Раньше я критиковал жертв системы, неспособных писать свою историю, а теперь вдруг посмотрел на себя и увидел, что я и сам такой же. Я не мог понять, как такие простые мысли могут проникать так глубоко. Я изучал сложные идеи социализма, но они не проникали в глубины моей души. Я надеялся стать счастливым, а стал несчастным. Я надеялся жить лучше, чем мой отец, а перенял у него то, что сам в нем ненавидел. Я надеялся стать более общительным, чем мать, а воспитал в себе ее угрюмость и горечь.
Я не шел к мечтам через неудачи. Я не был достоин их. Я ненавидел опасность и хотел все контролировать, чтобы не запятнать блестящую академическую репутацию. Я выжег свой внутренний мир и потерял способность рождать новые идеи. Я забыл, что великие мыслители были отчаянными людьми, они не боялись рисковать. Многих ненавидели, называли безумцами, клеймили как еретиков, выставляли на всеобщее посмешище; наконец, отдавали на пожирание хищникам. Я тоже был одним из этих хищников.
Даже при защите дипломов и диссертаций риски были сведены к минимуму. Некоторые из моих коллег боролись против этого формализма, но я их удерживал. Только пойдя за непредсказуемым Продавцом надежды, я понял, что великие научные открытия всегда совершались в бурной и бунтарской молодости, а не в зрелом возрасте. Формалисты получают дипломы и овации, а беспечные безумцы рождают идеи, которые все потом используют.
Глава 9. Необыкновенная мечта Бартоломеу
Один белый мужчина примерно тридцати пяти лет, одетый в бежевую рубашку поло, тщательно причесанный и угрюмый, вдруг резко обратился к Учителю со словами:
– А я больше всего на свете мечтаю задушить свою жену.
Он не шутил, он действительно был готов совершить убийство. Учитель ответил не сразу, дав бедняге выпустить пар. Тот продолжил:
– Как следует поступить с женщиной, которая предала мужа?
Вместо того чтобы утихомирить агрессивного мужчину, Учитель подлил масла в огонь:
– Ты тоже предатель?
Недолго думая, мужчина нанес Учителю мощный удар. Он упал на землю, а когда встал, оказалось, его губа была рассечена слева.
Толпа уже собиралась линчевать агрессора, но Учитель удержал ее:
– Не надо, не бейте этого человека.
Он подошел к нему и сказал:
– Предательство – это не только сексуальная измена. Предать можно мыслями, намерениями. Не обязательно даже изменять любимому человеку, можно изменить самому себе. Мы изменяем своему здоровью, мечтам, спокойствию. Скажи, ты когда-нибудь предавал кого-то или самого себя?
Драчун молча кивнул, подтверждая, что и сам изменник. Каждый день он изменял себе с тысячей угрюмых мыслей. Его агрессия была только вершиной айсберга предательства. Он пришел в замешательство, и Учитель усилил натиск:
– Разве жена – это собственность? А если нет, то зачем уничтожать ее или себя из-за нее? Разве после измены она перестала быть человеком с историей, человеком, который плакал, любил, злился, грустил? Если ты не можешь простить ее и попытаться завоевать снова, почему бы просто не сказать: «Извини, ты меня потеряла»?
Мужчина отошел в полном изумлении. Можно было только догадываться, сможет ли он завоевать любовь своей супруги или позволить ей завоевать себя, но было ясно, что убивать ее он не станет. Его реакция поразила меня. А что, если Учитель спровоцировал его на удар, тем самым открыв в его объятом жаждой убийства сознании окно новых возможностей? Не может быть! Для собравшейся на вечерней улице толпы происходящее было каким-то остросюжетным фильмом.
Но Учителю будто этого было мало. Он спросил о мечте Бартоломеу. Это показалось мне интересным: Сладкий Голосочек был еще тем пройдохой.
Посмотрев на Учителя, он оживленно заговорил, чуть не падая на землю:
– Какая у меня мечта, спрашиваете? Русская водка! И… и… и… ванну принять! – Эта идея окружающим показалась хорошей, но Бартоломеу тут же обескуражил их: – Ванну… в бочке шотландского виски.
И тут он шлепнулся на землю. Мысль о необычайной ванне приводила его в экстаз.
