Ксения Корнилова
Дитя Эльфа и Погремушки
ЧАСТЬ 1 – Благословение
Пролог
Я умирала бесконечное количество раз, ходила по краю, заглядывала опасности в глаза, падала с высоты, словно специально лезла в смертельные ловушки и каждый раз возвращалась к жизни.
Но не сегодня. Сегодня я чувствую, что мне наконец удалось то, к чему я шла последние несколько лет, – передала свое бессмертие сыну. Золотые, невидимые обычному человеку потоки анимо – жизненной энергии, питающей каждое живое создание, – которые я, как и прежде, ощущаю покалыванием в подушечках пальцев, щиплют его кожу, впитываются в защитные символы, украшающие идеальное тело.
Мой сын. Дитя любви. Совершенное создание. Рожденный от двух бессмертных, посланных хранителями Эссенцио – вместилища мировой Энергии – на Землю, чтобы предотвратить распространение темного слоя мироздания, пожирающего анимо, превращая их в ничтожно малые частицы, вибрирующие до скончания веков в пустоте, называемой Вакуо.
С детства в нем бурлит сила отца, которую тот передал ему еще до рождения. Теперь – мой черед…
Ветер колышет полог шатра, и мне удается в последний раз увидеть краешек неба – светло-голубого, почти серого, перепачканного обрывками набухших дождем туч. Где-то там, высоко, кружит стервятник, поджидает очередную жертву – меня, – чувствуя скорую смерть. Я тоже ее чувствую. У нее одурманивающий запах влажной, разбитой ногами путников глины, затхлой намокшей ткани передвижных палаток и спиртовой настойки из трав, которые раньше помогали усмирить нестерпимую боль последних дней, но давно не справляются.
С улицы доносится смех и визг детей, быстрые разговоры девушек, выстрелы ружей. Жизнь ни на минуту не останавливается. Уже сегодня вечером, как только зайдет солнце, мое бездыханное тело сожгут на костре, задержавшись рядом лишь на мгновение, чтобы полюбоваться, как разлетаются бурлящие в воздухе искры. А утром все займутся своими делами: чьи-то заботливые руки будут готовить завтрак, кто-то решит перекладывать вещи с места на место, словно это имеет какой-то смысл, или читать утренние молитвы. Мой сын снова уйдет, пока не рассвело, чтобы забраться на облюбованную им еще в пятилетнем возрасте крышу старого детского паровозика, дышать одиночеством и ждать первые лучи солнца.
Я с трудом поворачиваю голову – всего на сантиметр – и вижу свою обтянутую потрескавшейся кожей костлявую руку, заботливо прикрытую горячей, сухой, изрисованной въевшимися чернилами с тыльной стороны ладонью.
Перед глазами вспыхивают туманные образы – обрывки прошлой жизни. Они сменяются один на другой со скоростью пульсации моего уставшего, отчаявшегося сердца, и мне едва удается разглядеть их.
Но я не хочу смотреть на себя – я хочу перед смертью увидеть лицо сына. Но разве кого-то заботит желание умирающей раньше срока бессмертной?
Голова тяжелая, неповоротливая. Шея ослабла до такой степени, что, если бы мне повезло встать или сесть, она разломилась бы надвое. Я делаю усилие, и подбородок тянется вверх, туда, откуда раздается едва слышное дыхание. Сын понимает, чего я хочу. Он наклоняется ближе, и вот горячий воздух, очищенный его молодым здоровым телом, обжигает мои впалые щеки. Бескровные губы кривятся в грустной улыбке, голубые глаза буравят меня насквозь, пытаются впитать каждый всполох моей анимо, источающейся через поры, испаряющейся из слез, вырывающейся из горла.
Последние капли анимо срываются с кончиков пальцев. Моя история заканчивается. В лицо ударяет яркий свет. Он ослепляет, выжигает слезящиеся глаза. За этим свечением я вижу начало моего пути…
Глава 1
Огни над мостами уже зажглись, под пальто забирался шаловливый ветер, ласкал колючими пальцами разгоряченную объятиями кожу. Луна пряталась в тучах, нависших над городом, но это к лучшему – вот бы пошел дождь, чтобы получилось хоть на мгновение очнуться после сладкого сна этой волшебной ночи. Но лишь затем, чтобы, визжа от удовольствия, кинуться под ближайшую арку и опять поддаться липким от волнения рукам, под которыми мое тело дрожало от нетерпения и стыда.
