– Нужда, нужда! – вскричал он наконец и, заперев двери, принялся за работу.
Чрез неделю, поздно вечером, незнакомец явился; восковая фигура была уже готова и уложена в ящик.
– Вы ручаетесь за сходство?
– Ручаюсь.
– Вот еще тридцать луидоров: помогите вынести.
Гюи Бертран с трепетом помогал выносить ящик на улицу, где стояла уже готовая фура.
– Прощайте! – сказал неизвестный; и фура и он исчезли в темноте.
III
Солнце склонилось уже на запад, и тени как будто украдкой приподнялись из земли, из-под гор, холмов и зданий, построенных на кладбищах давних поколений, и потянулись к западу. Медленно сливались они друг с другом и застилали мрачной одеждой своей вечерний свет на красотах природы. Вдоль Пиренеев, по обе стороны пролома Роландова, казалось, что гиганты стали на стражу вокруг своих старшин с белоснежными главами, озаряемых последними лучами утопающего света в океане.
В это время в комнате со сводами и окном с узорчатой решеткой, сквозь которое перед потемневшим небом видны были за шумным порогом Гаронны влево Тулузский замок под горою, а вправо – пространные луга, предметы потухли, все тут было черно и казалось пусто, безмолвно.
В углу только светилось еще распятие над Адамовой головой, но против его, в боку комнаты, мрак, казалось, шевелился. С трудом можно было рассмотреть, что подле ниши, задернутой черной занавеской, сидела женщина.
– Теперь… ты готова, Санция! – раздался ее голос. – Недостает только Раймонда, чтобы полюбоваться в последний раз на красоту твою!.. Но кто знает!.. Может быть… он… О! если б он обнимал тебя в эту минуту!.. нежил, клялся в любви, осыпал поцелуями… и вдруг невидимая рука…
В руке женщины что-то блеснуло.
Кто-то постучался в двери.
Женщина вздрогнула, на второй стук она подошла к дверям и отперла.
Вошел монах.
– Мир ищущим утешения в завете Христа! – произнес он.
– Отец! – сказала женщина. – Я призвала тебя прочитать отходную над умирающей.
– Кто она такая?
– Моя ближняя…
– Как ее имя?
– Санция.
Монах подошел к ложу с молитвой; женщина припала подле на колена.
Монах стал произносить исповедь.
– Отец, она не может отвечать, но я за нее порука… Она безгрешна!..
Монах читал отпущение грехов и отходную и потом прикоснулся распятием к челу лежащей на постеле, накрытой белым покрывалом.
Женщина встала, положила деньги в руку монаху, и он тихо вышел.
Женщина заперла за ним двери, подошла снова к ложу.
Потухавшая лампада перед распятием ожила и мгновенно бросила томный свет на бледное, но прекрасное лицо женщины; она была в черной одежде. Взглянув с содроганием на отпускаемую с миром в мир горний, она откинула назад свое покрывало и бросилась в кресла подле ложа.
– Теперь ты готова, Санция!.. возлюбленная моего Раймонда! – сказала она дрожащим, но твердым голосом. – Выслушай же Иоланду… Она хочет оправдать сердце свое… Ты можешь играть любовью Раймонда… ты дитя… ты дочь высокородного капитула… А я, я не могла играть его любовью… Для меня любовь его была священна!.. Я дочь бедняка, но я боролась с будущим своим несчастьем еще в то время, когда на этом несчастье была маска земного блаженства… Я говорила Раймонду Толозскому, когда он обольщал чувства мои: «Оставь меня у отца и матери! не увози в Тулузу, где есть Санция, которую будут венчать в образе Изауры Толозской… Вот невеста тебе… Ей предайся… Представительница Изауры бросит на тебя взор любви с золотого престола!..» – «Нет! – сказал мне Раймонд. – Санция – восковая фигура, я тебя люблю, Иоланда!..» Он заглушил слова мои клятвами, пресмыкался змеей… целовал колена мои… а я верила, пригрела его на груди!.. Но и в минуту безумия собственного я еще говорила: «Оставь, не срывай бедную фиалку, возвратись к розе!..» А он оковал меня!.. Я говорю правду… Верь мне, дочь высокородного капитула!.. Вот свидетель мой!.. Видишь, Санция? Я хочу воротить Раймонда не к сердцу своему, а к собственной его крови!.. Хочу разлучить его с тобою; но кто может разлучить два сердца, кроме смерти!.. Да, только смерть… Смерть тебе, Санция!.. – И с этим словом она бросилась к ложу.
