Серия "Афган. Чечня, Локальные войны-2". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Пиков Николай Ильич

Днем огни фонарей заменяли солнечные зайчики от зеркал. Эти сигналы передавались от одного невидимого наблюдателя к другому по всей цепочке. Сталкиваясь с такими фактами, можно было быть уже уверенными, что наше прибытие в указанный район для душманов не будет неожиданностью. А это означало, что банда уйдет до нашего прихода, оставив для навязывания боя небольшие силы. Такой способ передачи информации на большие расстояния был очень примитивный, но надежный. Долго особисты искали источники информирования о выходах наших подразделений и наконец обнаружили его.

Напротив нашей части, по другую сторону дороги, идущей от Кандагара к пакистанской границе, стоял европейского типа, огороженный деревянным забором домик. Во дворе его находилась высокая мачта антенны. Кто-то говорил нам, что это пост наведения самолетов на аэродром. Да мы особо не интересовались: что это и зачем. Однако особисты заметили, что, когда подразделения покидали часть, уходя на маршрут, именно с этой мачты начинался первый сигнал оповещения о выходе. Придя к такому выводу, подразделение, выделенное для проведения операции, осуществило захват этого поста. Всех людей, а среди них оказались и иностранные разведчики, арестовали и передали в руки афганской контрразведки.

Среди возможного источника утечки информации мы предполагали и офицеров афганской армии. Как бы командование бригады ни ограничивало круг допущенных к подготовке к выполнению боевой операции афганцев, информация каким-то образом все равно уходила к нашим врагам. Тогда стали доводить афганскому командованию конкретную боевую задачу на определенный этап действий уже в районе встречи с братьями по оружию, перед самым ее началом.

Не исключен был и тот вариант, что определенная информация уходила через средства связи, по которым она передавалась открытым текстом. Может быть, и через личные контакты военнослужащих бригады с местными жителями. Возможно, через того же солдата-туркмена и ему подобных, его земляков. Но факт оставался таковым: мы снова недооценили своего противника, а он не дремал. Только перекрывался один источник утечки военной и служебной тайны, как душманы искали и находили другой. В ход шли деньги, наркотики, личные контакты с нашими военнослужащими. Поэтому мы старались пресекать ненужные встречи с афганцами, тем более что личный состав не был еще достаточно хорошо изучен, и далеко не все отличались высокими морально-нравственными качествами.

В Афганистане не были запрещены торговля и употребление наркотиков. Встречаясь с советскими солдатами, афганцы пытались угостить их ими. Мы препятствовали этому, тем более когда узнали, что в планах по разложению морального духа советских солдат наши противники предусматривали приучение их к наркотическим средствам. Стали чаще проверять солдатские вещи, карманы на предмет обнаружения наркотиков или денег, приобретенных незаконным путем. Несмотря на проводимую работу, все чаще и чаще в подразделении стали появляться солдаты со специфическим взглядом. Такие глаза могли быть только после употребления наркотиков. Что делать, как с этим бороться — мы тогда еще не знали.

Сначала мусульмане из Союза, а потом и братья-славяне понемногу приобщались к этому зелью. Афганцы сперва давали наркотики в виде подарка, затем — за деньги, потом требовали в обмен боеприпасы, военное имущество. Медики объясняли солдатам, что у наркомана кровь теряет свойство свертываемости и в случае ранения увеличивается риск умереть от потери крови. Беседы и лекции были бесполезны. И если в первые месяцы пребывания в Афганистане наркомания была явлением редким, то со временем это стало для всех нас серьезной проблемой.

Один солдат-дембель играл с товарищами в карты на деньги и проигрался. Партнеры по картам пригрозили, что если он не вернет в короткое время картежный долг, то его просто-напросто убьют. Солдат обратился ко мне.

— Вам же говорили, что нельзя принимать наркотики, что это до добра не доведет? — возмущался я.

Солдат стоял, понуро опустив голову. Посеревшее лицо, изможденный вид, а еще совсем недавно он был розовощеким, здоровым парнем. Я лично неоднократно беседовал с ним раньше, убеждал в пагубности пристрастия к наркотикам, но он отрицал, что принимает их. И только теперь признался.

— Да, упустили мы его, — сокрушался комбат, когда я доложил ему об этом случае.

— Жалко парня, загубил он себя. Не погиб в бою, так погибнет дома, если еще доедет до него. Откуда он родом?