Я не выдержал и рассмеялся над несчастным, а выражение лица Учителя рассмешило меня еще сильнее. Но я тут же сам удивился своему сарказму. Я и не думал, что могу радоваться чужой беде. Сказал себе: «Вот тебе и крутое пике».
Учитель не успел ничего возразить: к Бартоломеу подбежала Журема и вновь занесла над ним свою клюку. «Великая мечта» Бартоломеу разозлила ее, и она уже не называла его мерзавцем:
– Высокомерный воображала! Самовлюбленный алкоголик! Перегной человечества!
Малообразованному Сладкому Голосочку эти определения понравились, и он парировал:
– Спасибо за похвалу. А в бочке может быть и бразильская кашаса или мексиканская текила.
Он был неисправим. Двадцать лет подряд он жил в запое, ходил по барам, пил на улице, работал на алкогольном топливе. Я был уверен, что Продавец надежды не сможет преподать никакого урока этому дурно пахнущему типу – хотя бы потому, что его одержимый пришельцами разум не примет никакой разумной мысли. А может, мой Учитель просто отругает его, чтобы выпустить пар, или отправит его к Анонимным алкоголикам, чтобы поскорее избавиться. Но, к моему изумлению, он похвалил искренность пьяницы:
– Отлично! Спасибо за честность.
Я не поверил своим ушам. Продавец надежды потакает алкоголику!
Похвала усилила эффект опьянения и эйфорию. Его самооценка впервые за многие годы поднялась до такого уровня, что он гордо посмотрел на людей, которые еще несколько минут назад отталкивали его, и издал дикий боевой клич: «Хурууу!» А после с дерзостью ответил:
– Каким я был, таким я и останусь. Я без спиртного никуда.
Потом он показал Учителю большой палец правой руки и добавил:
– Зашибись ты, мужик. Дашь на своей тарелке полетать, начальник? – Напросившись на борт летающей тарелки, он упал на двух рядом стоящих людей.
Я не отличаюсь терпимостью и поэтому подумал: «Да вызови ты ему санитаров, и все». Учитель посмотрел на меня так, как будто прочел мои мысли; я уже было подумал, что он последует моему мысленному совету. Но то, что он сделал, привело меня в изумление. Он прикоснулся к левому плечу алкоголика и сказал уверенно:
– Встань и иди за мной! Я дам тебе опьяняющий напиток, которого ты еще не пробовал.
Я не верил своим глазам и ушам и даже потряс головой, чтобы убедиться, что все правильно расслышал. Пьяница, обессилевший отчасти от танцев, а отчасти от многолетнего запоя, нырнул в свою бочку с виски. Он немедленно воскликнул:
– Есть напитки, которых я не знаю? Самогонка, небось?
Святая простота алкоголика меня смутила. Но Продавец надежды улыбался. Он умел сохранять спокойствие в непростых ситуациях. Он обернулся на меня, и его взгляд говорил: «Не переживай, я умею работать с тяжелыми случаями».
Мой разум вскипел. Я подумал, не уйти ли мне домой. Следовать за эксцентричным бродягой – это еще ладно, но идти в обнимку с непредсказуемым пьяницей – уже слишком. Всякое может случиться.
Глава 10. Мой дом – весь мир
Мы с Учителем и Бартоломеу покинули толпу под всеобщие рукоплескания. Некоторые нас фотографировали. Я отворачивался, чтобы не попасть в кадр, но несчастный Сладкий Голосочек позировал вовсю. Учитель не обращал на него внимания, и я подталкивал его вперед, чтобы не светиться. Этого только мне не хватало – быть нянькой для пьяницы. В толпе были и журналисты.
Когда мы прошли три квартала, меня одолели сомнения. Я подумал: «Что я здесь делаю? Куда мы идем?» А мой попутчик не думал ни о чем. Он был счастлив стать частью компании; меня же это напрягало.
Я смотрел в небо и пытался расслабиться. Учитель поглядывал на меня с улыбкой, как будто прочел мои мысли. Я был уверен, что мы направляемся к нему домой. Судя по его одежде, он был очень беден, может быть, жил на съемной квартире. Наверное, в ней не очень много комнат; но, учитывая, с какой уверенностью он позвал нас с собой, Учитель должен быть хорошим хозяином, и у него наверняка найдется комната для меня и для Бартоломеу. Хотя бы потому, что спать в одной комнате с пьяницей противоречит здравому смыслу.
