Наваждение (СИ) - Мурашова Екатерина Вадимовна

Здравствуй, родная моя!

Как там у вас в Сибири? Не соскучилась ли еще по родным местам и не думаешь ли возвращаться? Как поживают твои многочисленные персонажи и главный герой Андрей Андреевич Измайлов? То, что он тебя не пристукнул еще по дороге туда, считаю твоей и своей большой удачей. Теперь, я думаю, ему на свободе полегче. Передавай ему привет, если вы еще промежду собой разговариваете.

У нас, слава Богу, все здоровы. Даже Джонни летом поздоровел, посвежел, расстался со всеми своими болячками, и теперь весьма бодро ковыляет по садам и лужайкам, предваряемый Констанцией и Эсмеральдой, с попугаем на плече и котом в арьергарде. Сия комическая композиция уже стала для всех привычной, а беззлобный и дружелюбный нрав Джонни, как ты и предсказывала, снискал ему вполне заслуженную приязнь и среди прислуги, и среди деревенских жителей. Теперь его уже вовсе не пугаются и не сторонятся, а напротив, зовут к себе на двор, угощают и его, и зверье. По твоей просьбе я предупредил крестьян, что у Джонни слабый желудок, и лучше бы его вне дома не кормить, но они, кажется, к тому не прислушались. Во всяком случае, вернувшись с прогулок, все, включая кота и попугая, обедать отказываются регулярно.

Павлуша в своем репертуаре, ворчит, читает, осваивает вместе с Марией Симеоновной какую-то новую сельскохозяйственную машину, по возможности третирует Джонни и Милочку, обвиняя их в глупости, никчемности, излишней эмоциональности и нерациональной трате драгоценного времени. Что было бы, с его точки зрения, рациональным проведением времени для Джонни я, право, даже и вообразить не могу. Впрочем, иногда, будучи в хорошем настроении, он с ним даже занимается, и недавно с обоюдной гордостью они демонстрировали мне, что Джонни выучил едва ли не две трети букв алфавита, и может теперь прочесть свое имя и сам сложить из кубиков слово «Мила». Я, разумеется, бурно радовался.

Милочка, вдохновленная твоими, по видимости, рассказами (а может быть, и понуканиями брата), организовала в усадьбе летнюю школу для крестьянских девочек, и теперь каждый вечер по два часа (целый день все, даже самые маленькие, крестьянские дети заняты в хозяйстве) обучает шестерых премилых краснощеких крошек от семи до десяти лет чтению и письму на грифельной доске. Какие у них успехи, я поинтересоваться не удосужился, но из забавного можно отметить тот факт, что эту же «вечернюю школу» прилежно посещает наша кухарка Агафья, которой вдруг отчего-то приспичило на пятом десятке обучиться читать газеты. В плату за учение она обучает всех семерых девочек плести мережки. Образцы, которые изготавливает Милочка, я видал – очень красиво, похоже на зимние узоры на окнах или осенние паутины.

Милочкиным же попечением пополнился и наш зверинец: в сточной канаве за деревней она подобрала утонувшего котенка, сделала ему искусственное дыхание и поселила на кухне; в сарае живет выпавший из гнезда вороненок (надеюсь, что его скоро отпустят на волю – Милочка и Джонни ходят с постоянно расклеванными пальцами, а я все время опасаюсь за глаза); и еще откуда-то появился непонятной породы песик на трех лапках, вполне, впрочем, ласковый, тихий и дружелюбный. Теперь «домашние» звери – Кришна, Радха и обе левретки – бдительно стерегут вход в наши покои и не пускают туда «кухонных» – котенка и трехногого песика. Слуги с интересом наблюдают за этой войной и ратуют за «своих». Джонни и Милочка пытаются всех помирить, в результате оказываются искусанными, исклеванными и исцарапанными. Павлуша советует сдать Джонни вместе с его питомцами в зверинец и обещает его там навещать и приносить гостинцы. Милочка бросается на брата с кулаками, а Джонни уже очень нешуточно интересуется тем, кто такие «троглодиты», и не был ли один из них его папой. Придется, видимо, сводить его в зверинец или в цирк и показать шимпанзе, чтобы ребенок не думал, что «троглодит» – это он сам и есть.

Об Ирен, к сожалению, никаких вестей по-прежнему нет. Костя Ряжский, если верить его словам, развил бешеную деятельность, и даже нанял каких-то платных агентов для ее розыска. Но пока все безуспешно. Я пытался через Густава Карловича задействовать-таки полицию, но старик чего-то темнит, и вообще на удивление мало бывает в своей усадьбе, так как зачастил в город. Розы завязывают бутоны и цветут без него, что, в общем-то, странно. Я, между тем, попробовал сделать такую штуку, про которую прочел в одном английском романе: дал в трех газетах объявления, из которых можно понять, что мы ищем Ирен Домогатскую, и призываем ее откликнуться через газету же. Если она отчего-то прячется и боится объявиться, то, может быть, хоть через газету узнаем, что она жива. Хотя, если честно, Софи, то мне почему-то кажется, что ее уже нет в Петербурге. Ну где, у кого и, главное, зачем она может скрываться?! Если же ее прячут насильно, то опять же – кто и зачем?

Вот новость, которая тебя наверняка позабавит: твоя сестрица Аннет написала роман. Он называется «Увядание розы» и скоро уж должен выйти в издательстве Алмазова. Я просил, умолял, льстил и унижался, но почитать рукопись мне так и не дали. Честно сказать, боюсь даже думать о содержимом. Наталья Андреевна, между тем, гордится и всем рассказывает. Так что, учти, писателей в семье прибыло.

И наконец. Откладывать далее уже нельзя. Потому сейчас соберусь с силами и напишу все как есть.

Твоя подруга Элен Головнина, минуя благословение своего духовника, подала в Святейший Синод прошение о разводе со своим мужем, Василием Головниным. В прошении, разумеется, было отказано. Когда же Элен официально спросили о причине желаемого развода… –

– …Сказать, что после этого разразился скандал, как ты сама понимаешь, значит – не сказать ничего. Если бы речь шла о ком угодно, но не об Элен Головниной, все это было бы лишь еще одной, но крайне пикантной светской сплетней. Но Элен… Это было просто падение устоев, катастрофа, и весь «свет» именно так это и воспринял…

Я, разумеется, сразу же, как услышал, приехал в Петербург, и предложил ей свое гостеприимство в Люблино, хотя Мария Симеоновна квохтала и пузырилась по поводу всемерного и всепроникающего падения нравов почти неделю.

Элен поблагодарила и отказалась. Если я правильно понимаю, она сейчас живет в родительском имении. Мальчики, разумеется, остались с отцом. Старший публично осуждает мать. Младший – плачет и чахнет. Василий Головнин ходит гоголем, но, само собой, уничтожен свалившимся на него неожиданным несчастьем и позором. Что делается с самой Элен – не могу даже вообразить. Когда я ее видел, она была мила, пухла и привлекательна как всегда. Ни в чем очевидно не раскаивалась и ни о чем не жалела. После такого безумного кульбита я, наконец, понял, что вас связывало, и что питало вашу дружбу с Элен все эти годы. Просто в Элен это было не так заметно…

После сего безумства писать, право, больше и не о чем.

Надеюсь уже скоро тебя обнять.