Штрафная мразь (СИ) - Герман Сергей Эдуардович

Замполит понял, что взял не тот тон. Достал из кармана пачку папирос.

Васильев достал кисет.

– Бери папиросы,— протянул ему пачку капитан.

Старший лейтенант поднял воротник своего старенького и побитого осколками полушубка, из дырок которого торчали клочья шерсти. Васильев, считал его своим талисманом и упорно не хотел менять на новый.

– Благодарю, товарищ капитан. Я к махре привычный. Она мягше!

На круглом лице Покровского, с крутым подбородком и красиво очерченными губами, появилось удивление.

– Первый раз слышу о мягкости махорки. У нас папиросы тоже не постоянно, во время наступления бывает, что тылы отстают, приходилось курить что попало. Кашель такой, что кажется лёгкие сейчас выплюнешь.

– Мы привыкшие,- через силу улыбнулся трижды до этого раненый лейтенант.-Папиросы это баловство для интеллигенции. Не накуришься ими.

Он достал из кисета клочок бумажки и стал заворачивать его вокруг указательного пальца, делая тонкий и длинный кулёчек. Завернув бумагу, провёл языком по краю листка. Потом тонкий хвостик взял в зубы и отсыпал из кисета табак в ладонь. Затянул шнурок, спрятал кисет в карман шинели и согнул кулёчек пополам. Получилось что-то вроде курительной трубки, в которую с ладони засыпал табак. При этом не уронил ни одной табачинки на снег. Верхний край козьей ножки защипнул.

И выбив кусочек пламени из трофейной зажигалки неторопливо прикурил. Затянулся, поднял голову и пустил тонкую струйку густого желтоватого дыма поверх головы капитана.

Вот дескать мы какие. Знай наших!

Тогда капитан пропустил скрытую колкость. С Васильевым с тех пор старался быть осторожным, видел, что с характером парень.

Сегодня замполит решил взять реванш.

-Люди накормлены, товарищ старший лейтенант?- Требовательным голосом спросил Покровский взводного.

Разведчики были из чужого взвода, вместе с ними шёл офицер и Васильев формально не имел к разведвыходу никакого отношения.

Старший лейтенант скривился, отвернул лицо в сторону.

Перед выходом на задание разведчики никогда не ели. Все знали, что набитый желудок не способствует ловкости и не добавляет проворности. Кроме того, верили в то, что ранение в полный живот смертельно опасно.

– Потом перекусим,- прохрипел Гулыга простуженным голосом. - Если будет чем кусать.

– Без «языка» не возвращаться,— жестко сказал Половков. - Ясно?

– Ясно— тихо подтвердил Голубенко.

– Выполните задание, всем — медали и досрочное снятие судимости. А теперь по глотку. За то, чтобы все вернулись... Живыми! Ванников!

Ординарец из- за спины передал фляжку. Разведчики прямо из горлышка хлебнули по нескольку глотков, утерлись рукавами маскхалатов.

– Старшим группы идёт Гулыга. Если он выбывает из строя группу ведёт младший лейтенант Голубенко- сказал Половков.- Есть вопросы? Вопросов нет. Гулыга командуй!

– Ну – ка! Попрыгали!— сурово приказал Гулыга и первым стал подпрыгивать, прислушиваясь к звукам.

Разведчики вслед за ним попрыгали на носочках. Ничего в их снаряжении не звякнуло, не брякнуло. Только снег хрустел под валенками.

– Вроде нормально, - бросил Гулыга.- Ладно, пойдём помолясь. Я иду первым. За мной лейтенант, потом близнецы. Дрокин–замыкающим.

Ротный грубовато обнял каждого.

– Давайте мужики. Всем вернуться!

Гулыга сдвинул за спину автомат мешком перевалился через бруствер и пошёл в темноту.

Остальные, двинулись за ним следом и, пригнувшись, пошли пока в рост и вскоре скрылись из глаз.

* * *

Разведчики по пластунски двигались вперёд. Снег словно речной песок набивался во все отверстия маскировочного халата. Подтаивая стекал в рукава, за пазуху и неприятно холодил тело.

Пахло морозом, сыростью, тревогой. Все вокруг слилось в белой мгле, похожей на густой туман. Ориентироваться в темноте помогали немецкие ракеты и пулеметные очереди.

Через час они уткнулись в ряды проволочного заграждения. Перерезали колючую проволоку и подползли к серой ленте немецких окопов, которые в темноте почти сливалось с заснеженным полем.

