Бен обратил на оскалившегося в улыбке бульдога растерянно-умоляющий взгляд, но после короткой паузы последовало новое рычание, такое громкое, что его услышали все:
— Говорят, ваше дипломатическое приобретение в Чехии весьма удачно: от его скрещивания с йоркширами можно ждать отличных результатов.
И, не обращая внимания на оторопевшего Бена, ещё больше выпятив челюсть, Черчилль устремился к Маргрет.
Обед начался в напряжённом ожидании следующего броска бульдога. Но он пережёвывал пищу, старательно двигая массивной челюстью, хмурился и молчал. Бену стало невмоготу удерживать просившуюся наружу сенсацию. При первом удобном случае, как только речь зашла о политическом положении в Европе, он сказал:
— На-днях Гитлер пригласил польского посла для секретного разговора…
По тому, как на миг перестала двигаться челюсть Черчилля, а маленькие глазки метнулись в его сторону, Бен понял, что попал в точку: бульдог ещё не имел этих сведений. Бен заговорил смело:
— Полякам очень хочется, чтобы война между Германией и Чехословакией произошла, потому что они рассчитывают стащить кость во время драки.
— Из-за этого желать европейской войны? — возмущённо проговорил Уэллс. — Да ведь это значит утратить остатки морали!
— Насколько я понимаю, речь идёт не о героях вашего социального романа, а о Гитлере и Беке, — насмешливо проворчал Черчилль в топорщившуюся у его подбородка накрахмаленную салфетку, но так, что могли слышать все.
Приняв это за неожиданную поддержку, Бен ещё более оживился:
— Канцлер подчеркнул, что если Польша сама откроет военные действия из-за Тешина, Третий рейх её тотчас поддержит.
— Боннэ скорее умрёт со страха, чем позволит полякам предпринять что-либо подобное, — заметил Нельсон.
При этих словах Ванденгейм нагнулся над столом так, что его салфетка окунулась в соус. Он хотел видеть говорившего. Там, где дело шло о Боннэ, он был кровно заинтересован. Дело Боннэ поддержать в поляках задор, а не мешать им. Свои страхи он может спрятать в карман! За это Джон платил наличными!
Не обращая внимания на спрашивавшую его о чём-то Маргрет, Джон тут же сделал заметку на манжете: «Телегр. Долл. Б». Это значило, что следует, не откладывая, послать телеграмму Долласу с требованием прочистить мозги французскому министру.
Бен поспешил продолжить своё сообщение:
— Гитлер решительно заявил Липскому, что если Чемберлен не заставит чехов удовлетворить его, Гитлера, требований, то он не остановится и перед вооружённым нападением на Чехословакию.
— А если мы их удовлетворим? — спросил Нельсон.
— Похоже на то, что именно этого он и не хочет.
— Следует ли это рассматривать, как желание этого варвара зажечь европейскую войну во что бы то ни стало? — спросил Уэллс.
— Война позволила бы ему коренным образом решить вопрос о Юго-Восточной Европе, которая стоит на его пути на восток, — словно это было его собственное мнение, заявил Бен.
— Вполне разумное желание, — сказал Нельсон. — Нельзя же в конце концов не понимать, что Германия не успокоится до тех пор, пока не получит своего.
— Если мы не даём Гитлеру колоний, то нельзя ему отказывать в расширении за счёт Европы, — вставила Маргрет. — Это нам ничего не стоит и ничем не угрожает.
— Речь идёт кое о чём большем, нежели простой захват куска земли, — глубокомысленно заявил Бен. — Прибалтика, Польша, Чехия, Венгрия, Румыния — это барьер, который Гитлер хочет водрузить между Европой и большевиками.
— А раз так, у кого поднимется рука мешать ему? — послышался громкий голос Ванденгейма, и он обвёл сидящих за столом налитыми кровью глазами.
Все головы повернулись к нему.
— При всем том, что я никогда не вкладываю в Европу ни одного цента, который не приносит сто процентов дохода, я не пожалел бы ничего на цемент для надёжного барьера против русских, — сказал Джон.
— Вы хорошо знаете Советскую Россию? — негромко спросил Уэллс, и все же при этом вопросе за столом наступила тишина.
— Да, — безапелляционно заявил Джон.
— Вы бывали там?
— И не собираюсь.
— На месте американцев я попытался бы спасти мир, прокламируя идеи Сталина, а не загораживаясь от них.
— На месте американцев?! — крикнул Ванденгейм. — Почему англичане не попробуют привить коммунистическую бациллу самим себе?
Уэллс покачал головой и отодвинул тарелку.
— Потому, что мы не можем себе представить никакой другой системы, кроме той, которую в течение семисот лет создавали своими руками на этом острове. Мы слишком стары для новых идей. В этом наша беда.
— Наше счастье! — сердито бросил Черчилль.
Уэллс взглянул на него с сожалением.
— Из-за этого заблуждения мы и погибнем. А Америка молода, она…
Джон прервал его на полуслове:
— Ну, что касается нас, то мы не собираемся погибать и не нуждаемся ни в каких прививках.
— Вы так уверены? — насмешливо спросил писатель.
— Америку оставьте в покое, — отрезал Джон.
Уэллс снова покачал головой.
— Вам не избежать общей участи.
Ванденгейм выдернул из-за жилета салфетку и, комкая её, сказал ещё громче, почти крикнул:
— Так беритесь же за дело, или придём мы!
— Берёмся и притом довольно крепко, — сказал Бен, тоже повысив на этот раз голос так, чтобы на него не могли не обратить внимания. — Линия правительства ясна: миром должна управлять твёрдая рука. Сэр Гораций лучше меня изложит вам нашу точку зрения.
Все повернулись к Нельсону. Было достаточно широко известно, что он является ближайшим советником Чемберлена и что в действительности многое из того, что большинство считало идеями премьера, было подсказано ему именно Горацием Нельсоном. Но так же хорошо была известна и молчаливость этого истинного кормчего британского кабинета.
Не оставляя вилки и продолжая маленькими кусочками класть себе в рот лососину, Нельсон негромко и как бы с неохотою неторопливо проговорил:
— Мистер Уэллс прав в одном: если не будет наведён порядок, мир быстро придёт к своему концу. Война и хаос, полное опустошение земель и обнищание народов ждёт Европу, если мы немедленно не возьмёмся за её оздоровление…
