Побратимы (Партизанская быль) - Луговой Николай Дмитриевич

Послали туда связных: оказалось, что партизаны столкнулись в потемках с группой немцев, шедших на поиски экипажа упавшего в лесу «штукаса».

Опять тишина. Слышен лишь равномерный шум дождя. В непроглядной тьме отряды разделились на группы и подбираются к вражеским позициям. Что у них на пути? Обойдут ли все помехи? Ведь в любой миг на любом участке возможно столкновение…

Федоренко вновь глядит на часы.

— Еще полчаса тишины…

Слева, в низине, где таится зуйский гарнизон, хлопает выстрел и в небо взвивается белая ракета. Тревога?

Или обычный прием немецких охранников? Нервы напрягаются сильнее.

Двадцать три тридцать. Если ни одна из групп не замешкалась, то исходные рубежи заняты. А если кто обходит помехи и не успел? На это отрядам дано полчаса резервного времени. И каждая минута этого получаса тянется еще более томительно.

— Двадцать четыре, — вполголоса говорит Федоренко, и сигнальщики взводят курки ракетниц.

— Нет, — решительно опускает часы Федоренко. — Полчаса добавим. Может, кто еще не дополз или не убрал часового, торчащего на пути…

Впоследствии выяснилось, что расчетливость комбрига была очень кстати: отряд Саковича, становясь на шоссе в заслон, наткнулся на патрульных именно там, где Саковичу нужно было занимать позицию и резать связь. Пришлось выслеживать и бесшумно снимать. Из-за этого задержался и переход через шоссе отряда Сороки и словаков Белко.

Наконец наступает и крайнее время. Федоренко опускает левую руку с часами.

— Ну, хлопцы, давайте!

В тот же миг красные ракеты взвились в ночной тьме. Но партизаны молчат. Там, где должны быть бойцы Мозгова, тихо: ни призывных криков атакующих, ни шума стрельбы.

— Что они? Опоздали? Или не заметили сигнала? Повторить?

— Не надо, — спокойно отвечает Федоренко. — Получится два раза по два. Такого сигнала мы не устанавливали.

— А что ж делать?

Все глядят во тьму, до предела напрягая слух, ловят шорохи. Кажется, гуще стал воздух и тяжелее дышится. Чего же ты молчишь, южная околица?

Вдруг дробно застучал немецкий пулемет. За ним другой. И там, где бьют немецкие пулеметы, грянуло многоголосое, неудержимое, страшное в своей ярости: «Ур-а-а-а!!»

— Они атаковали молча, — оживляется комбриг. — До сближения без криков бежали. Молодец Мозгов!. Умно сделал.

Теперь небо над селом увешано огнями ракет. Трещат, сплетаясь, автоматные и пулеметные очереди, гремят взрывы гранат в центре села. Это поднялся гарнизон.

А тут, на южной околице, огонь заметно усилился. Бьют из глубины улиц. Похоже, что стреляет каждый дом. Видно, фрицы начинают контратаку. Опасность усиливается: ведь наступающий должен обладать десятикратным перевесом сил, а Мозгов с Саковичем двумя сотнями атакуют тысячу.

Комиссар Степанов обращается к Федоренко:

— Вы тут с Филиппом Степановичем управитесь без меня. А я подамся к Мозгову.

Вскоре обстановка прояснилась: там, где бьются партизаны Мозгова, вспыхивают два очага пожара. Горят стога соломы. Это сигнал: «все в порядке!» Заодно освещается и место боя.

— Ну вот, видите, — с облегчением говорит Федоренко. — Все в порядке.

В первый бросок бойцы кинулись действительно молча. Этим выиграли, примерно, три четверти ничейной полосы. Но у линии обороны встретили плотный огневой заслон. Стали залегать, двигаться перебежками. Огонь врага усилился. Завязалась перестрелка. Возросли потери. На центр лавины наступающих посыпались мины. Началось самое страшное: партизаны попятились. В эту-то трудную минуту и нашел отрядный командир новое решение: если уж и пятиться, то не всему отряду. Нажим вражьей контратаки он принял на себя с третьей частью отряда, а остальных бросил в обходной маневр флангов и тыла.

Натиск фашистов стал ослабевать, а затем и вовсе иссяк.

Вот подполз бригадный комиссар Степанов. Партизаны закрепились и, как только перевели дух, Мозгов и Степанов повели бойцов в новую атаку.

