Россия солдатская - Алексеев Василий Михайлович

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63

Некрасивое, в веснушках лицо сестры покрылось румянцем.

— Один раз немецкий офицер спросил, куда можно пойти к девочкам. Они ведь открыли в Калуге публичный дом! — на этот раз в голосе слышалось настоящее возмущение.

Интересно, как бы реагировали на подобный вопрос две фельдшерицы из санбата? — подумал Григорий.

Сестра вздохнула:

— Плохо вот что: медикаментов у нас нет, белья, кроватей. Тяжело, наверное, на полу лежать?

— На снегу хуже…

Григорий докурил и пошел на сено. Миша лежал рядом, успокоенный и повеселевший. Когда Григорий улегся, не без труда действуя одной рукой, Миша тихо заговорил:

— Вчера прибыло много новых раненых, и опять из-под той же деревни. Немцы за зиму всю нашу пехоту уничтожат!

Григорий ничего не ответил.

— Не веришь? — Миша с укором посмотрел на Григория. — Вот увидишь, до лета немцы простоят, а потом такого дадут!

Григорий знал, что в среде солдат была широко распространена уверенность, что немцы сплоховали только временно из-за непривычного для них мороза. Бессмысленная мясорубка, в которую вылилось советское контрнаступление, только укрепляла их в этой уверенности. Григорий лег удобнее и стал думать. Миша тоже затих. В палате вообще было тихо: раненые не стонали и не жаловались. Григорий с удивлением вспомнил, какое ужасное впечатление производила на него та же молодежь в Гороховецком лагере. Сначала они были похожи на банду уголовников, потом неожиданно превратились в солдат — после того, как получили военную форму и заиграл оркестр, — а теперь оказалось, что среди них много совсем хороших ребят, вроде Миши. Обычный советский закон, — думал Григорий, — все порядочное прячется, отходит на второй план, а дрянь всплывает на поверхность. Однако, как быть с переходом?… Второй раз судьба отбрасывала Григория с самой линии фронта в тыл. Теперь повезут вглубь России, месяца через два поправлюсь, на фронт попаду в самую распутицу — тоже плохо. Эх, повезли бы на лечение в Москву! Тем более, что немцы от нее отходят.

Через несколько дней комиссар госпиталя объявил, что железная дорога между Тулой и Калугой почти восстановлена и те раненые, которые способны сами двигаться, могут идти в эшелон, но должны помнить, что один из железнодорожных мостов разбит, предстоит пересадка и переход по льду через реку.

— Поможешь мне идти? — попросил Миша.

Нога у него оказалась простреленной навылет, а кость незатронутой. При помощи двух костылей Миша уже хорошо передвигался по госпиталю.

— Помогу, — успокоил его Григорий.

Раненые волновались, всем хотелось поскорее попасть в тыл. У многих теплилась надежда увидеть родных и побывать дома.

Эшелон состоял из товарных вагонов-теплушек с железными печками. В вагонах были двойные нары без тюфяков и даже без сена. Единственная разница, по сравнению с перевозкой боевых частей, состояла в том, что вместо сорока человек в теплушку грузили двадцать восемь. Григорий и санитар с трудом втащили Мишу в вагон. Из-за Мишиной ноги пришлось лечь на нижние нары. Поезд тронулся. Короткие двухосные вагоны сильно трясло, раненых било о голые доски и сбивало повязки. У всех началось кровотечение, некоторые потеряли сознание. У санитара не было достаточного количества бинтов да и перевязывать на ходу было трудно. Миша, едва оправившийся в госпитале, стал снова слабеть. Вшей становилось все больше и больше. Григорий нашел нескольких насекомых какой-то странной формы, громадных и жирных. Очевидно, вагоны не были продезинфицированы. Поезд шел медленно, застревая на полустанках. Когда доехали до разрушенного моста, ослабевшие от тряски раненые не могли идти. Комиссар эшелона достал в соседней деревне несколько подвод и особенно слабых стали возить на лошадях. Печи в вагонах перестали топить, двери открыли и стало очень холодно. Григорий с Мишей решили идти сами и после часа мучений выбрались на противоположную сторону реки.

— Зато в Туле попадем в настоящий госпиталь, — подбадривал Григорий приунывшего Мишу.

— Я воронежский! — жаловался Миша, — едва ли повезут туда.