Первая жирная капля упала мне прямо на лоб, и от неожиданности я замерла, прервав на полуслове очередную дурацкую, ничего не значащую историю, которые одна за другой сыпались из меня в попытке побороть стеснение. Тэд посмотрел в мои округлившиеся от испуга глаза и засмеялся, схватил за руку и мягко потянул за собой. Я не хотела уходить. Шампанское, выпитое за ужином, ударило в голову, воздушными пузырьками сделало ее невесомой, а меня саму – легкой как воздушный шарик.
Я дернулась в сторону, надеясь, что Тэд поддастся и побежит следом, но мои тонкие пальцы скользнули по его влажной коже, и в следующий миг я ощутила себя в невесомости.
Мне привиделось, что я не падаю, а парю. Да и длилось это секунду или две… Я увидела, как на меня надвигается мостовая, выложенная камнями, услышала стук капель по не успевшим высохнуть со вчерашнего дня лужам и тут же почувствовала боль в правом боку и гул в голове – точно кто-то подвесил мою черепушку вместо колокола и начал вовсю колошматить во все стороны металлическим “языком”.
Очнулась я в больнице. Я не чувствовала времени, поэтому могла бы поклясться, что провалилась через пространственно-временной континуум и, поскользнувшись на мокрых камнях моста, упала прямо на белоснежную, слишком жесткую, чтобы ее называть удобной, койку.
Первый запах, который я почувствовала, – вонь закисших в вазе цветов.
Первый звук, который я услышала, – передразнивание биения моего сердца.
Первое чувство, которое я ощутила, – пустота, подсасывающая внутренности, словно вакуумом.
Первый человек, которого я увидела, – Тэд в заляпанной кетчупом футболке с нелепой надписью «Ненавижу футболки с надписями». Кучерявая голова клонилась на грудь, ресницы подрагивали, зрачки глаз двигались под прикрытыми веками. Он что-то бормотал себе под нос, и могло показаться, что спит, если бы не длинный плоский смартфон в руках.
Первые секунд пять тело было расслабленно, как никогда прежде, но потом пронзила боль, воткнувшись острыми иглами под подушечки пальцев. Кровь закипела, позвоночник изогнулся так, что, казалось, вот-вот треснет, не выдержав нагрузки. Давление нарастало, ломало грудь, выталкивая внутренние органы через горло наружу, давило в голову, сплющивало мозги, сдавливало глазные яблоки.
Я сжала зубы, чтобы не закричать, и почувствовала, как рот наполнился острой крошкой и кровью.
– Эй, эй, ты чего? – Тэд сорвался со стула, бросил смартфон на пол, выказывая наивысшую заботу, на какую только способен. В уставших, ввалившихся глазах плескались страх и облегчение.
– Тэд? – голос звучал глухо и со скрипом. Горло болело, начался кашель, и несколько капель крови упали на белоснежный пододеяльник.
– Погоди, у тебя стоял этот… как его… – суетливые движения нервировали. Внезапно напавшее раздражение обескураживало и отрезвляло. Откуда это во мне? – Аппарат для вентиляции легких.
Он выглядел счастливым, но неряшливым. Замызганная одежда, небритые щеки, отросшие космы кучерявых черных волос, в которые так нравилось запускать пальцы.
Вспомнился наш первый и последний вечер вместе – мокрая мостовая, липкие пальцы на моей коже, колкие прикосновения ветра и жуткий стыд вперемешку с волнами возбуждения. Мы познакомились тем же вечером на открытии выставки картин неизвестного художника у столика с шампанским, долго смеялись, притягивая к себе неодобрительные взгляды. Съели целый поднос таких маленьких сэндвичей, что желудок взбунтовался и затребовал чего-нибудь более внушительного. Не сговариваясь, мы вышли на наэлектризованную скорой грозой улицу, купили по огромному французскому хот-догу в ночной закусочной и пошли вдоль набережной.