Три раза посреди окружавшего ложе мрака блеснули струи молнии.
Она остановилась, зашаталась на месте и с диким криком упала без памяти подле ложа.
Из рук ее выпал кинжал и зазвенел.
IV
В зале аббатства Св. Доминика, за длинным столом, накрытым красным сукном, сидел главный инквизитор, сидели и члены инквизиции толозской. Окна были задернуты зелеными занавесами, от которых все лица казались помертвевшими. В простенке задней стены, между впадинами, возвышалось до самого свода распятие.
Стол судилища стоял на некотором возвышении. Дьяк судилища сидел в конце стола, на табурете, с непокрытой головой; члены же и инквизитор сидели в креслах, на спинках которых было красное изображение креста.
Все они были в черных с белыми полосками мантиях, застегнутых спереди и покрывавших только грудь, в шапках четвероугольных, расходящихся кверху.
После тихих совещаний главный инквизитор стукнул молотком по столу.
Вошел сбирро [296] в красной мантии и в красной высокой шапке, с булавой в руках.
Вслед за ним вошли несколько стражей в подобной же одежде, но с секирами в руках; они выстроились по обе стороны двери.
За ними ввели под руки женщину в черной одежде; лицо ее было завешено покрывалом.
Ее подвели к самому столу и посадили на табурет.
Инквизитор подал знак, стражи вышли.
– Сбрось покрывало! – сказал ей инквизитор.
Женщина откинула покрывало.
– Кто ты такая?
– Иоланда! – отвечала она тихим голосом.
– Откуда родом?
Женщина молчала.
– Кто твой отец?
Женщина молчала.
– Зачем ты здесь?
– Я призвана инквизицией.
– Что имеешь ты сказать?
– Ничего.
– Читайте показание.
Дьяк читал:
«Показание хозяина Иегана Реми.
Иоланда, не объявляющая ни места своего рождения, ни роду, ни племени, по показанию жителя Толозы Иегана Реми, ремеслом мельника, проживает у него, реченного, в доме более года в тишине и неизвестности, платя исправно за постой; посещал ее, реченную Иоланду, по вечерам неизвестный молодой мужчина и неизвестные люди, приносившие ей съестные припасы, а с недавнего времени посещал ее и другой неизвестный человек подозрительной наружности. Третьего же июля 1315 года, в ночь, услышав вопли в ее половине, реченный Иеган Реми пошел к ней, но двери были заперты изнутри, почему и поторопился дать знать о сем городской страже, которая, прибыв в дом во время ночи, разломала запертые двери и взяла с собой реченную Иоланду, после чего реченный Иеган Реми и не видел уже сию женщину».
– Кто такие люди, посещавшие тебя? – спросил снова инквизитор.
Женщина молчала.
Инквизитор подал знак.
Из другой комнаты внесли носилки, накрытые черным покрывалом.
– Это чьих рук дело? – спросил инквизитор, показывая на носилки и приказав сдернуть покрывало.
Иоланда оглянулась, вздрогнула с криком и затрепетала.
Ее поддержали.
На носилках лежала очаровательной красоты девушка, на щеках румянец не потух, уста улыбались, но глаза ее были неподвижны, окованы смертью.
– Читайте обвинение.
Дьяк читал:
«Иоланда обвиняется принадлежащей ко второму разряду преступных.
Второй разряд преступлений составляют демонские науки: черная магия, порча, колдовство, чары, заочные убийства.
Иоланда обвиняется в заочном убийстве: в нанесении трех ударов в сердце дщери высокородного капитула Бернхарда де Гвара, как то признано отцом и матерью и всеми капитулами. Реченное убийство явно подтверждается тем, что дщерь реченного капитула Бернхарда де Гвара, Санция, в ту ночь из замка Гвара внезапно исчезла, что и заставляет полагать утвердительно, что демонская сила исхитила ее из объятий родительских, чтоб предать чарам Иоланды».
