Жизнь Славика всегда била ключом. Она протекала быстро и насыщенно, год за годом набирая такой бешеный темп, что иногда даже сам парень начинал отставать, выпадая с переднего плана на задний и становясь при этом сторонним безучастным наблюдателем. Надо отдать Славику должное, он никогда не сетовал на судьбу, как это делали его сверстники. Не то чтобы она всецело его устраивала, мечты о лучшем всегда теплились в его сердце, но воспитанный законами улицы парень никогда не углублялся в этот вопрос, не анализировал свою жизнь на предмет изъянов, не строил перед собой далеко идущих планов.
Конечно, подобное инертное существование возможно для человека его возраста до определенной поры. Ведь всегда неотвратимо наступает момент, когда необходимо замедлиться, оглянуться и ответить на вопрос: «А что будет дальше?» Для Славика он наступил как раз после той секунды, когда двери школы закрылись на летний период, а классный руководитель, хлопнув по плечу, с улыбкой сказал: «Ну что, остался последний рывок? Набирайся сил для следующего года и сделай его максимально продуктивным — от этого будет зависеть твоя дальнейшая судьба». Слава тогда ничего не ответил. Зачем забивать голову всякой ненужной ерундой, если при всем при этом ерунда может еще и подождать? Он видел куда больше перспектив в продуктивном времяпрепровождении этим летом. Благо, белокаменный город полуострова Крым предоставлял для этого все необходимое: жаркую погоду, теплое море и друзей, которые никогда не спешили разъезжаться с родителями в отпуска (по крайней мере не все сразу и ненадолго). Первая неделя каникул пронеслась быстро. Утром бегал на пляж, днем скрывался во дворе под тенью деревьев, вечером зависал с гитарой в парке или у одной из арок, стоящей на побережье. И все это в компании своих братанов. Возможно, летний сценарий прошел бы без изменений и дальше, если бы на второй неделе Слава, перегревшись, не свалился с солнечным ударом и не провалялся безвылазно в постели два дня.
Тогда-то и вспомнились слова классрука, и наступило то самое заветное замедление. И в жизни семнадцатилетнего парня появилось еще одно причудливое слово — «самоанализ». Славик крепко задумался о том, что с ним будет дальше, если единственно важным в его жизни останутся три вещи: еда, турник, стычки с местными отщепенцами или стрелки с другими дворовыми компаниями. В итоге организм в норму вернулся, а мысли нет.
Отклонив предложение ребят, собравшихся во дворе, замаскировав отсутствие нужного настроя недостатком свободного времени, Слава обогнул дом, в желании остаться для своих незаметным, и пристроился на турниках, чередуя подтягивания и отжимания с мозговым штурмом.
— Чего один зависаешь? — прозвучал спустя час вопрос за его спиной.
— Да так… тело ноет от безделья, — ответил Слава раньше, чем успел обернуться. И сразу пожалел об этом, опасливо озираясь по сторонам в надежде, чтобы своих поблизости не оказалось и неожиданный разговор с местной грушей остался для всех в тайне. Для всех, но не для него. Осанка, взгляд и тон Славы резко изменились, парень не спешил маскировать свою неприязнь, даже наоборот, надеялся что она будет настолько очевидной, что собеседник это поймет и продолжит заниматься своими делами, на приличной скорости удаляясь с ничем неогороженной спортплощадки. — Че надо?
— Хотел попросить об одолжении, — подведенные черным карандашом, наверняка маминым, глаза уставились на Славу, и тот демонстративно скривился, но все же спросил:
— И какие же между нами могут быть одолжения?
— Во дворе наверняка опять тусуются твои отморозки…
— Базар фильтруй, — резко взбунтовал Слава, однако остался сидеть на месте, дожидаясь окончания фразы.
— … пройду мимо — вцепятся. И легко и быстро я от них не отделаюсь, а мне сегодня опаздывать домой никак нельзя. У мамы днюха, — парень в доказательство потряс черным пакетом, разнося шелест по всей округе. Видимо, подарок уже купил, — бабушка наверняка пришла, не хочется, чтобы они застали результат общения с твоими… друзьями.
— А я здесь при чем? — удивился Слава.
