Наследник огня и пепла. Том ХI. Кровь вассалов
Глава 1
Гибельные земли
В нашем мире охота раньше была опасной. Я даже однажды вычитал, что какой-то именитый хрен с горы сказал: «Охота похожа на маленькую войну».
Может, в этом мире тоже так. Но только не в Регенстве. Здесь, если кто-то идёт за дичью или на зверя, говорят, что он пошёл «ловить», «добывать» или ещё как-то. Слово, которое мой внутренний переводчик трактует как «охота», тут всегда про зверя из Гибельных Земель. И это местное слово одного корня со словом «война».
И это дело благородных господ. Генетически правильных — в буквальном смысле.
Охота в этом мире — это не про зверя. Зверь просто вылез из своей дыры в Гибельных Землях, где трава иногда жаждет крови, а деревья живут дольше всего остального, но всё равно дохнут или превращаются в нечто, что не должно расти в нашем мире. Зверь просто живёт, иногда выходит за границы — и даже не знает, что кто-то уже решил сделать из него легенду.
Охота — про нас. Всадников. Про то, как мы хотим выглядеть в глазах других. Про то, как приятно мчаться вперёд, когда рога ревут, а каждый в седле думает не о том, как выжить, а о том, чтобы взять первым, взять лучшее и вернуться с трофеем, на который будут смотреть с завистью.
В Гибельных Землях опасно. И именно это делает их такими прекрасными. Сам воздух там — как густой пьянящий дым с наркотиком, и ты втягиваешь его так же, с предвкушением. И он не отпускает. Там всё время кажется, что тебя уже заметили. Но именно туда так любят ездить на охоту — потому что чем опаснее место, тем громче слава.
Хотя, последнее время это не совсем так. Лесан и вовсе сделали из охоты ремесло. Но все же…
Пущенное копьё, свист стрелы, горячее дыхание коня — и впереди не просто зверь, а сама враждебность этого мира, сжатая в мышцах и клыках. Ветер в лицо, рёв рогов… и где-то в зарослях ждёт то, что сделает тебя героем. Или кормом. Иногда — одновременно.
Азарт. Я никогда раньше не понимал значения этого слова. Говорят, во времена Пушкина Российскую Империю накрыла эпидемия азартных игр. Сотни лет дворяне проигрывались в ноль и стрелялись, не в силах выплатить долги. Да и сам Пушкин был запойным игроком. Как и все, кто кротко смотрит на нас с оскоплённых портретов в школьной программе. Опасные дуэлянты, убийцы, полные страстей любовники и игроки, ставящие жизнь в примитивнейших играх на чистую удачу — вот типичный портрет поэта «золотого века». И это ожидаемая и неотъемлемая часть качеств любого всадника в мире Караэна. И даже малая часть того чувства, что охватывает тебя за карточным столом, а не когда ты рискуешь жизнью в Гибельных Землях, вполне оправдывает их безумие и желание ставить на кон все.
Всадники Караэна и дворяне моего мира похожи. Возможно, потому что должны были выполнять одни и те же функции. Умирать и убивать.
Я и сам один из них. Моя кровь кипела, я кричал и смеялся, а в голове не было ни единой мысли — только стремление догнать и убить.
Я никогда не пробовал тяжёлые наркотики в своём мире. Но если они дают именно такой эффект — понятно, почему люди не слезают с них, даже если уже гниют. Потому что эти ощущения похожи на счастье. Только очень концентрированное, яркое, сочное… Нет. Это — даже лучше любого счастья. Это охота.
Да. Теперь я любил охоту.
Пятно Гибельных Земель, в которое мы въехали, было сравнительно небольшим — от силы четыре пеших перехода в самом широком месте.
В первый день мы почти не заметили перемен — лишь постепенно перестали встречаться дома и фермы. Хотя длинные языки обработанной земли всё ещё попадались часто.
Отсюда уже было недалеко до Змеиного хребта, вырастающего из массива Гор Долгобородов, ограничивающего Долину Караэна с севера. Где-то там, у истоков реки Во, стоял замок Бурелом — древняя твердыня Итвис. В принципе, нам было даже по пути.
