У обелиска (сборник) - Перумов Ник

Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126

– Пли! – скомандовал Езерский, и мимо плеча Порошина просвистел жгут настоящего пламени – впрочем, нет, чистой силы. Ударил в проем, смел атакующих, опалил доски. На одном из косяков еще мгновение трепетал живой оранжевый язычок…

Зато в блиндаже мгновенно похолодало, на бревнах едва изморозь не выступила. Силу здесь можно было взять только лишь из самого «пузыря» – приближая таким образом неизбежный его конец. А вместе с ним – и всех тех, кто был внутри.

Порошин оглянулся – Синичка и Елена стояли, держась за руки. Обе бледные, сосредоточенные. Вдвоем, надо полагать, ударили они куда эффективней, чем измученная Елена в одиночку. Только вот для следующего такого же удара силу будет не так легко собрать. Да и лопнет «пузырь», не выдержит нагрузки…

– Руби! – крикнул Езерский и первым нанес удар сунувшемуся в проем немцу.

Казаки рубились умело – не давая противнику проникнуть внутрь и в то же время не мешая друг другу. Порошин старался не обращать внимания на яростный звон клинков, на недоуменные взгляды, которые бросали на него воины. Он пока не сражался. Он лихорадочно прощупывал и оценивал сталкивавшиеся здесь и сейчас потоки магии – это было его главное дело, так и только так он мог предотвратить прорыв мертвых наружу и – вдруг получится? – помочь запертым в «пузыре» своим.

Неважные были дела, совсем неважные. Существовать «пузырю» оставалось совсем недолго. Если бездействовать – продолбит его некромагия немецкого оберега, а тех, кто внутри – разорвет. Пока прорыв наружу не случился, противостоять атакам проще – да только откуда силу взять? Разве… из самого «пузыря»?

Он на пробу прикоснулся к содрогающимся стенкам, почувствовал биение текущей в них магии – магии, державшей «пузырь» в том виде, в каком он был. Вытянул силу – совсем немного. Пожалуй, если ударить простым «жгутом» с утяжелением основной формулы, то эффект в тонком мире будет куда заметней, чем в материальном.

– Ложись! – крикнул Порошин и швырнул свернутой в «жгут» силой в проем. Атакующих смело, словно их и не было. Только по-прежнему плыли в проем клочья лежавшей где-то рядом Серой Дороги.

– Закрывай! – скомандовал подпоручик. Дверь захлопнулась, и казаки взгромоздили засов на место.

Все остались целы, и после боя казалось даже, что в блиндаже потеплело. Но на самом деле это была лишь иллюзия. И времени, и сил у обороняющихся стало меньше.

– Эк вы ударили, господин штабс-капитан! – Езерский восхищенно покрутил головой, убирая саблю в ножны. На клинке потеки вражеской крови исчезали сами собой, на глазах. Подпоручик этого не замечал. – Ежели б вы раньше к нам пробились, мы б давно германцев отогнали и отсюда ушли.

– Не вышло раньше, – сознался Порошин. «И то в последний момент успел», – подумалось ему. Если б не саданул чистой силой из «крышки» прямиком в Вернадского – Юнга – призраки в «пузыре» были бы обречены. Да и сейчас… не так много у них шансов пережить эту ночь. Как и у самого Порошина.

– Германец теперича долго не сунется, – сказал кто-то из казаков. – А вдруг и вовсе отбросили…

– Не отбросили, вернутся они, – тяжело ответил Порошин. – Так… передышку дали.

Он все думал, как сказать о том, что они мертвы, и что прошло слишком много времени, и что дальше для них один путь – если повезет, то вслед за потоком мертвых по Серой Дороге, к неведомому пределу, а не повезет – погибнуть последней смертью вместе с «пузырем», расточиться стылым туманом посмертия. Однако Езерский обратился к нему сам.

– Прошу прощения, господин штабс-капитан, а на фронте что происходит? Куда двигаемся? Мы же здесь без связи сколько уже сидим.

Порошин понял, что у него язык не повернется сказать подпоручику правду. Да и не нужна она ему. Он на своей войне воюет, маг – на своей. Правда, на одной стороне – за Россию…

Потому-то он, Иван Порошин, ровесник революции, выросший в СССР, не мог сейчас смотреть на этих людей как на чужих. Они были такие же, как он сам, даром что родом из другого времени. Такие же, как те, с кем он бок о бок прошел от Смоленска до Кенигсберга, с кем прорывался из окружения под Харьковом, с кем освобождал Киев и Севастополь. Пере-одень – не отличишь от стрелков лейтенанта Дени-сова. А на Денисова надень форму подпоручика Волынского лейб-гвардии полка – и выйдет бравый офицер, хоть сейчас на смотр. Впервые, наверно, Порошин подумал о солдатах той, германской войны – наши. Наши, русские солдаты.