— Не мог бы ты посадить их на цепь на пару минут? Мне всего-то и нужно, что в подъезд попасть без приключений.
Слава прищурился:
— Ты ахуел? Кого я с радостью готов посадить на цепь, так это тебя. С чего мне помогать тебе? Ходишь как клоун ты, а последствия за тебя я должен разруливать?
— Есть еще один вариант — можешь просто пройти со мной рядом. А своим братанам скажешь, что заходил к знакомой поздравить «для галочки», да и мама твоя наверняка уже у нас.
— Как трусливо прикрываться предками.
— Я всего лишь даю тебе шанс отмазаться перед своими и не испортить праздник людям, которые тебе вроде как тоже не чужие. Но я, видимо, сильно перегрелся на солнце, раз решил попросить тебя об этом, — парень широко улыбнулся, будто подходил к Славе проверить теорию стопроцентного отказа, и поплелся к арке, ведущей во двор.
Местного чудика звали Владом. Про них со Славой и других детей со двора можно было сказать без преувеличения, что они выросли в одной песочнице. Еще до смены формата с ребенка на подростка и прилагающихся к этому пунктиков, оба парня неплохо ладили. Летом поливали друг друга водой из бутылки, носясь голышом по двору; обливаясь соком ели персики, которые мама Влада привозила с дачи и непременно угощала семью Славы; осенью бегали в резиновых сапогах по лужам и стреляли друг в друга рябиной из отрезанного от перчатки пальца, натянутого на горловину от пластмассовой бутылки; зимой смотрели дома у Славы мультики и собирали пазлы. Но с переходом из младшего звена в среднее, несмотря на то, что и так все четыре года учились в разных школах, общение постепенно сошло на нет. А единая дворовая тусовка распалась на группы по интересам, которые позже обросли новыми участниками.
Всплеск гормонов, социальный конструктор и обстоятельства сделали свое дело. Слава вымахал, перерос отца на целую голову, примерил как-то дедову бескозырку и больше с ней не расстался. Мать, не желая отставать от модных трендов, увидев на рынке точь-в-точь как в телевизоре синий спортивный костюм с двумя белыми полосками на плечах, не смогла пройти мимо. Слава вместо «Женщина, ну на что ты опять потратила деньги, не в моем вкусе» отвесил довольное «Четко» и влез в обновку, и вот уже второй год с ней не расставался. Одежда буквально так и вынуждала разбавить словарный запас резкими фразочками, сменить некоторые повадки. Пацанам и девчонкам со двора нравился такой апгрейдившийся Слава, а он нравился себе. Вот только если Славик вызывал неприязнь у старшего поколения, всюду вставлявшее ему свое «Вам бы поучиться манерам, молодой человек», то к образу жизни и внешнему виду Влада оставаться равнодушным не мог уже никто. Длинные черные патлы, зачесанные на бок, выбритый висок, мертвецки бледный цвет кожи, контрастирующий с накрашенными карандашом глазами, гвоздики в левом ухе, неизменный гардероб в темных оттенках и вечно отсутствующий взгляд — такие перемены нравились единицам и чаще всего тем, что сами не гнушались таскаться в летний зной по городу в черном шмотье.
Слава наблюдал за постепенно удаляющейся облаченной в темно-коричневый балахон спиной Влада, и то ли в нем взыграли старые чувства и тоска по беззаботно прошедшему детству без ярлыков и шаблонов, то ли последствия проведенных в раздумьях бессонных ночей сказались, но он поспешил окликнуть парня:
— Замедлись, — засунув руки в карманы спортивных штанов, Слава спрыгнул с перекладины-лесенки и зашагал навстречу жалкой пародии на восставшего из могилы покойника.
— И чего вдруг передумал?
— Не твое дело, если не хочешь чтобы передумал вновь. Шевели своими корявками.
— Как будет угодно, — ответил Влад, и Слава снова поймал себя на мысли, что по такому пресному лицу не грех и вмазать.
Они зашли во двор, бодрым шагом дошли до третьего дома и остановились у нужного подъезда. За их путем Славкина компания пронаблюдала с удивленными, ничего не вдупляющими лицами, но окликнуть или, тем более, подходить никто не спешил.
