Испытание на верность (Роман) - Клипель Владимир Иванович

Туров искренне считал, что они с Кузенко проглядели, не поинтересовались вовремя настроением бойцов, взятых с листовками. В тяжелую для страны минуту слабовольные люди легко поддаются страху, теряют веру. Возможно, что они просто не хотели воевать. Пусть даже и так. Следовало держать их под наблюдением, дать им почувствовать, что их заставят выполнить долг перед Родиной, и они, хорошо или не очень, выполнили бы его. Общество вместе с правами налагает на человека и обязанности и всегда в силах принудить, чтоб он их выполнил, если он сам не сознает своей ответственности. Можно было прикрепить к ним надежных людей, да мало ли что еще можно было сделать…

Туров был голоден, утомлен с дороги и думал над тем, как лучше разъяснить личному составу роты положение, как предупредить, чтобы подобные происшествия больше не возникали. Во время финской кампании в полку случилось, что боец, узнав об отправке на фронт, запаниковал и рубанул себя по пальцам топором. Рассудил так: лучше быть без пальцев, чем погибнуть в бою. Доказать умышленное членовредительство не составило труда, и бойца расстреляли. А полк был возвращен с марша назад и еще месяц с лишним готовился и попал на фронт, как говорится, к «шапочному разбору». Не поддайся боец страху, наверняка остался бы жив.

Разве невозможна такая ситуация сейчас? Тем более, когда появились такие обнадеживающие вести, когда впервые в истории Красной Армии частям, отличившимся в боях с немецкими захватчиками, присваивают звание гвардейских. Есть все основания смотреть на жизнь оптимистично.

Туров глянул на Крутова, который все еще стоял в блиндаже и ждал его слов.

— Иди, Крутов. Немного попозже мы придем к вам вместе с политруком. Есть важные новости.

— Хорошие, плохие?

— И те и другие. Расскажем.

Роту, за исключением тех, кто находился в караулах, собрали на политинформацию. Вести были важные: Англия и Америка стали союзниками в борьбе с Германией. В связи с этим начались переговоры с Советским Союзом. В случае, если контакт наладится, легче будет остановить нашествие гитлеровской Германии.

Другая новость касалась всех более непосредственно: получены сведения, что гитлеровцы готовятся перейти в новое наступление. Надо быть начеку. Надо повысить бдительность, надо присмотреться, кто распускает паникерские слухи, ведет враждебную пропаганду, кто подрывает единство наших рядов…

Кузенко высказался на этот счет очень определенно:

— Мы не потерпим в своих рядах врагов народа, подрывающих нашу сплоченность вокруг славной ленинской партии, нашу веру в окончательный разгром вероломного врага. Советский народ будет беспощадно выкорчевывать всех шептунов, изменников, трусов, которые запасаются вражескими листовками, чтобы в самую трудную минуту предать нас с вами…

На этот раз и Туров, не любивший разговоров, — об этом кадровые бойцы знали — выступил с речью: вопрос слишком серьезный.

— Товарищи! Мы еще не видели боя, а наша рота понесла потери, среди нас оказались люди, замыслившие переход на сторону врага. В свое оправдание могу сказать только одно: это были вялые, безынициативные бойцы, пришедшие к нам из запаса по мобилизации. Если бы мы вовремя присмотрелись к ним, возможно, этого не случилось бы. Давайте, товарищи, будем более внимательны друг к другу. Слабого, того, кто еще не осознал всей ответственности за судьбу Родины, надо поддержать, тех, кто уклоняется, — заставить выполнять законы нашего государства. Я вам еще раз напомню про наши военные законы…

Туров зачитал Закон, где перечислялись действия, за которые предусматривались наказания как за измену. С этим Законом обычно знакомят всех бойцов одновременно с изучением Присяги, но сейчас, посчитал он, неплохо напомнить о нем еще раз.

