Все. что могли - Ермаков Павел Степанович

— Итак, вы назвали Янцена?

Все, что узнал Ильин от пленного немца, пересказал Стогову, заключив:

— Мое мнение, нельзя передавать его в соответствующие органы. Получается, он не только пленный, но и… черт знает что.

— В таком случае, в какое положение вы ставите меня? — Стогов завозился на сиденье, нервно усмехнулся.

— Я уже докладывал о роли Янцена в поимке агентов. Остались бы они не раскрытыми, последствия этого даже не берусь предсказать.

«Верно, страшно предположить, что было бы, — задумался Стогов. — Сам ты тоже во многом непредсказуем. Предвидеть можно только то, что произойдет с нами обоими, стань известным, что мы с тобой пригрели пленного немца, к тому же, у нас в стране вместе со всем своим народом признанного пособником врага».

Потекли, побежали думки. «Рассудителен стал ты, полковник Стогов, — говорил он себе. — Ведь если следовать установленному официальному порядку, ты знаешь, как поступить с немцем. Знает и Ильин, но спрашивает, наталкивает тебя на то, что так поступить несправедливо. Он не враг ни тебе, ни твоей стране. Был бы врагом, дрался бы против тебя. Как же все-таки тебе быть, что делать с ним? Вспомни-ка Семена Кирюхина…»

Где он, задушевный друг? Встретиться бы, перекинуться словом. Семен в отношении этого немца высказался бы определенно: какой он тебе враг, если полностью на твоей стороне. Да, с Семеном они всегда находили общий язык. Сколько песков перебороздили в погонях за басмачами. Казалось, на всю жизнь прикипели к седлам. Наконец, вроде бы прибило к берегу: стали они гарнизоном в южном городе. В одну русскую девчонку-учительницу влюбились. Судьба ласковой оказалась к Стогову. По какой причине, не знал, и после у жены не спрашивал. Вроде Сенька поярче парнем был, позалихватче. Он перенес это, как друг, как настоящий мужчина. Может, и с болью в сердце, но без обиды. Ни словом ни жестом не выказал, хотя и горяч бывал, и на язык не сдержан. Дружбы не порушил.

Надо признать, служба тому способствовала. Стогов уезжал с эскадроном на границу, Семена на Дальний Восток перебросили. Шли ноздря в ноздрю. Когда Стогов принял пограничный отряд, Семен Кирюхин тоже полком командовал. Неплохо командовал, вторым орденом был награжден. Вызвали в Хабаровск вручить награду. Там арестовали Семена, врагом народа окрестили. Жестокая волна в памятном, тридцать седьмом прокатилась. Многих смяла, покалечила, в прах превратила. Стогова известие об аресте Семена оглушило, опустошило. Жене говорил:

— Умру — не поверю, что Семен враг. В нем частичка моей крови течет. Ранен был, из меня перекачали.

Сгоряча написал в Москву, все, что знает и думает о командире полка Семене Кирюхине, выложил напрямик. Утверждал, не враг он. Ответа не дождался. Послал такой же запрос в Хабаровск. И оттуда молчок. Терялся в догадках, почему не было никакого отзвука. Знал, писать опасно, готовился к самому худшему. Бумерангом оборачивались письма против тех, кто просил, защищал таких, как Семен.

Только с началом войны отыскался его друг. С фронта письмо прислал, снова там полком командовал. Письма Стогова всплыли недавно. Начальник отдела кадров перед отъездом его на фронт позвал и подал конверт со словами: «Из наркомата обороны переслали. Письма попали ко мне, я их руководству не докладывал. В ваше личное дело направлять не стал. Возьмите. Думаю, они и вызволили вашего друга. Вы поступили честно, мужественно, однако… безмерно рискованно. Вы едете на фронт, я тоже добиваюсь этого. Возможно, сведут нас фронтовые дороги. Я бы посчитал делом чести воевать рядом с вами».

Интересный, волнующий разговор. Но вышел он тогда из кабинета с мокрыми ладонями и потной спиной.

Так как же теперь ему быть с этим немцем? Сколько среди их соплеменников людей, подобных Семену Кирюхину и тому же Янцену? Повернулся, пошевелил губами. Ильин почти не слышал, скорее догадывался, что он говорил:

— Сдавать, как пленного, да еще десантника — не надо. Но отпусти мы его на все четыре стороны, сгинет парень. Он ведь начнет искать правду. Где она, за какими замками спрятана?

