Много лет Вера Ивановна работала в дирекции депо секретарем-машинисткой, а потому прекрасно знала Дубова. Знала как отзывчивого, душевного человека, оперативного, настойчивого, с железным характером руководителя, как настоящего коммуниста. Нет, Дубов не подведет…
ТАКТИЧЕСКИЙ ХОД
Треск мотора ворвался в проулок.
— Немцы! — воскликнул Алехин.
Курбанов увидел развернувшийся на мостовой грузовик, выскочившего из кабины офицера в черном мундире. Из кузова выпрыгнули полицай и два немецких солдата.
Алехин пошарил в сенях и быстро вернулся в комнату с топором.
— Ни один гад не уйдет отсюда живым.
Курбанов бросил взгляд на полку, где хранился слесарный инструмент, выбрал тяжеленный разводной ключ.
— Бросай топор, а ты ключ! — приказал Печкур.
Курбанов с Алехиным недоуменно переглянулись: струсил старик?
Печкур грозно задвигал усами.
— Ну, живо! Что за анархия! — Он хитро прищурился. — Прошу, господа, садиться.
Пока удивленные «господа» рассаживались, он небрежно бросил на стол толстую пачку денег, взял с этажерки колоду карт, стал тасовать и разбрасывать карты «партнерам». В дверь забарабанили.
— Открыто! — крикнул Печкур — Не запираемся!
Вольф, два автоматчика и полицай Крынкин изумленно оглядели «игроков». Гестаповец ждал любого подвоха, любого сюрприза, ждал, что те, кого они выехали арестовать, встретят их огнем… Но усатый старик, рябой парень и смуглый не русского вида брюнет, азартно игравшие в карты, обескуражили его. Предположение начальника полиции Гоштова о том, что у мастера Печкура конспиративная квартира, настолько не вязалось с представшей перед ним картиной, что он сразу решил обойтись без обыска, а ограничиться лишь поверхностным осмотром. Тем не менее Вольф процедил сквозь зубы:
— Бросай карт! — Указал на распахнутую дверь. — Геен мит унс. Пойдет с нами.
Печкур встал, пряча ухмылку. Алехин с деланным сожалением поглядел на партнеров, на банк, притворно вздохнул.
Когда все вышли, Крынкин обеими руками смел со стола деньги и рассовал по карманам. Потом взял карты, щелкнул по колоде пальцем и сунул в карман.
В кабинете у Клецке был полумрак. Сквозь опущенные шторы едва пробивался утренний луч солнца. Клецке развалился в кресле, на коленях у него лежала синяя папка, которую он любовно поглаживал. Почти всю ночь он трудился над обстоятельным докладом о том, как перехватил русский эшелон с ценным оборудованием. А завершив работу, тщательно побрился, надушился французским одеколоном и теперь с удовольствием раскуривал дорогую гаванскую сигару.
Было отчего ликовать. Во-первых, теперь он не только избавится от упреков начальства, но и заслужит его признательность, обеспечив бесперебойное снабжение военных составов. Во-вторых, поставив себе задачу выловить ушедших в лес русских железнодорожников, которые, конечно, присоединялись к партизанам, разгромив весь отряд, он может рассчитывать на благоволение гестапо. А в райхе недаром говорят: «Кого любит гестапо, того любит бог…» Кроме того, они, кажется, напали на след русских подпольщиков.
В кабинет вошли Вольф и Гоштов, за ними конвой ввел старика и двух парней.
— Гутен морген! — Печкур с елейной вежливостью поздоровался.
Клецке подозрительно покосился на него.
Печкур разгладил усы.
— Собрался, вот, на смену, ребят с собой прихватил, чтоб хлеб даром не ели, а тут господин офицер появился — и нас за шиворот…
Печкур развел руками.
Вольф нагнулся к майору, что-то сказал ему. Клецке постучал по папке пальцем.
— Вы играли в карты?
— Был грех… — Печкур ухмыльнулся и почесал затылок.
— Это симуляция?
— Ну зачем же, пан начальник. Просто игра, от нечего делать…
— Как от нечего делать? — нахмурился немец.
Печкур дурашливо хихикнул.
