Кинжал для левой руки - Черкашин Николай Андреевич

— Ist das Kreta? [17] — грозно вопрошал Рихард.

— Крета! Крета! — убеждал его Кондор, прикидывая, чем бы вооружить руку. Похоже, назревала рукопашная.

— Warum sind die Engländer hier? [18]

— А где их в Средиземном море нет? — вопросом на вопрос отвечал штурман.

Тем временем сигнальщик с тральщика сделал запрос, и не получив ответа, корабль повернул прямо на «Минерву».

Теперь в ходовую рубку ворвались и все остальные захватчики. Они метались по ней, как волки в западне. И когда стало ясно, что англичане все же высадятся на пароход — их комендоры уже дали предупредительный выстрел из носового орудия, — Рихард с яростными ругательствами подскочил к Кондратьеву, молча сжимавшему рукояти штурвала. Он наставил на него «люгер».

— Du hast uns getötet, du Bastard! [19]

«Вот так погибал Сусанин…» — мелькнула мысль, последняя перед ослепительной вспышкой выстрела…

Кто сказал, что снаряды не попадают дважды в одну и ту же воронку? Пуля из «люгера» попала в то же самое место, в какое Кондратьев был ранен год назад — стесала над правым виском клок кожи с волосами. Рана сама по себе безопасная, но повторная контузия надолго уложила капитан-лейтенанта в госпитальную палату. Когда он обрел, наконец, дар слуха и речи, врач-англичанин сообщил ему, что немцы, захватившие «Минерву», отправлены в лагерь, а сам пароход уже с новым капитаном благополучно отбыл и, надо полагать, уже давно прибыл в порт назначения — в Тартус. Еще он поздравил своего пациента с тем, что английское командование представило его к боевой награде. Но и эта новость не обрадовала капитана Кондора. Грустно было сознавать, что жизнь навсегда разлучила его с верным спутником. Они не успели с Яном даже обменяться адресами. Но Смоляк сделал свое доброе дело — объяснил англичанам, кто такой Кондратьев и как ему удалось привести «Минерву» вместо Крита на Кипр…

А в Фамагусте цвели олеандры, и в городе уже сняли боевое затемнение по ночам. Кондратьев бродил по припортовым улочкам и ждал оказии в Сирию или Палестину. Только под самый Новый год ему нашли место на танкере, который шел в Латакию.

Через двое суток Родина приблизилась еще на триста миль…

В комендатуре сирийского порта справка, выданная капитану Кондору главным врачом морского госпиталя Фамагусты, не произвела никакого эффекта.

— У меня нет возможности отправить вас в Тегеран, — отрезал британский подполковник с нашивкой за Дюнкерк. — Поступайте в польскую армию. Они берут добровольцев. Другого выхода для вас я не вижу!

В польской армии генерала Андерса наверняка можно было отыскать Смоляка. Но Кондратьев решил не испытывать больше судьбу. Она и так была к нему снисходительна, позволяя выпутываться то из одной, то из другой авантюры. Он твердо положил себе пробиваться к своим. Но это тоже оборачивалось авантюрой. Которой по счету за минувший год?

Глава двенадцатая. «Ага Кондратори дал приказ…»

Грузы по ленд-лизу шли в СССР не только северным путем — через Мурманск и Архангельск, не только с Дальнего Востока — через Тихий океан, но и отсюда, с юга, через Иран. Их доставляли из портов Восточного Средиземноморья на грузовиках шоферы-ассирийцы, которые нередко становились жертвами диверсантских засад на пустынных дорогах. Ничего этого Кондратьев не знал, когда изнуренный жарой и полной неопределенностью судьбы, забрел в дешевую кофейню на окраине Латакии. Четыре старика в белых одеяниях курили кальян, передавая чубук по кругу, они с удивлением взирали на странного инглези, который рискнул заглянуть в это не самое безопасное место в Латакии, где каждый день бесследно пропадали неосторожные европейцы.

Хозяин кофейни оказался армянином, знавшим русский язык, и старцы с интересом прислушивались к оживленной беседе на непонятном языке. Потом они вдруг запели протяжную гортанную песнь. Кондратьеву показалось сначала, что он ослышался — белобородые аксакалы несколько раз повторили в песне его фамилию!

