Орлята - Котовщикова Аделаида Александровна

А Зина молчала. Она едва сдерживалась от улыбки, так хорошо знала, в чьих руках ее родной город.

За окном шумел осенний ветер. И скоро шум перерос в грохот. По улице шли фашистские танки. Капитан, подойдя к окну, отдернул занавеску.

— Смотри, какие мы сильные! — Гестаповец произнес это тоном победителя.

Потом, приблизившись к Зине, вытащил из кобуры пистолет, повертел его в руке, и, ничего не сказав, положил па стол. Зина посмотрела на пистолет и подула: «Вот бы разрядить в гада всю обойму».

Вдруг она почувствовала, что у нее перехватило дыхание, и отчаянная мысль, как молния, пронзила мозг: «А что, если?».

— Ну-с, фрейлейн. — Краузе вернулся от стола и снова поднял, точно взвешивая, пистолет. — Здесь есть маленький патрон. Одна пуля может поставить точку в нашем споре и в твоей жизни. Разве не так? Тебе не жалько жизнь?

А ленинградская девочка молчит, как будто не слышит его, не видит, ничего не замечает.

Гестаповец опять положил пистолет на стол. «Он уверен, гад, что я не смогу выстрелить из пистолета, поставленного на предохранитель, — подумала, усмехнувшись, Зина. — Ну и пусть...»

На улице просигналила легковая машина и, резко затормозив, остановилась у дома. Краузе отошел от стола к окну, и тут случилось то, чего он никак не мог допустить даже в мыслях.

Зина, словно кошка, бросилась к столу и схватила пистолет. Гестаповец не успел еще осознать, что произошло, как девушка навела на него его же собственное оружие, которым он только что ей угрожал.

Выстрел — и Краузе, неестественно скособочась, упал на пол.

Вбежавший в комнату офицер был также убит наповал.

Зина устремилась в коридор, выскочила во двор, а оттуда в сад. Утро было прохладное, начинались заморозки, трава побелела, а Зине было жарко.

Липовая аллея, заметно понижаясь, упиралась в берег реки. Девушка вихрем пронеслась до ближайших кустов, тянувшихся рядом с аллеей.

Некоторое время ее никто не преследовал, сад был пуст. Она бежала к реке. Эх, если бы успеть добежать!.. За рекой спасительный лес. Только бы успеть.

Зина обернулась и увидела солдат. Один из них совсем близко. Она остановилась, прицелилась, плавно нажала спуск. Гитлеровец с хриплым стоном растянулся на земле. Остальные, злобно крича, ускорили бег. Зина, не целясь, произвела несколько выстрелов. Это заставило солдат приостановиться.

«Почему они не, стреляют?» — удивилась девушка. Она не знала, что было приказано схватить ее живой.

Казалось, никто и ничто не может ее спасти, она же все бежала, бежала, не теряя надежды.

Река — совсем рядом, но уже иссякли последние силы.

Портнова обернулась, опять нажала спусковой крючок... Выстрела не последовало. Патроны в обойме кончились.

Всё!..

У Зины от бега перехватило дыхание. Ноги совсем подкосились.

Ее схватили на самом берегу реки.

...В морозное январское утро сорок четвертого года Портнову повезли на казнь...

Машина остановилась в лесу. Кругом, будто одиночные выстрелы, раздавался сухой треск ломающихся под тяжестью снега веток.

Зину поставили на край ямы, вырытой под сосной.

Ей не завязали перед казнью глаза — она и так ничего не видела: фашисты выкололи ей глаза. Но слышала она все. Слышала шорохи зимнего леса, слышала, как прозвучала команда и тут же звонко щелкнули затворы винтовок.

Залп разорвал морозный воздух. Сосна дрогнула, несколько сучков упало вниз на снег. Они легли рядом с телом девушки, только что шагнувшей в бессмертие.

После освобождения Белоруссии от фашистских оккупантов предатель Михаил Гречухин скрылся. Неожиданно в 1944 году двоюродный брат Зины Дмитрий Езовитов встретился с ним в запасном полку. Дмитрий тут же обратился к командованию, но Гречухин снова исчез.