— Из Уфы.

— Надо что-то придумать, а то точно убьют его друзья-товарищи.

Вечером комбат дал команду поставить этого солдата часовым у штабной палатки, чтобы он был постоянно на виду. Утром я сел в санитарный «уазик», как будто собрался по делам на аэродром. Перед началом движения машины громко позвал к себе дневального, сказав, что ему нужно будет погрузить в машину кое-какие тяжелые вещи для батальона. Я знал, что за ним ведется неотрывное наблюдение, поэтому делал все в расчете на его врагов. Я также знал, что в аэропорту уже стоит транспортный самолет, который через несколько минут вылетит в Союз. В кармане у меня лежали документы на уволенного в запас солдата.

Отпускники, командированные, больные, улетающие этим самолетом, уже стояли у трапа в ожидании отправки. Не выпуская из машины дневального, разоружил его, вручил документы и высказал все, что о нем думал. Началась посадка на воздушный борт. Когда к трапу пошел последний пассажир, я открыл дверцу «уазика».

— Благодари комбата. Не пробей он тебе твое увольнение, завтра утром ты, возможно, был бы уже убитым и закопанным. Делай выводы. Твой жизненный путь только начинается. А теперь — бегом в самолет и счастливой дороги.

Руки солдата дрожали, по щекам текли слезы. Он не двигался, будто еще не верил. Потом кинулся к трапу.

— Спасибо!

Я дождался, когда самолет поднимется в воздух, и только после этого поехал в часть. Вдруг увидел, как навстречу мне на высокой скорости несется БТР из нашего батальона. Остановил.

— Куда гоните? — спросил прапорщика, который сидел на броне.

— Да вот, солдатам срочно нужно было к самолету. Говорят, что друг уезжает. Хотели что-то с ним передать.

Из люка БТРа показалось лицо солдата-туркмена. Потом наверх вылез еще и сержант. Это им проиграл в карты улетевший солдат из Уфы.

— Зря спешите, гвардейцы. Вы немного опоздали. Ваш должник уже в воздухе. А вы, если еще попадетесь с чем-нибудь нехорошим, то поедете на дембель в самую последнюю очередь, а может, и в дисциплинарный батальон. Устраивает? А сейчас разворачивайтесь и возвращайтесь в расположение батальона.

Наверное, в наркотиках солдаты прежде всего искали разрядку, отдых для души после тяжелых психологических и физических напряжений. Офицерам было проще. Мы снимали стрессы с помощью алкоголя.

Пили от дискомфорта армейской жизни, страха, чувства обиды, безысходности, пили между боевыми операциями, поздно вечером, когда солдаты засыпали. Пили, на сколько у кого хватало денег и совести. Абсолютное большинство офицеров, прапорщиков утром добросовестно приступали к исполнению своих служебных обязанностей. Некоторые же «выпрягались», позабыв о службе и подчиненных. Их наказывали по принципу: не умеешь — не пей.

Тяжелое психологическое состояние усугубляли сложности личного плана. Многие офицерские семьи остались в Союзе без жилья и средств к существованию. Пугала неопределенность перспективы будущей жизни. Не у каждого жена или невеста могла вынести эти трудности. Кое-кто из офицеров стал получать письма с жалобами, упреками, угрозой развода. Ему бы надо съездить домой, утрясти семейные проблемы, а его не отпускают. В Афганистане за два года службы предусматривался всего один отпуск. Тем, кто уже побывал в отпуске в самом начале, дальнейшая служба казалась длинной и безрадостной. И запили офицеры, заглушая свою тоску по дому, любимым и родным. Самым страшным в этих выпивках было то, что желание напиться до беспамятства, отрешиться от всего появлялось все чаще и чаще. Пили, обмывая боевые награды, поминая погибших, убывая в отпуск и возвращаясь из него, пили по праздникам, дням рождения и другим поводам. Ну а главным и основным поводом был страх перед смертью и безысходность от того, что ты ничего не можешь изменить в своей судьбе и жизни. Кажется, рядом аэродром — садись, улетай, бросай эту войну к черту, и возможно, что и останешься живой. Но тот самолет был не для нас, и вырваться из этого страшного капкана, западни раньше отмеренного тебе срока, кроме как раненым или погибшим, не представлялось никакой возможности. Поэтому выпивка становилась привычным повседневным занятием и своеобразным лекарством от всех неприятностей.