Навсегда (Роман) - Кнорре Федор Федорович

— Ну, ну, — старик, с усилием нагибаясь, почесывал у нее за ухом, рассеянно осматриваясь и заглядывая в длинное деревянное корыто-кормушку. — Все поела? Ну-ну, разбойница такая, еще хочешь?

Он подобрал с пола выпавшую из кормушки картофелину и бросил ее на место. Свинья, возбужденно хрюкая, полезла носом в корыто, ткнула пятачком, вобрала картофелину в рот и с аппетитом захрупала.

Из-за второй загородки выглядывал маленький любопытный глаз поросенка, старавшегося просунуть рыльце в щель.

— Слава богу, у вас хоть этот поросеночек остается, — с облегчением заметила Аляна.

Старик махнул рукой:

— Э-э, этот? Еще когда он вырастет! — Нагнувшись, он потрепал свинку по окладистой шее, покрытой жесткой щетиной. — Что? Тебе бы еще похрюкать месяцок, а? Да ведь ничего не поделаешь, вот какая напасть!..

— Довольно уж тебе, — слабо выговорила старуха и повела Аляну обратно в избу.

Старик тоже вернулся, долго возился, перебирая какое-то железо в ящике, вместе со старухой вытирал глиняные миски и большой таз…

Потом, волоча ноги и согнувшись, он опять ушел вместе с бабкой во двор.

Прошло много времени, и вдруг в дом донесся отчаянный, вибрирующий, полный силы и возмущения визг, оборвавшийся на самой высокой ноте.

Бабка вернулась с унылым лицом, неся перед собой большую глиняную чашку с дымящейся свиной кровью.

Теперь надо было ждать, пока дед выпотрошит свинью, запряжет лошадь, оденется…

Аляна сидела, сжавшись от напряженного ожидания, и внутри у нее, как все эти дни в минуты вынужденной бездеятельности, стучало: «Скорей!.. Скорей!..»

Глава пятнадцатая

Свиная туша лежала в погребе у мадам Марии. Аляна снова работала по двору и на кухне. Трактир «Под гиацинтом» каждый вечер наполнялся толпой фашистских солдат, и сквозь закрытые ставни гудел аккордеон, доносились пьяные возгласы и глухое звяканье толстых пивных кружек.

Аляна никогда не заглядывала в зал и не видела, что там происходит. К ней в руки шел оттуда непрерывный поток грязных кружек и сальных тарелок, которые нужно было мыть, когда судомойка не в силах была управиться одна.

Фельдшер все еще не получал приказа об отпуске. Свинью он, правда, осмотрел, ощупал, и она ему понравилась. Он даже договорился с мясником о том, как ее коптить. Но отпуска все не было, а без этого он, видимо, не решался идти на рискованное дело.

Выйдя как-то в сумерки за водой, Аляна увидела, что задняя калитка приоткрыта и, придерживая ее рукой, во дворе в нерешительности стоит какой-то незнакомый человек в длинной куртке.

Не отрывая руки от калитки, человек спросил хозяйку, и Аляна показала ему на кухонную дверь.

— А вас не Аляна зовут? — спросил пришедший, не трогаясь с места. — Да? Так вы лучше тихонько вызовите тетю Марию сюда.

Он беззвучно прикрыл калитку и скользнул в тень, избегая яркого лунного света.

От предчувствия чего-то важного и необыкновенного у Аляны забилось сердце. Выронив ведра на снег около насоса, она опрометью бросилась обратно в кухню.

Мадам Мария, кинув на Аляну беглый взгляд, нарочито лениво пропела:

— Ах, боже мой, это, наверное, опять от мясника! — и, накинув теплый платок, неторопливо вышла во двор.

Решительной походкой она направилась прямо к темному углу, где стоял человек, и Аляна с крыльца услышала, как хозяйка сказала вполголоса:

— Иезус Мария! Ну вот, теперь вас, наверное, уже сожгли? — И затем заговорила совсем тихо.

Аляна хотела уже было уйти обратно, но мадам позвала ее.

— Так я и знала, — сказала она, вздыхая. — Вот видишь, они все-таки сожгли их! — Аляна сразу поняла, что речь идет о семье огородника. — И ты, Юргис, сам видел, как горел дом?

— Видел, — подтвердил парень, — только подойти мне было никак нельзя. Их там стояло человек двадцать — смотрели, как горит. Вещи взять — и то не позволили.