— Я верю, товарищи, в нашу победу. Конечно, хорошо, если Англия и Америка поймут, что им необходимо действовать с нами заодно, и станут нашими союзниками. Но я верю не поэтому. Не может наш народ, видя, как Красная Армия, лучшие сыны Отечества бьются с врагом насмерть, сидеть сложа руки. Вам уже известно, что в битве под Ельней, где были разгромлены восемь гитлеровских дивизий, нами было применено новое оружие. Какое оно, что собой представляет, нам пока неизвестно. Мы знаем другое: недалек день, когда оно появится и у нас с вами. У нас всего будет достаточно, чтоб одолеть врага. Залогом служит единство советского народа. Надо только выиграть время, продержаться. А этого никто за нас с вами не сделает…

Туров дал команду разойтись. Крутов хотел идти вместе с друзьями, но его подозвал Кузенко:

— Мне нужно с тобой поговорить. Пойдем.

В беседе наедине комиссар полка Матвеев сказал Кузенко, что он не знает настроения бойцов, не пользуется у них доверием, и предупредил, что если в ближайшие дни он не выправит положения, то встанет вопрос о соответствии должности. Вот Кузенко и решил в срочном порядке поправить свой авторитет и начать разговор с Крутовым. Со времени памятной для обоих беседы, когда речь шла о вступлении в партию, он не проявлял больше интереса к Крутову, и теперь тот размышлял, зачем потребовался политруку, и ждал его слов.

— Ну, когда будем вступать в партию? — спросил Кузенко.

— Еще не решил, товарищ младший политрук, — ответил Крутов. — Думаю дождаться первого боя, чтобы проверить себя, и если вступать, так твердо и навсегда.

— Это верно. Бой — проверка всех моральных и физических качеств бойца. Он сразу проявит лицо человека. Но у меня к вам претензия как к комсомольцу. В мирное время вы хорошо помогали мне, а сейчас почему-то сторонитесь работы. Не видно вашего зоркого комсомольского глаза в роте. Трусы, паникеры запасаются вражескими листовками, а вы не помогаете мне выявлять их. Почему я должен был узнать о них, когда ими уже заинтересовались органы, а не через вас — своего первого помощника? Наша задача — до боя вывести на чистую воду всех скрытых врагов. Они не молчат, они ведут пропаганду…

— Может, просто взяли на раскурку. Газет не хватает, а военторг к нам не заглядывает…

— Это не оправдание. Вот вы почему-то не храните листовок, верно?

— Еще не хватало, чтоб я хранил! Я свой долг понимаю. Но ведь в роте много малограмотных, им что ни бумажка — один черт, лишь бы потоньше да не лощеная…

— Не прикидывайтесь простачком, Крутов. Может быть, вы не знаете, что Сумароков подбирает листовки и ведет агитацию среди красноармейской массы?

— Неправда! Он подбирал листовки, когда всей ротой очищали от них территорию, но никаких слухов не распространял и враждебных разговоров не вел. Он болтлив, вы это знаете, но мы его сразу одергиваем.

— А кому, как не вам с Лихачевым, он читал фашистскую листовку во время последнего налета? Почему вы не доложили мне?

— О чем было докладывать? Немцы сочинили какой-то там стишок, он начал было читать, а мы вырвали у него листовку и порвали ее в клочья. Что мы, не понимаем, что можно, что нельзя?

— Ну хорошо, Крутов. Вам поручение: проработайте еще раз с бойцами речь товарища Сталина и вот этот приказ о присвоении четырем дивизиям звания гвардейских. На этот счет в нашей дивизионной газете есть передовая. — Кузенко достал из сумки несколько газет. — Мы должны учиться у этих дивизий стойкости. Прав был товарищ Сталин, когда говорил, что гитлеровцы еще обожгутся на советском народе. Этот приказ — первая ласточка. Со временем у нас будут десятки таких дивизий, и тогда фашизму придет конец. А пока нам нельзя забывать о бдительности, нельзя проявлять политическое благодушие. Партия учит нас быть беспощадными к врагам…

Возвращаясь, Крутов мучительно отыскивал правильный путь в такой сложной обстановке. Он был согласен — с врагами надо быть беспощадным. Но кто враг? Ему было ясно: кто стреляет в своих — враг, кто в трудную минуту поднимает руки — враг, потому что предает того, кто еще продолжает сражаться, предает Родину. Тут у него сомнений не было. Но враг ли тот же Сумароков, если он поднял листовку?