— Да так, ваше благородие. Кино, извиняюсь, только для немцев. В вокзальный ресторан нас, русских, на пушечный выстрел не пускают. Рулетка на базаре — только днем. А нам чем заняться, когда не в ночную пашем, позвольте вас спросить? Стало быть, и режемся в «очко» до свету…
Печкур хлопнул себя по карману.
— Вот на ком отзывается проигрыш, когда не фартит карта…
Печкур поднял на гитлеровца лукавые глаза.
— А господам германскому командованию тут убытка вроде нема.
Клецке саркастически усмехнулся.
— Аргумент веский. Ну, а кто ваши партнеры?
Печкур не моргнул глазом.
— Один машинист, другой помощник.
— Откуда они? В депо я их не видел.
— С последнего нашего эшелона, извиняюсь. Эвакуированные.
— Ах, зо-о! — Клецке даже подскочил от удивления, Не замечая, что невольно перешел на немецкий язык. — Ах, так! Откуда же они здесь, и у вас на квартире?
— Да дело проще пареной репы. Взяли и по дороге смылись, под покровом ночи, так сказать. Человек ищет, где лучше, пан офицер.
Гоштов, оставшийся стоять в почтительной позе у входа, внутренне похолодел. Он ведь рассчитывал на полный успех: захватили не только хозяина конспиративной квартиры, но и неведомо откуда взявшихся в городе двух подозрительных типов. А тут на тебе…
Клецке помассировал пальцами бритую, чуть обвислую щеку. Что ж, старик, как будто, говорит правду: после захвата эшелона половина русской паровозной бригады не оказалось ни среди пленных, ни среди убитых. С Дубовым они также не могли уйти: при допросах выяснилось, что несколько человек исчезли раньше. Ну, двое из этих нескольких — Гоштов и его приятель, а остальные, значит…
Мысли Клецке приняли другое направление. Он почувствовал приятное томление в груди; кажется, господин-случай специально работает на его, Клецке, удачу.
Этих двоих можно будет использовать в операции «Черный эшелон», автором которой является именно он, Клецке. Однако не следует торопиться, нужно еще раз прощупать хитрого старика и его квартирантов.
Клецке вперил коварный взгляд в Печкура.
— Вот вы играете в азартные игры? Как же так, ведь вы коммунист, а?
— Добро… — Печкур крякнул. — Это на меня, видать, господин Гоштов накапал? Просчитался ты, бывшее ваше благородие.
Он полез во внутренний карман пиджака, вытащил вчетверо сложенный лист папиросной бумаги и протянул его Клепке. Прошу познакомиться…
Клецке пробежал глазами машинописный текст, обратил внимание на гербовую печать, подписи, дату.
— Что за документ?
Печкур сделал многозначительный жест.
— Это меня с мастеров в канаву «сбуксовали». Из конторки и — бух, значит, в канаву под паровозиками копаться, подсобником. Копию приказа на руки.
Клецке, покусывая губы, долго ощупывал суженными зрачками усатого старика, точно покупатель, которому вместо облюбованного товара подсунули вдруг совершенно другую вещь. Поморщился.
— За что сбуксовали?
— За брак.
— Вы плохо работали?
— Был грех…
— Почему?
Печкур щелкнул себя по горлу.
— «Закладывать» любил… Особенно с горя, когда супругу похоронил. Кроме того, плохо платили. Кто-то из активистов на меня накапал, взяли и премии лишили. Ну и пил… — Печкур смял в руке фуражку. — С тех пор все прахом пошло. Из партии меня с треском выгнали…
Вот и вкалывай, пока не посинеешь, на канаве. Вы кого угодно спросите. Надо мной уже смеяться стали…
Клецке сухо усмехнулся.
— Получается, германская власть вас из канавы вытащила?
— Оно так и выходит…
— Сейчас вы должны хорошо работать.
— А как же, стараемся, пан офицер.
Клецке передал документ Гоштову.
— Папир правильный?
Гоштов прочитал и, не поднимая глаз, процедил:
— Документ подлинный…
— Подтверждаете? — Клецке впился в него.
Гоштов утвердительно кивнул.
— Подпись Дубова я как свои пять пальцев знаю. — Он же меня под суд отдавал… — Гоштов, согнав с лица улыбку, обернулся к Печкуру. — «Сбуксовали» тебя в канаву — это подтверждаю. А вот из партии тебя никто не выгонял. Нагло врешь. Печкур пощипал усы.
