Цветы на нашем пепле - Буркин Юлий Сергеевич

– Ну-у… – растерялся король.

– То-то и оно! – не дожидаясь ответа, выкрикнул Дент-Пиррон и поволок короля дальше, не прекращая разглагольствовать. – Как-то, будучи в дурном расположении духа, в порыве верноподданнического рвения, я приказал этим несчастным, под страхом сурового наказания, немедленно уничтожить имеющиеся у них музыкальные инструменты как предметы недозволенно сложные. Но вскоре подоспел городской праздник. А какой же праздник без музыки? И я приказал изготовить новые инструменты. Затем это повторилось еще раз, потом еще… И вот какой нелепый выход я выдумал… Да, признаю, нелепейший! Но иного я измыслить не смог. Теперь я прячу музыкальные инструменты у себя в доме, в кладовке. И выдаю их музыкантам только в праздничные дни. Вот, например, сегодня им повезло, ведь ваш визит это, несомненно, праздник для нас… Но им катастрофически не хватает времени на репетиции, и в итоге… Ну, вы и сами слышали… Чудовищно!

Позади них раздался многоголосый гогот. Лабастьер оглянулся. Оказывается вся, только что окружавшая их в воздухе толпа, опустилась на землю и топает теперь позади них. Жители селения с нескрываемым обожанием пялились на своего грузного правителя.

– А вы чего уставились?! – заорал на них Дент-Пиррон. – Ну-ка летите по домам и готовьтесь к сегодняшнему балу! Я кому сказал?!

– Подождите, – остановил его Лабастьер и обратился к подданным. – В качестве приветствия примите мой подарок, гостеприимные жители этого прекрасного селения. Королевским словом я разрешаю вам играть на музыкальных инструментах в любой день.

– Слышали?! Наконец-то! Прекрасно! – вскричал темпераментный толстяк. – У меня просто камень с души свалился. Слава нашему королю! Все. Вперед! – махнул он бабочкам, и те, взвившись в воздух, полетели по домам. Сороконоги с Лааном, Ракши и Мариэль ускорили шаг и догнали Лабастьера с его собеседником.

– Прекрасные зверюшки! – покосился Дент-Пиррон на сороконогов. – А я, представьте себе, запретил сельчанам разъезжать на них.

– Почему?! – поразился Лабастьер. – Ведь это же животные, а не механизмы.

– Так-то оно так, – часто закивал махаон, – да только мои выдумали прицеплять к ним грузовые коляски. Вы знаете, что такое коляски? – опасливо глянул он на короля.

– Да, – кивнул Лабастьер, – конечно. Такие коляски называются «телегами», и они внесены в специальный «Реестр дозволенных приспособлений» Лабастьера Второго. В нем предписано пользоваться ими во время строительства, для перевозки камня. Очень удобная вещь.

– Да вы что?! – всплеснул руками Дент-Пиррон. – Как бы мне заполучить этот документик?! Я и слыхом о нем не слыхивал! Коляски – очень, очень удобная вещь. Но я-то думал – противозаконная!

– Сложность их не выходит за грань дозволенного, – уверил его Лабастьер, – как, впрочем, по-моему, и сложность музыкальных инструментов.

– А где, где эта грань?! – страдальчески наморщился толстяк. – И где же мне взять упомянутый вами реестр?

– К сожалению, доступ к нему имеют только члены королевской семьи. Но я собственноручно выпишу вам разрешение использовать телеги, – пообещал Лабастьер. – Мое распоряжение имеет силу указа.

– Как вовремя вы появились! – вскричал Дент-Пиррон. – Мы как раз затеваем крупное строительство… А как насчет воздушных пузырей?

– Чего-чего? – не понял Лабастьер.

– Ну-у… – потупился толстяк. – Э-э…

– Говорите, говорите, – потребовал король. – О чем вы меня спросили? Повторите.

– О воздушных пузырях, Ваше Величество.

– А что это такое?

– Да, наверное, не стоит и обращать ваше драгоценное внимание на подобную ерунду, – попытался уклониться от ответа махаон. – Вот, кстати, мы и добрались. Мой дом принадлежит вам, – произнес он ритуальную фразу, указывая на небольшое, но очень симпатичное строение из зеленого с голубыми прожилками камня. Однако в устах толстяка эта формула потеряла всякий оттенок торжественности и прозвучала более чем обыденно. К тому же, он сразу добавил: – Не правда ли, милый домик? Его выстроил еще мой дед, его звали так же, как меня… Точнее, меня назвали в его честь…

Лабастьер, по достоинству оценив красоту дома, не позволил сбить себя с толку и стал настаивать:

– Любезный, объясните же мне, что это за «пузыри» вы имели в виду.