— Такой ужас, подумать только! Да еще видеть все это своими глазами! — Брови мадам Марии страдальчески надломились, и с неподвижным лицом она покачала головой.

— То, что видишь своими глазами, лучше запоминается, — тихо сказал парень.

— Глупости ты говоришь, Юргис! Сам не понимаешь, как это ужасно, просто сердце разрывается!.. Но у меня совершенно нет времени с тобой разговаривать. Аляна принесет тебе поесть. Лошадь-то достал?

— Лошадь есть.

Аляна знала, что какой-то человек взялся достать лошадь, если понадобится. Так, значит, этот человек и есть старший сын огородника?

В трактир входить он не захотел, пришлось принести ему поесть в сарай, где была сложена старая мебель и всякий хлам.

Мерзлые доски пола потрескивали под ногами. Луна через накрест заколоченное окошечко ярко освещала низенький столик, на который Аляна поставила тарелку.

Длинными обветренными и закопченными пальцами Юргис осторожно брал кусочки мяса, бережно накладывал их на хлеб и, опустив голову, тщательно, не торопясь, жевал, как человек, не желающий показывать, как сильно он проголодался.

— Это вы, значит, побили того немецкого солдата, который безобразничал на рынке? — дружелюбно спросила Аляна.

Продолжая жевать, Юргис пожал плечами.

— Дурак!.. Такая глупость!..

— Вы что, раскаиваетесь?

— Ну да, я же говорю — глупость!.. Убивать их надо, а не на кулачки!.. Кипрасу, моему братишке младшему, повезло. Ушел с Красной Армией. Их бомбили, окружали, кажется, уж так тяжело было, что хуже и некуда. А все-таки это не то, что лежать на брюхе в канаве и кусать себе пальцы, любуясь тем, как твою мать гонят из дому, прежде чем облить его бензином!

Юргис встал, отодвинул тарелку и, не глядя на Аляну, молча начал застегивать куртку.

— Спасибо за угощение… Значит, когда будут какие-нибудь новости, тетя Мария мне сообщит. А лошадь я достану, вы не сомневайтесь.

Минуту он постоял, прислушиваясь, потом, приоткрыв дверь, выскользнул во двор и, держась около стены, скрылся за углом сарая…

Несколько дней после этого не было никаких новостей. Хельмут ходил хмурый и неразговорчивый, недоверчиво косился на своих выпивающих за соседними столиками братьев по крови и даже не пытался заговорить с мадам.

Но однажды разговор все-таки состоялся, хотя и мало утешительный. Фельдшер раскапризничался, стал требовать нелепых прибавок, ссылаясь на то, что придется «подкинуть» солдатам похоронной команды, потом захотел еще раз осмотреть копченое свиное мясо, большими кусками висевшее в кладовой на железных крюках.

Хельмут пересчитал их и даже попытался было приложить один к другому, чтобы вновь получилась целая свинья. Он попробовал по ломтику от разных кусков, недовольно поморщился, найдя, что получилось солоновато, и ушел, ничего определенного не сказав.

В тот же вечер из разговора гостей мадам Мария узнала, что отпуск фельдшеру подписан. И действительно, назавтра Хельмут явился в трактир в неурочное время и, даже не присев, подошел к буфетной стойке.

Мадам насторожилась, но, как обычно, с любезной улыбкой вынула из раскупоренной бутылки рома пробку и налила стаканчик.

Фельдшер хмуро отмахнулся и буркнул:

— Ну, я ему сказал…

Не проявляя никакого интереса, мадам закупорила бутылку и поставила ее на место.

— Только ради вас и ввязался во все это дело! — сварливо буркнул фельдшер, причем рука его машинально потянулась к стаканчику. Он отхлебнул с брезгливым отвращением старого пьяницы.

— Только ради вас!.. — со значением повторила и мадам, любезно улыбаясь.

Фельдшер исподлобья покосился на нее, сбитый с толку, и, вылив в открытый рот содержимое стаканчика, тяжело навалился локтем на стойку.

— Черт с ним! Словом, я его нашел и сказал, чтоб он был готов. Должен сказать, что он довольно-таки неважно выглядит, но уж это меня не касается. Часа за два я дам ему порцию морфия, чтоб он не вздумал дрыгать ногами или бормотать. А на левую руку я надел ему кожаный ремешок, чтоб ребята из похоронной не спутали. Ну, вы довольны?