Дома у Миши осталась только мать, работавшая в колхозе. Отец умер, второй брат был тоже на фронте.

Теплушки нового эшелона ничем не отличались от прежних. Когда через сутки поезд, наконец, подходил к Туле, Григорий чувствовал, что дальше он переезда не выдержал бы: рука невыносимо болела, спать он не мог от тряски, сидеть на нарах было неудобно, к тому же раненых за все время накормили один раз, дав кофе и хлеба с маслом. Скорее бы в настоящий госпиталь! мечтал Григорий, — вымыться бы, лечь в постель!

Тула встретила неразбитым вокзалом и почти нормальной городской жизнью. Транспорта для перевозки раненых опять не было. Им дали адрес госпиталя и предложили ехать на трамвае или идти пешком. Григорий с трудом втащил Мишу на площадку вагона. После передовой, полуразбитых деревень и мертвых улиц Калуги, странно было видеть толпу тульских рабочих. Никто не обращал на раненых внимания, все были переутомлены, у всех было достаточно своего горя.

Госпиталь оказался недалеко от вокзала. Григорий вспомнил, как шесть лет тому назад попал в этот город после освобождения из концлагеря. Несмотря на все ужасы войны, на ранение, на боль в руке, вшей и грязь, положение его было теперь во много раз лучше.

Вагон остановился почти прямо у подъезда большого здания. Вид здания внушал доверие и надежду. Оно, действительно, было похоже на настоящий госпиталь. Просторный вестибюль, кафельный пол, налево и направо какие-то двери, прямо — широкая лестница. Несколько молоденьких сестер и грязно-серая толпа раненых. В тот момент, когда вошел Григорий, на лестнице появилась величественная фигура толстого лысого мужчины в белом халате. Дежурный врач, — понял Григорий, — вышел нас встречать. Григорий протиснулся к самой лестнице. — Величественная фигура медленно спускалась, крепко держась за перила. Не дойдя нескольких ступенек до низу, она остановилась, качнулась вперед, порывисто, сохраняя равновесие, мотнулась назад и на минуту застыла, еще крепче цепляясь правой рукой за перила и подняв левую вверх, как делают опытные ораторы перед началом речи, чтобы восстановить полную тишину в зале. Толпа раненых удивленно и угрюмо смотрела на фигуру.

— Р… ра… раненые, — с трудом произнесла фигура, — ре… ре… — фигура пошатнулась, — ре… регистрироваться.

Рука с толстыми пальцами указала на дверь напротив лестницы.

— Да, ре… регистрироваться!

Фигура повернулась и медленно, спотыкаясь, поползла вверх по лестнице.

Пьян, как стелька, — подумал Григорий не имевший сил возмущаться.

Регистрация происходила в одной из комнат внизу. Прошедшие регистрацию пропускались в следующую комнату, где получали по большому куску черного хлеба с маслом и по куску сахара. После этого можно было подняться по лестнице в палаты. Миша не мог стоять в очереди. Григорию жаль было его оставить и поэтому оба легли в угол на холодный кафельный пол. После тряского вагона было приятно вытянуться и почувствовать, что рана перестала кровоточить. Миша скоро заснул, а Григорий лежал и мечтал о том, что удастся попасть в Москву хоть не надолго, хоть на несколько дней. Писем от Леночки он не получал с Гороховецкого лагеря; никаких сведений о Кате у Леночки тогда не было. Может быть, теперь выяснилось что-нибудь новое. Лежа, Григорий прижимал раненую руку к наружной стене. От стены шел холодок и успокаивал боль. Когда все раненые прошли регистрацию и поднялись наверх, Григорий разбудил Мишу, поднял его на костыли и повел в комнату, где пожилой санитар записывал в большую книгу в черном переплете фамилии раненых, а сестра с неприятными рыскающими глазами проверяла справки с пункта первой помощи. Попробуй попасть к ним в лапы без правильного оформления документов! подумал Григорий, — так вылечат, что век не забудешь.

Хлеб, полученный в следующей комнате, мало обрадовал Григория. Есть почти не хотелось, хотелось спать и вымыться. Вдруг у них там чистые постели с матрацами, подушками и бельем? — думал он, помогая Мише взбираться по лестнице. — Может быть, есть теплая вода? Самое главное избавиться от вшей. Хотя бы их стало немного меньше!

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63