– Одну минуту, я только распоряжусь о том, чтобы поухаживали за вашими сороконогами, – бросил Дент-Пиррон и, не без затруднений протиснувшись в дверной проем, исчез в доме.

– Мне он нравится, – заявил Лаан. – Только толст он просто неприлично.

– Он, наверное, и летать-то не может, – заметил Ракши. – Никакие крылья не выдержат такой вес.

– А мне его жалко, – добавила Мариэль. – Наверное, он болен. Но он очень милый.

– Вы слышали весь наш разговор? – спросил Лабастьер. – Боюсь, и тут нас ожидает какая-то тайна…

В этот миг из дома высунулась голова Дент-Пиррона:

– Никаких тайн, – заявила она. Вслед за головой протиснулся и ее хозяин: – Если вам показались подозрительными мои слова про воздушные пузыри, то я немедленно развею ваши подозрения.

С верхнего этажа слетели двое самцов маака и, приняв поводы сороконогов из рук Ракши и Лаана, повели животных прочь.

– Так вот, достопочтенные, – продолжил махаон. – Вы, я думаю, не оставили без внимания мои несуразные размеры? – произнеся это, он нелепо растопырил руки и повернулся вокруг себя. – Вы, наверное, решили, что я болен?

Лабастьер заподозрил было, что толстяк «случайно» уловил не только последнюю фразу его разговора с друзьями, а подслушивал и всю их беседу, но тут же эту мысль отбросил.

– Вовсе нет, – продолжал Дент-Пиррон. – Я просто люблю есть. Сам не знаю, почему. Люблю до непристойности. Я ем буквально каждый день и ничего не могу с собой поделать. Но ведь в этом же нет преступления? – посмотрел он на короля с надеждой.

– Нет, – успокоил его тот. – Хотя это и странно. Так при чем же тут «пузыри»?

– Сейчас, сейчас, вы все поймете. И вот однажды я обнаружил, что вешу уже так много, что больше не могу летать. Я собрал в кулак всю свою волю и прекратил есть. И примерно через полгода снова начал летать. Но что это были за полгода! – толстяк страдальчески возвел глаза к небу. – Я испытывал муки. Я потерял сон! Мое настроение было отвратительным, и я начал изводить соплеменников строгими распоряжениями! Да я и чувствовал себя при этом отвратительно. Тогда я плюнул на все и снова стал есть столько, сколько мне нравится. И снова потерял способность летать. Это продолжается уже несколько лет.

И вот тогда один из моих, э-э-э…, подчиненных придумал штуковину, которая бы очень мне помогла, если бы только я не посчитал невозможным ею воспользоваться. Он выдул из флуона большой пузырь, а затем наполнил его газом, который выкачал из наловленных им для этой цели шар-птиц. Он даже сумел не причинить бедняжкам никакого вреда и отпустил их на волю. В результате он получил пузырь, который так и тянет вверх любой груз. Сам по себе этот пузырь поднять меня не смог бы, но когда я немного помогал себе крыльями… Я снова летал!

Две ночи я забавлялся этим давно забытым ощущением… – Дент-Пиррон виновато заморгал. – Да, признаюсь, я не смог удержаться от того, чтобы не попробовать… Но потом выяснилось, что кое-какие негодяи подглядывали за мной. Устроили, понимаете ли, себе развлечение… И тогда я взял себя в руки и… и спрятал этот пузырь туда же, где держу музыкальные инструменты. Казните меня, мой король. Я виноват и вину свою признаю полностью.

– Да, это занятная история, – признал Лабастьер, представив толстяка болтающимся в небе на флуоновом пузыре и пряча улыбку. – Но, думаю, большой вины за вами нет…

– Да? Я очень рад, – торопливо согласился толстяк. – А как насчет водопровода?

– А это еще что такое? – нахмурился король. – Впрочем, я, кажется, понял, что тут у вас творится. Выкладывайте уж сразу все, что вы тут напридумали…

В разговор вмешалась Мариэль:

– Кстати, что это за симпатичные любопытные лица постоянно выглядывают из ваших окон? Наверное, это ваши домашние?