Долго не удавалось его обнаружить. Боясь справедливого возмездия, предатель искусно заметал следы. Раздобыв нечестным путем в гвардейском полку бланки с печатью, он изготовил себе фальшивые документы. Фиктивная справка удостоверяла, что Гречухин якобы сдал на хранение в штаб полка диплом об окончании в 1938 году Могилевского пединститута. Излишне доверчивых людей нетрудно было убедить, что диплом был утерян на фронте. Располагая такой справкой, Гречухин устроился педагогом в школе деревни Русские Липяги, Куйбышевской области. Позднее его назначили директором школы.

Здесь и разыскали его органы государственной безопасности. Советский суд воздал предателю по заслугам, приговорив его к длительному тюремному заключению.

Сбылись пророческие слова юных подпольщиков, брошенные перед казнью в лицо фашистским палачам и их прислужникам:

— Смерть нам не страшна... Мы умираем за Родину, за народ, и нас не забудут... На нашей могиле поставят памятники, а ваши — зарастут бурьяном...

Е. Поляков

МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ [12]

Фронт фашистских войск под Ленинградом в первую осень войны не был сплошным. В нем оставались «щели». Зато дороги, ведшие к переднему краю, были покрыты сетью комендатур, полицейских постов, эсэсовских застав и патрулей.

В те времена между большинством недавно организовавшихся мелких партизанских отрядов и партизанским штабом в Ленинграде не было ни авиа, ни надежной радиосвязи.

Взрослый вряд ли проскользнет через сотни рогаток, расставленных фашистами на пути в окруженный Ленинград. Подростку гораздо легче. Сотни ребят — голодных, бесприютных, лишившихся родительского крова, часто и родителей — бродили по фронтовым и тыловым дорогам в поисках тепла и куска хлеба. Они в то время еще не вызывали у эсэсовцев и полицаев особых подозрений. Поэтому после долгих размышлений штаб отряда решил послать в Ленинград с донесением о тайне лаврухинского леса Колю.

Мальчик вызубрил дорогу наизусть. Обойдя стороной Каменск и соседний с ним районный центр Тосно, он должен был, миновав деревни Дедино, Ломша, Кулебяки, пересечь болото Ястребиный мох, чтобы где-то — у Красного Бора или Колпина — выйти к передовым частям советских войск. Никто в отряде не знал точно, где в те дни проходила передняя линия обороны Ленинграда и где целесообразнее перейти фронт. Приходилось полагаться на разум, мужество, сообразительность самого разведчика.

— План планом, — говорил Коле отец в ночь перед уходом, — но жизнь не впихнешь ни в какой план. А жизнь любит шутки шутковать, загадывать загадки. Многое тебе в пути встретится. Самому придется думать, решать каждый раз, как лучше.

Один ты у нас с матерью. Нелегко мне тебя отпустить. И командир говорил: «Не можем мы, Петрович, и не хотим тебя неволить, сам решай. Одно слово скажешь, пошлем в Ленинград другого...» Как, по-твоему, мне было в этом случае поступить, чтобы правильно, по партийной совести?

Стал я взвешивать. Пошлют, скажем, не тебя, а другого — Васю или Ксюшу, — так ведь и у них отцы, матери. И не в том еще вопрос; а кто из вас более подходящий, лучше послужит делу, кто надежней, взрослей сердцем.

Зачем идешь в Ленинград, знаешь, — продолжал, передохнув, Леонид Петрович. — Большое дело тебе доверено. Одни мы не можем уничтожить лаврухинские склады. Сам видел, какая там собрана сила. А склады обязательно надо уничтожить, потому что эти бомбы и снаряды враг будет бросать на наши дома, на наших людей. Опять же отряд сейчас на распутье. Здесь нам оставаться на зиму нельзя. А куда идти, где и как нам лучше действовать? И в других отрядах, надо думать, такое же положение. Разбрелись по лесам. Действуем пока что растопыренными пальцами, а надо, чтобы все были собраны в крепкий кулак. Война-то не на день и не на месяц. Как ни кинь, а без совета и помощи областного штаба нам не обойтись.

Скрывать нечего — идешь на опасное дело. Такое и не всякому взрослому впору. Выполнишь — принесешь большую пользу... Понимаешь ты мои слова, уяснил, что хочу тебе сказать?