Лидочка за его спиной простодушно сказала:

– Так ведь война-то уже другая и режим царский…

Порошин повернулся и резко встряхнул ее за плечи:

– Головой думай, Синицына, головой!

Она только возмущенно заморгала, не сразу, видимо, поняв, о чем ей полагается думать головой, но умолкла. Посмертник повернулся к Езерскому, в немом изумлении наблюдавшему эту сцену.

Правды он не скажет, но для этих людей сделает все, что возможно. Так, как он сделал бы все для своих, советских бойцов.

– Про обстановку на фронте, господин подпоручик, не имею возможности сообщать. Но приказ должен до вашего сведения довести – держаться до прихода помощи. Сидеть здесь вам недолго, до рассвета. Помощница моя отправится к командованию с донесением, а я останусь с вами. Когда германцев заставят отойти – так я вас отсюда и выведу. Сами не выйдете…

– Да мы уж знаем, что не выйдем, – не выдержал один из унтеров – белобрысый, полноватый, типично бюргерской наружности. Должно быть, Штольберг.

– Иван Григорьевич, – тихо сказала Лидочка у него за спиной. – Как же это… вы останетесь?

Порошин развернулся.

– Слушай мой приказ, Синицына! Я тебя отсюда выпущу – побежишь что есть духу к Денисову. Дальше слушай… – Он на мгновение задумался. – Пусть берет всех людей, кто у него в подчинении, и ломает памятник, для них он сейчас не опасен. Все, что было в нем – уже сработало… Но ты их прикрывай, мало ли какая беда случится. Хорошенько прикрывай! Автоматчиков пусть поставит вокруг того захоронения, которое мы с тобой не закрыли. На тот случай, если какая-нибудь гадость успеет прорваться… Пусть поливают огнем все, что из земли полезет. Сразу, не дожидаясь, пока вылезет, ясно?

– А… а вы?

– Я здесь останусь, потому что без меня тут никак.

И, поскольку Лидочка продолжала молча на него смотреть, прибавил:

– Если они не продержатся, прорыв будет. Будет непременно. Ясно?

Прореха в «пузыре», через которую и затянуло внутрь мага с помощницей, схлопнулась, но не закрылась окончательно. Порошину хватило одного направленного удара, чтобы вновь раскрыть дыру. Он буквально выпихнул Лидочку наружу – она исчезла в клочьях серого зябкого тумана. Порошин надеялся, что она исполнит приказ как можно скорее – теперь существование оставшихся в «пузыре» призраков зависело от нее.

Пока маг возился с прорехой, остальные молчали. В блиндаже царил тот же полумрак и тишина и по-прежнему теплилась на столе несгорающая свечка.

– Неужто нас так же выпустить нельзя? – вздохнула Елена, когда Синичка ушла.

– Можно, – ответил Порошин, прислушиваясь к потусторонней ночи. – Но только после того, как помощь придет. Блиндаж этот велено удерживать во что бы то ни стало. Последний рубеж, и вы на нем одни.

Елена тихонько, по-детски вздохнула. Порошину было ее особенно жалко, хоть он и понимал, что на самом деле девушка эта тридцать лет как мертва. А осталась бы жива – в матери бы ему годилась…

На какое-то время в блиндаже повисла тишина.

– Атака будет, – с тоской сказал белобрысый Штольберг. – Опять. Слышите, ваше благородие?

– Слышу, – буркнул Езерский, – и получше тебя. Генеральный прорыв, не иначе – вон как стены трясутся, хоть неприятель еще за три версты отсюда.

Как он это чувствует, удивился посмертник, он же не маг? Но, как видно, годы заточения в «пузыре» не прошли даром ни для кого – теперь уже все прислушивались к звукам за пределами блиндажа, и на лицах отражалась возрастающая тревога.

И было отчего. Порошин тоже слышал приближающийся гул, вой и стон, словно на них шли не сонмы тонких, нематериальных сущностей, а сильнейший ураган. Такой, который деревья ломает, как соломинки, уносит целые дома, а у людей раздирает легкие. Не устоять перед ним, не скрыться…

Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126