Вторжение - Соколов Василий Дмитриевич

Пока крепилась, была неподатлива санная дорога, проложенная зимой прямо через реку. Снег лежал на ней серыми заплатами. Солнце лило и лило потоки жарких лучей, съедающих снег, и дорога, кажется, тоже не выдержала — медленно стала поворачиваться…

Это было так дивно, что Марылька взбежала на откос и долго смотрела, как суетливые льдины уплывали все дальше, скрываясь за изгибом поросшего ольшаником берега. Вот уж и дорога оторвалась от прибрежного изволока и поплыла, чуть покачиваясь, на огромной льдине.

Марылька учила детей младших классов и каждое утро зимой ходила по этой дороге в школу, что стояла за рекой; вон даже и теперь виднелась на льдине ветка, воткнутая однажды в снег, и ей стало немножко грустно провожать уплывающую дорогу.

Сама не зная почему. Марылька пошла берегом, не сводя глаз с причудливо плывущей дороги. У моста путь льдине преградили, ощетинясь острыми ребрами, металлические брусья ледолома. Льдина наскочила на них, приподнялась и со скрежетом сползла назад, бултыхнулась в воду с тяжким вздохом.

Из–под насыпи выехала лодка, и девушка вскрикнула, увидев, как в одно мгновение на льдину прыгнул человек в военной форме. В крутоверти разлива льдина неуклюже повернулась, опять навалилась на рельсы, обламывая свои талые бока. Марылька боялась, что льдина совсем раскрошится и человеку не выбраться из этого страшного водоворота. Но военный — это был Алексей Костров, — словно бы не замечая опасности, прошел на середину ледяного поля и начал деловито долбить лунку. Продолбив, он опустил туда какой–то ящик. Потом привязал к ящику шнур, заложил лунку кусками льда и пошел на край льдины. Лодку подвел другой сидевший в ней военный, и Костров прыгнул в нее.

Отплыли подальше, к насыпи.

— Эх, красавица, шагала мелко. Юбчонка узка — помешала! — озорно обронил в сторону девушки Бусыгин. — Прозевала свою дорогу. Придется заночевать!

Марылька смутилась от этих слов, но ей было так интересно, что она поборола в себе чувство неловкости и промолвила:

— Может, перевезете?

— Пока нельзя. Прячьтесь! Будем рвать! — ответил Костров.

Перепугавшись, Марылька хотела было перебежать по мосту, но Костров окликнул ее и велел скорее укрыться. Она забежала за насыпь и в смятении ждала чего–то ужасного и для себя, и для них, военных.

Прошла трудная минута. И вдруг раздался глухой взрыв. Эхо раскололось по реке громом, и невдалеке от моста взметнулся белый столб. Марыльку обдало холодными брызгами. С насыпи к ее ногам покатились камушки. Марылька поглядела на место взрыва: огромной льдины не было, вместо нее крутились куски, и под мостом вода неумолчно шумела, пенилась.

"Где же военные?" — встрепенулась Марылька.

А в это время Алексей Костров, выпрыгнув из лодки, уже поднимался по насыпи. Марылька догадалась, что он идет к ней, и вдруг чувство смятения так захватило ее, что она готова была бежать, но, как нарочно, ноги словно пристыли к земле, и она не смела ступить шагу назад. "Да что это со мной? Чего я робею?" — упрекнула себя Марылька и гордо, стараясь никого не замечать, стала глядеть вдаль, туда, где лежал низкий луг и вышедшая из берегов река заливала его водой.

Сразу вот так, запросто, Костров не подошел к девушке. Кажется, тоже оробел. Взобравшись наверх, он походил взад–вперед, будто желая убедиться, не размыта ли насыпь, и, как бы между прочим, заметил:

— Разлилась — удержу нет!

Марылька точно бы ослышалась, тихо спросила:

— Что вы сказали?

— Красиво, говорю, весной в половодье… Вон даже кусок дороги унесло, — показал на санный путь, концы которого обрывались в реке.

— А хаты не затопит? — спросила девушка.

— Боитесь? — улыбнулся Костров.

Девушка поежилась и с сожалением промолвила:

— Боюсь.

— Чудная, — Костров встряхнул прядями волос. — Ничего не случится. Побушует, а там, смотришь, за ночь утихомирится. Да и мы вот посланы усмирять ее, — добавил он озабоченно. — Видели, как рвем льдины…

— А вы смелый! — не удержалась Марылька. — Видела, как вы на льдину прыгнули. Она же могла разломиться, и тогда…

— А если бы взаправду тонуть начал, — перебил Костров, — что бы вы тогда стали делать?