— Янцен просил взять его на военную службу. Мне так и заявил — он не забыл наставлений отца, помнит, чему его учили в Красной Армии.

Стогов снова ответил не сразу, поразмышлял.

— Будет автобиографию писать и анкету заполнять, скажите, пусть обозначит национальность… латыш, что ли. Не навсегда же. Среди латышей многие немецким владеют.

— Место рождения?

— Истинное. Там жили не только немцы. И сейчас живут, — вполне уверенный в своей правоте, ответил Стогов.

21

Ильин открыл дверь, увидел Стогова разговаривающим по телефону, задержался у порога.

— Это сложно. Майор Ильин только что назначен начальником штаба полка, входит в обязанности, — полковник обернулся, махнул рукой, чтобы заходил. Послушал, согласно покивал: — В остальном, как договорились.

Положил трубку, подвинул к себе топографическую карту участка обороны в северной части города.

— Командующий армией звонил, — помечая что-то на карте красным карандашом, сказал Стогов. — Помнит вас. Спрашивал, не сможете ли вы с пограничниками, которые участвовали в захвате немецких агентов, помочь армейской разведке.

— В любой момент готов… смотря какая помощь нужна.

— Командование армии направляет несколько специальных групп в глубокую разведку к противнику. Прощупать, где у него войск погуще, где пожиже. Вижу, у вас глаза загорелись. К сожалению, Андрей Максимович, отпустить вас не могу.

Ильин понимал, сейчас нельзя оставлять полк. Положение его усложнилось, он рассечен на части, между батальонами нет локтевой связи. Два из них вместе с армейскими подразделениями прижаты к реке и держатся из последних сил. Час назад сам с трудом пробрался, проще говоря, прополз, как уж, от Сапронова по узкой береговой кромке.

— Как вы смотрите, если во главе нашей разведгруппы пойдет Горошкин? — спросил Стогов.

— Другого не мыслю, — живо ответил Ильин. — Дело, ради которого пошлем его, необыкновенной важности.

Оба не обмолвились о том, чем вызвано усиление разведки, понимая, что на фронте грядут перемены.

— Прошу вас потолковать с Горошкиным. Пусть сам подберет ребят в группу. Дадим ему переводчика, радиста. Через сутки в ночь отправляться. Свяжитесь с армейцами.

— Есть, все сделаю, — Ильин повернулся и вышел.

Решению командира был искренне рад. Значит, полковник снял опалу с Горошкина. Правда, он не оставил без последствий проступок младшего лейтенанта, отстранил его от должности командира взвода полковой разведки и перевел в комендантскую роту.

— Надеюсь, запомнит. Своевольничать и попирать дисциплину никому не позволено, — сурово напомнил командир полка. — Заслужит, обратно верну.

Стогов повеселевшим взглядом проводил начальника штаба и тоже испытал облегчение. «Что может быть лучше восстановленной справедливости?» — подумал он, имея в виду не только Горошкина, но и Ильина. Снова вспоминался тягостный и даже унизительный разговор с полковым комиссаром Рябиковым по поводу назначения Ильина. «Начальником заставы, не более», — слышался ему и сейчас скрипучий голос. Ильин-то, несмотря на такое распоряжение, за короткий срок шагнул по нескольким служебным ступенькам. Пришел в штаб полка, и здесь на своем месте.

Стогов ни в чем не упрекает прежнего начальника штаба. В службе был дока, ревнитель законов и установленных порядков. Когда Стогов принимал полк, начштаба посчитал нужным напомнить ему о специфике выполняемых полком задач. Чувствовалось, он назубок их знал и ни на шаг от них не отступал. Сыпал тезисами, будто перед глазами у него лежало Положение Народного комиссариата внутренних дел. Стогов знал документ, помнил все, что возлагалось на войска, охраняющие тыл действующей Красной Армии. Он видел подрагивающие, разлетающиеся в стороны пышные усы.

— Пограничный полк борется с диверсантами, шпионажем и бандитизмом, — говорил тот внушительно. — Борьба идет жестокая. Вскорости убедитесь сами. Наши подразделения нацелены на ликвидацию мелких отрядов и групп противника, проникающих к нам в тыл. Подчеркиваю, мелких групп. И еще одно требование, весьма важное. Использование пограничных войск не по прямому назначению разрешается только Наркоматом внутренних дел.