Периодически взлетали осветительные ракеты, расцвечивая ночь светом холодного пламени и тогда разведчики утыкались разгорячёнными лицами в снег.

Пока всё было тихо. Разведчики затаились. Лежали не дыша. Младшему лейтенанту Голубенко казалось, что у него перестало биться сердце.

Перед немецкой траншеей, в аккуратной разрытой ими снежной яме, лежало пять мешковатых тел в белых халатах, обсыпанных лёгким, хрустящим снегом.

В темноте мелькнул тусклый луч фонарика. Булыга предостерегающе показал кулак — все затаились. Было морозно и тихо.

В немецкой траншее мелькнуло несколько теней, раздались хриплые голоса. Потом они стихли. В окопе стояла тишина. Где- то в стороне над бруствером торчал ствол крупнокалиберного пулемета.

Гулыга подполз к Голубенко. Ткнулся лицом к его голове

—Во-он там блиндаж. Там офицеры. Надо ждать, когда кто- нибудь выйдет.

Через полчаса скрипнула дверь. В освещённом лампой дверном проёме мелькнула голова в офицерской фуражке.

Офицер пьяно выругался и что-то бормоча себе под нос принялся справлять малую нужду.

– Грища, за мной! Остальные страхуют!— прошипел Гулыга и бесшумно двинулся немцу за спину, вытягивая из рукава нож.

Немец смотрел на свои сапоги, перепачканные в жёлтой глине, а когда поднял глаза, потерял дар речи — на него смотрелась небритая звериная рожа, а глаза отсвечивали сатанинским блеском. И таким же дьявольским блеском сверкнуло лезвие ножа…

Разведчики двигались один за другим. Пленный обер-лейтенант полз за Гулыгой, опасливо косясь на Гришу Дрокина. Тот завистливо втягивал в себя винные пары, следовавшие за пленным и мстительно колол его в ляжку острием финки.

Замыкали близнецы.

Метров через сто от немецких окопов наткнулись на замаскированный немецкий дозор. Лейтенант Голубенко заметил пулемёт и рядом сонных, скукожившихся от холода немцев. Впереди них лежал голый, не очень заснеженный склон с гривками бурьяна по межам. За склоном были уже свои.

Отползать назад и менять маршрут было уже поздно. Через несколько минут должно было рассветать.

Распластанные на снегу штрафники ошеломленно молчали, не в состоянии вымолвить слова. У каждого в такт с сердцем биласьединственная теперь мысль - вроде удалось, ушли, а тут такая досада.

Взводный вопросительно оглянулся на Гулыгу. Тот кивнул головой.

Голубенко зубами содрал с руки трехпалую рукавицу и вырвав мокрыми пальцами чеку, чуть приподнявшись, бросил гранату в немецкий окоп.

Но в момент броска граната попала в рукавицу его маскировочного халата. Такое случалось, даже с опытными бойцами.

Это был конец.

Чтобы выжить, нужно было засунуть руку поглубже в сугроб. Оторвало бы кисть, пальцы, но был бы шанс остаться в живых.

Неопытный Голубенко сплоховал. Он стал судорожно трясти рукавом, надеясь выкинуть гранату из рукавицы — и раздался взрыв…

Огненный куст вырос перед немецким окопом, ослепил и оглушил. И тут же раздался страшный крик Голубенко.

Засвистели в черном небе мины и взрывы заухали совсем рядом. Раз, два, три, четыре… С шипением взлетела белая ракета, и снова — раз, два, три…

И тут же пулеметные трассы, огненно прошивая темноту стали сечь и рубить снежный наст по всему полю.

И после этого уже не понять что: вспышки света, разрывы гранат, трассирующие струи. Смешалось всё в одно кошмарное и безнадежное — Это конец!

Гулыгу оглушило, посекло осколками. Лицо залило кровью… Но он, невзирая на боль прохрипел:

– Скорей назад. Отходим! Хватайте лейтенанта.

* * *

Перед рассветом группа вернулась обратно. В живых осталось двое, Гулыга и штрафник Дрокин. За собой они тащили изуродованное тело лейтенанта Голубенко. На мокрой, иссеченной осколками шинели волочился глянцево-сизый клубящийся моток чего-то, ещё недавно живого...

Близнецов не было. Они погибли прикрывая отход группы.