— О чем они поют? — спросил он кофевара.

Тот прислушался. Усмехнулся:

— Это ассирийцы. Они поют про русского полковника Кондратьева, который во времена Первой мировой был военным советником у их патриарха Мар-Шимуна. Это национальный герой ассирийцев. Он командовал их войсками.

— Первый раз слышу… Но ведь я тоже Кондратьев! Вот совпадение!

Теперь он явственно слышал, как старики выпевали его фамилию: «Ага Кондратори, айванда дизна…»

Армянин остановил их пение и перевел то, что сказал ему этот бог весть каким ветром занесенный русский.

Ассирийцы не сразу поверили, что перед ним хоть и не полковник, но все равно русский Кондратьев; капитан-лейтенанту пришлось показать справку из английского госпиталя. Тогда, посовещавшись между собой, главный аксакал предложил чубук кальяна русскому гостю, и шустрый парнишка, раздувавший угли и подававший кофе, куда-то исчез по мановению руки старца. И вскоре в кофейню стали набиваться местные ассирийцы, чтобы посмотреть на «сына полковника Кондратори». Напрасно Кондратьев уверял, что в его рабоче-пролетарском роду не было никаких полковников, что отец его — прессовщик с ленинградского завода «Красный выборжец». Но армянин этого не переводил. Ему было просто некогда — намечалось застолье, и немалое. Появился зурнач и барабанщик. Песня об отважном полковнике Кондратьеве взвилась с новой силой.

— Кто он такой? — недоумевал его однофамилец. — Почему они его так славят?

К концу нечаянного празднества узнал он вот что: ассирийцы, исповедовавшие христианство (несторианство), веками жили среди мусульман Ирака, Ирана, Турции. С началом боевых действий на турецком фронте в прошлую мировую войну, они с воодушевлением встречали русских солдат-единоверцев. Духовный и светский вождь этого древнейшего народа патриарх Мар-Шимун получил от российского императора военную поддержку для восстановления в Междуречье ассирийского государства. Полковник генерального штаба Кондратьев лично водил в бой ассирийских горцев. О его отваге слагали легенды. После октябрьского переворота полковник Кондратьев не стал регистрироваться в органах ВЧК, как «бывший царский офицер», и оказался на нелегальном положении. Ассирийцы Кубани укрывали его в своих домах. В больших городах потомки царя Навуходоносора занимались чисткой обуви, и бывшему полковнику генерального штаба тоже приходилось иногда работать щетками — «чистим-блистим»! Благо искусство драить сапоги до зеркального блеска он освоил еще в Елизаветградском юнкерском училище. В Воронеже, скрываясь от чекистов, он пристроился на вокзале с ящичком «холодного сапожника» — подбивал пассажирам подметки, чистил мужские штиблеты и дамские ботинки. Однако его выдала чекистам двоюродная сестра, и ассирийского «Чапаева» арестовали, а потом, как было принято в те времена, — расстреляли.

Весть о гибели Ага Кондратори (господина Кондратьева) распространилась по всем ассирийским селениям — от кубанских плавней до сирийского нагорья.

— Вот почему для тебя, — заключил хозяин кофейни, — они сделают все, что попросишь.

И «сын полковника Кондратори», капитан-лейтенант Кондратьев, попросил своих нечаянных покровителей, чтобы они помогли ему добраться до Тегерана.

— Поедешь завтра с караваном грузовиков, — сказал ему старейшина. — Сядешь в кабину к Юхану… Юхан, поди сюда!

Кондратьев протянул ладонь белозубому чернявому парню в линялой солдатской рубахе.

Утром они двинулись в путь вместе…

Ужин белоголовых (Вместо эпилога)

На билет до Варшавы капитан-лейтенанту в отставке Ивану Кондратьеву скинулись и ветераны по союзу подводников, и соседи по коммунальной квартире. Всем бы таких соседей, как в доме № 6 по Артиллерийской улице Санкт-Петербурга… Все тут знали, что через сорок с лишним лет старый моряк разыскал своего боевого товарища Яна Смоляка.