Уже первый день принёс нам много интересного. Мы наткнулись на некрупного Ядовитого Вепря, копошащегося на неубранном с прошлого года поле с брюквой. Истыканная арбалетными болтами и ледяными снарядами туша осталась валяться прямо там, среди разрыхлённой земли — эта тварь была опасна даже после смерти. Как объяснил мне Дукат, клыки Ядовитого Вепря могли сломаться и выпустить в воздух зелёное облако, вдохнув которое, человек начинал болеть, а потом мог и умереть.
Хотя Фарид и пытался заставить кого-то из слуг отправиться к туше и вырезать особо ценные куски — никто не рискнул. Я бы мог приказать, но не стал — болезнь и слабость страшили благородных всадников и их воинов куда больше смерти.
Следующей добычей стал здоровенный, не меньше гуся, крот. Впрочем, это был достаточно обычный зверь, просто его популяцию уже съели в более плотно заселённых местах.
Пара одичавших коз, подстреленных просто из азарта. Потом полчаса бешенной скачки за волком, оказавшимся вполне обычным.
К полудню местность заметно изменилась. В этот раз она не была заболочена, поскольку потихоньку повышалась в сторону гор, становясь всё более холмистой. Несмотря на раннюю весну, Долина Караэна уже сплошь покрылась зеленью, даже на свежих пашнях пробивались весёлые зелёные листочки.
Поэтому я смог увидеть, как привычный ковер из мягкой изумрудной травы тихонько отступает. Сначала всё чаще стали попадаться проплешины на камнях и склонах. Потом и склоны стали покрыты голой землёй, серой от выветривания. Деревья держались дольше — впрочем, ни одного большого я не встретил. Я бы предположил, что крестьяне их вырубают, не давая вырасти, но было не похоже — слишком много лежало на земле, а многие попросту гнили, истекая зеленоватой и воняющей химией жижей из трещин в корявом стволе.
К обеду мы вдруг наткнулись на радующий глаз зелёный оазис. Зажатый между тремя холмами, он манил своей прохладой. Подъехав поближе, я понял, что эти заросли разительно отличаются от привычных деревьев. Люди радостно приветствовали зелень и ожидание отдыха в тени рощи.
Разумеется, мы въехали в неё, со мной во главе. Нельзя же показывать всем, что у тебя мало храбрости. Или есть мозги. Впрочем, очень скоро заволновался Коровиэль — ему не надо было ничего доказывать окружающим. Я воспользовался моментом и поднял руку, приказывая остановиться. И огляделся, не поднимая забрала. Как в аквариум попал, только стенки были из влажного воздуха и сильного, травянистого и пряного запаха.
Стволы — толстые, но не прямые. Они изгибались спиралью, как будто росли, подражая огромным улиткам или раковине наутилуса. Кора слоистая, переливалась синевой и бронзой, а местами — с прозрачными прожилками, в которых поблёскивала вязкая жидкость. Если присмотреться, она медленно перетекала, как ртуть в колбах алхимика.
Вместо привычной кроны над головой клубились гигантские перистые листья, в глубине переплетённые так, что сквозь них почти не пробивался свет. Отчасти деревья походили на древние папоротники, только в центре каждого листа торчал длинный, с ладонь, шип с золотистым кончиком. Иногда он медленно поворачивался, будто наводился на цель.
Под ногами лошадей — мох, но не мягкий, а тугой и упругий, как щётка из тонких пружин. При каждом шаге он тихо потрескивал, и это потрескивание отдавалось в зубах. На стволах виднелись круглые и пушистые диски плесени — с узором, похожим на китайские иероглифы.
— Может, всё же разбить лагерь на холме? — осторожно пробасил Сперат. — Оттуда лучше обзор…
— Это Спирали Гибельных Земель, — раздался позади голос Фарида. Я повернул Коровиэля — обернуться в доспехах дело трудное. Фарид проехал поближе к нам, не торопясь, впрочем, углубиться в рощу. Не доезжая первых растений, он спрыгнул с седла — легко, будто его тяжёлый кожаный плащ не скрывал целые грозди сумочек и странных бронзовых блях на множестве ремешков, — и провёл ладонью по коре. — Выросли, наверное, ещё до того, как Долгобороды вылезли из пещер. Они любят Гибельные Земли. Жрут их, как коза куст.