В это время послышался шум стрельбы возле школы. Там тоже загремело «Ура!» Единоборство отряда Мозгова кончилось. Сорока и Белко перешли в атаку. Началось нанесение главного удара.

Послышался шум боя и на других окраинах: на Кооперативной, из домов которой вышибал фашистов отряд Мазурца; в зоне МТС и Набережной, атакованной партизанами Дегтярева и Сырьева; в западной стороне, на улицах Луговой и Больничной, взятых под обстрел бойцами Саковича.

По всему было видно, что узел схватки туже других завязался в северной части села, где-то возле школы.

…В тот момент, когда в небе заалели пущенные Федоренко две сигнальные ракеты и отряд Мозгова начал атаку, партизаны Сороки и Белко находились у цели. Таясь за каменной изгородью, за углами построек и за пригорками, они зорко наблюдали за всем, что творилось в школьных зданиях; видели, как засуетились всполошенные враги, как собрали одну солдатскую группу, другую, третью и всех повели в ту южную сторону, где гремело; видели и то, как три станковые пулемета, установленные перед зданием школы, стали бить наугад в ту же сторону.

Сорока, Белко и Василий Буряк с трудом выжидают, пока истекут полчаса, установленные комбригом Федоренко, и можно будет начать штурм.

— Товарищи велители! — шепчет, бесшумно подползший Ян Фус, командир словацкого отделения. — На что тратимо выгодный момент? Давайте проявимо инициативу.

— Давайте! — сразу соглашается Белко. — Фашисты бильше не бросают пидмогу од школы.

Николай Сорока не согласен. Он еще и еще всматривается в светящиеся стрелки часов. Потом, насторожившись, замечает: возобновилась беготня немцев, послышались крики команд — еще одна группа двинулась в южную сторону. А вот и пора: стрелки указали ровно час.

— Огонь! — крикнул Сорока, и в тот же миг каменная изгородь, за которой скрыты партизаны, взорвалась огнем: ударили партизанские пулеметы и автоматы, загремели взрывы гранат и сотнями простуженных глоток ночь закричала:

— Ур-р-а-а-а!

Дрожат отблески пожаров. По временам они рассеивают тьму, и становится видно, как через ограду живым валом перекатываются партизаны. Они падают, тут же вскакивают, спотыкаясь, бегут вперед.

И вот к стене школьного здания уже прижимается чья-то могучая фигура.

— К стене! К стене, хлопцы! — доносится оттуда сорванный голос комиссара Буряка. Первым перебежав опасную зону, он зовет партизан в полосу, не простреливаемую немцами из окон. А вот слышен мягкий баритон Сороки, гремит бас Николая Шарова, подает команду Иозеф Белко:

— Словаци, вопред! Во-о-пред!

Какая-то часть бойцов успевает перебежать в «мертвую» зону, но из окон начинают бить немецкие автоматы, и остальные, не добежав, залегают там, где их застает ливень пуль.

— По окнам! — командует Сорока. — Гранатами!

Партизаны мешкают, но вот, скользя спиной по стене, к окну движется широкоплечая фигура начштаба Шарова. В руках по гранате. Приблизившись к окну, он бросает гранату, за нею — другую.

— Нате, гады! Заткнитесь!

Иозеф Белко перебегает на правый фланг. Тут у стены, обращенной к западу, жмутся словаки отделения Яна Фуса. Здесь и Цирил Зоранчик с пулеметом, и его помощник Венделин Новак.

— Гранатами! Гранатами давайте! — кричит Белко. Тем временем фашисты продолжают бить из окна коридора. Надо ударить по нему сквозным огнем, но окно высоко над цокольным этажом.

— А давай на плечи, — предлагает Пухер.

Ян Фус взбирается на спины Саше Пухеру и Яну Сегечу. Живой помост движется вдоль стены, и Фус, всунув дуло автомата в окно, дает длинную очередь. Коридор первого этажа умолкает.

В тот же момент с парадного входа в него врываются партизаны. Первый этаж взят. Но второй сопротивляется, чердак стреляет. Белко приказывает оглушить врага на втором этаже, однако бойцы не успевают сделать и шага, сверху им под ноги летит граната.

— Ложись!

Взрыв. Он еще гудит в ушах, а Белко повторяет команду:

— То по другому этажу!

Рудольф Томчик отрывает свою двухметровую фигуру от стенки, отбегает в сторону и швыряет гранату. Секунду-другую тянется напряженная пауза, и на втором этаже гремит взрыв. Рудольф же, ободренный удачей, снова забрасывает на второй этаж одну за другой.