанием.

Управление корпуса тыла расположилось в деревне среди яблоневого сада.

У крайней хаты Мальцева окликнул часовой:

— Стой, кто идет?

— Где здесь штаб тыла? — спросил старший лейтенант.

— Пропуск! — еще громче заорал часовой.

— Не знаю я пропуска, — огрызнулся Мальцев.

Часовой ткнул ему в грудь автомат и приказал повернуться кругом. Мальцев разозлился. Сидят чуть ли не за пятьдесят километров от передовой — и развели тут бдительность на пустом месте.

Часовой привел Мальцева в хату. За столом, застеленным пестрой домотканой скатертью, сидел майор интендантской службы в расстегнутом кителе и ел яичницу. Напротив него сидела молодая хозяйка, подперев рукой щеку, и смотрела на майора, круглолицего и румяного.

Майор был явно недоволен, что его потревожили, но застегнулся на все пуговицы, встал и сказал старшему лейтенанту:

— Через три хаты школа. Там вы и найдете полковника Рыженко. Ему сдадите пакет.

И часовому строго:

— А ты иди на свой пост. Старший лейтенант сам найдет.

Полковник Рыженко оказался маленьким, щупленьким человеком с желтым болезненным лицом. Он сидел за большим столом, не выпуская папиросу изо рта, просматривал бумаги, которые ему подавал молоденький лейтенант. Рядом, за партой, сидел длинный старшина в очках и одним пальцем печатал на машинке. А может, старшина казался таким длинным, потому что парта была маленькая?

Полковник разрезал ножницами пакет, прочел предписание, по-деловому и, в общем, как показалось Мальцеву, приветливо, не напирая на субординацию, сказал:

— Значит, повоевал, старшой. Командир роты. Хорошо. А теперь вот у нас поработаешь. — Полковник хмуро улыбнулся, не вынимая изо рта папиросу. — Это, брат, тоже война не простая. Да ты ее освоишь, в торговом техникуме учился.

Опять этот торговый техникум!

— Да я там только год…

— Ничего. Будете работать вместе с Савицким. Освоитесь.

Старшина Савицкий — это он печатал на машинке, — не теряя времени, стал знакомить Мальцева с его будущими обязанностями. Рассказал о себе — ленинградец, студент политехнического. Потом вспомнил:

— Ведь вы, наверно, голодны. Пойдите на кухню. Это здесь же, в школе. Маша вас накормит.

Так началась тыловая служба. Работы оказалось много. Мальцев никогда раньше даже не подозревал, что у тыловиков, к которым у него было не то чтобы неприязненное, нет, скорее, снисходительное отношение, столько работы.