Марыльку этот вопрос озаботил, и все же, не задумываясь, она ответила:

— Позвала бы людей.

— Но поблизости никого нет?

— Тогда бы сама взялась помочь. Не оставлять же в беде! — сказала она смущаясь.

Костров подивился ее решимости. Узнав, что она возвращается из школы в свою деревню, он пожалел, что половодье снесло тропинку через реку, хотя в душе радовался случаю, который свел его с Марылькой.

Одета она была налегке — в синюю вязаную кофту с вышитыми белыми ромашками на груди; голову ее слегка покрывала кокетливо взбитая на макушке шапочка, тоже вязаная.

Ее чуть–чуть скуластое лицо было смуглым; всего красивее у нее длинные косы, одна коса лежала на груди, и девушка легким движением руки откинула назад тугой виток пшеничных волос. В глазах у нее стояла синь, будто заронили в них да так и оставили навсегда головки цветущего льна, эти глаза, казалось, могли заглядывать в самую душу человека, к тому же в них легко угадывалась доверчивость.

Бывают минуты, когда человек в увлечении своем может забыть о многом… Такое состояние испытывал сейчас Алексей Костров. Мучительно долго не заглядывал он в такие вот милые глаза, не чувствовал теплоты девичьей руки, не прикасался к мягким косам — и в эту минуту, казалось, запамятовал, что есть у него где–то жена, — он так увлекся, что позабыл обо всем на свете.

— А вы долго у нас собираетесь быть? — неожиданно спросила Марылька.

— Да вот к вечеру, надеюсь, разворошим лед у моста и обратно.

— Так скоро? — Марылька, сожалея, подняла брови.

— Ну, если понравится, то можно и задержаться маленько. Как привечать будете, — улыбнулся он, блеснув кипенно–белыми зубами.

— Ой, что вы! Заходите. У нас тут в каждой хате красноармейцам рады.

— Раз так, заглянем.

— А вы шлях к нам найдете?

— Смотря какие ориентиры укажете, — отшутился Костров, заставив девушку смутиться.

— Нас расшукать зараз легко, — помолчав, ответила она и показала рукой. — Попадете вон в ту веску, там справа четвертая хата. Поперед окон криница…

В это время со стороны моста послышался голос:

— Товарищ сержант! Пора!

Оба — Алексей и девушка — взглянули на реку: берега уже потонули в воде, их очертания угадывались только по ивам, которые как бы сгрудились посреди разлива и оробело вздрагивали, метались, то пригибая, то расправляя под напором воды тонкие, покрытые пушистыми сережками, лозинки.

Откуда ни возьмись, в полынью плюхнулась серая кряква. Следом за ней грациозно опустился селезень. Но то ли ей не понравилось, что разводье было маленьким, то ли боялась своего преследователя, утка взбалмошно закричала и поднялась. "Потешные. Им гнездиться одно раздолье", — отметил про себя Костров и повелительно сказал:

— Красавица, быстрее в лодку. Пока большой льдины нет — проскочим.

— А успеем? — встревожилась она, хотя ей тоже хотелось в чем–то показать себя смелой и уж, во всяком случае, не уронить девичьей гордости в глазах парня.

— Дорогу унесло. Вы теперь нам подчиняетесь, — ответил за Кострова Бусыгин и подал сержанту холодную цепь.

Бусыгин тоже был не прочь везти девушку, но лодка, шаткая и легкая, как перышко, опасно погрузилась в воду, и он уступил Кострову, сказав, чтобы держались подальше от льдин.

— Пока я съезжу, толовый заряд приготовь! — крикнул Костров и, оттолкнув лодку, прыгнул в нее.

Бусыгин не сводил с лодки глаз. А вокруг нее похрустывали, наваливались друг на друга и неуклюже кувыркались льдины. Костров отталкивал их веслами.

Выбрались на середину разводья, и Костров надбавил сил. И вправду только бы скорее: на стремнине льду стало просторнее, течение убыстрилось. Река шумела, суматошно несла вспухшие мутные воды.

Громадная, с вмерзшими камышинами, льдина двигалась наперерез лодке. Двигалась неторопко, как бы вовсе не повинуясь стремнине. Костров греб молча, в тревожном ожидании. Льдина того и гляди могла увлечь с собой лодку, притиснуть ее. Он прикинул: ждать, пока льдина пройдет, уже поздно, и возвращаться ему не хотелось. Бусыгин засмеет, да и не развернешься на стремнине быстро, льдина подойдет, подхватит лодку и унесет невесть куда. Что же делать? Спросить у Марыльки? Но она притихла, ей, кажется, не до этого, в душе, может, ругает себя, что согласилась ехать.