Смертный бой. Триколор против свастики - Вихрев Федор

На каждой машине висит, как я понимаю, полный возможный для дальних перелетов боекомплект – ракеты, несколько разных бомб калибров от двухсот пятидесяти до пятисот кило, причем две – КАБ, то есть управляемые. Не завидую я фрицам, такой самолетик их способен накрошить не меньше, чем артиллерийская дивизия времен прошлой войны. Еще бы, более восьми тонн бомб и дальность полета до шести с половиной тысяч километров…

Печально вздыхаю, вспомнив, что в свое время переучивался на «Сухие», вот только служить на них так и не довелось. Но огорчаться особо некогда, дозаправляемся и готовим машины к следующему перелету. Пробегаю, контролируя выполнение работ и расписываясь в журналах, весь строй наших вертолетов и у крайнего натыкаюсь на смутно знакомого незнакомца, пытающегося «украсть» выделенный нам АПА. Окликаю его и тут же узнаю. Он меня тоже. Радостно жмем друг другу руки и от души хлопаем друг друга по плечам. Еще бы, не виделись лет десять как минимум, переписка в «одноклассниках» не в счет. Дима Телепнев, сослуживец, техник самолета. Несколько минут обмениваемся последними новостями, пытаясь впрессовать в несколько предложений происшедшее за все это время. Естественно, не успеваем, к вертолетам уже идут экипажи. Быстро прощаемся, и он огорченно топает к КДП, надеясь выбить АПА для своих самолетов там.

В полете обдумываю услышанное. Интересно, какую же сверхважную цель собираются бомбить? Вольфшанце, Пенемюнде, Цоссен? Хотя, пожалуй, для укрытий в Цоссене эти бомбы маловаты, если только ОДАБы применить. Видел я эти бомбоубежища вживую, когда предписание в штабе Группы Советских Войск в Германии получал. Их даже изнутри взорвать не смогли, только повредили слегка. Так и стояли эти покрытые трещинами горы бетона около здания штаба.

Ладно, чего гадать впустую, рано или поздно обо всем сообщат.

Осматриваюсь и замечаю, что нас сопровождают. Смешно, вместо боевых истребителей с нами звено «Элок» послали. Как ни удивительно – боевых, «тридцать девять зет». На каждом две ракеты висят, старые К-13М, точно, по силуэту видно, и пушка встроенная торчит. Ну и ну, откуда такие нашли, нам их вроде чехи не поставляли, только учебные. Да только истребители из них, хотя и боевых… Впрочем, для защиты от немецких, устаревших по факту, истребителей вполне сгодятся, особенно если летчики в них подготовленные сидят. Правда, где их взять, подготовленных-то, после стольких лет развала? Летят и ладно, надеюсь, на немцев не наткнемся, да и отпугнут в случае чего.

Вот, наконец, и Береза. На аэродроме такая же, обычная, внешне не отличимая от беспорядка, авиационная суета, что и в Смоленске. Взлетают и садятся звенья истребителей и бомбардировщиков, натужно гудя моторами, приземляются тяжелые транспортники, по дорожкам в разные стороны движутся специальные и прочие автомобили, в том числе и обычные гражданские «повышенной проходимости» легковушки. Видимо, «батько» уже и транспорт мобилизовал.

Молодцы белорусы, несмотря на все пертурбации, бардак у них под контролем. Для нас выделили отдельную стоянку, покормили и даже отвели в специально приготовленные сборно-щитовые домики. Даже не палатки, представляете? Не, молодцы, однозначно. У нас беспорядка точно больше.

Да и из разговоров понятно, что у них и отказников поменьше, а уж нациков всяких вообще нет. Белорусы ту войну точно лучше помнят, а у нас вон до сих пор идиоты встречаются, готовые с нацистами подружиться, а уж патриотизма у многих хватает лишь на то, чтобы в Интернете против «рашки-федерашки» выступать.

Едва мы успели устроиться, как начали приземляться транспортники со вторым эшелоном, а после их встречи командование собрали на совещание. Задачу нашей части довели. Оказалось, что все не так хорошо, как нам по новостям втирали. Превосходство живой силы у немцев такое, что наши в ту же ситуацию, что и американцы в Корее, попали – фрицы за счет этого преимущества довольно далеко продвинулись. Так что задача одна – удержать их на этих позициях до полной мобилизации и сколачивания резервных частей. Авиация, конечно, свою долю вносит, но и спецназу придется поработать. Разведка, обнаружение и подсветка целей для авиации, диверсии, в общем – полный набор. Да, и действовать будем по ночам, с временных площадок у линии фронта. Мой вертолет – запасной, остальные борта уходят на задание уже ночью. Так что работы море.

Утром я присутствовал на допросе пленных немцев. Начальник разведки их потрошил еще вчера, что называется, «тепленькими». Теперь же допрос проходил в присутствии нескольких офицеров из разных служб. Скорее всего, генерал хотел, чтобы офицеры получили лучшее представление о противнике.

Первым пред наши очи предстал старший из уцелевших немцев фельдфебель Шнитке (уж не родственник ли композитора?). Вчера пленные имели вид откровенно жалкий, однако этот фрукт оказался с крепкими нервами. За ночь он пришел в себя и сейчас постарался вести себя с нами со всей надменностью высшей расы. Удивил, если честно. Я думал, что после встречи с боевым вертолетом потрясение окажется посильнее.

Переводил один из офицеров штаба группы, незнакомый мне старший лейтенант, вполне сносно говорящий по-немецки. По крайней мере, я ни разу не заметил, чтобы у него возникали проблемы с переводом. Сам я на языке Дюрера и фюрера знаю только «гитлер капут» и «хенде хох», ну, может, еще несколько слов, по крайней мере, тех, которые в ходу при пародиях на немецкие фильмы. Поэтому чистоту языка нашего офицера оценить не мог.

Вопросы задавал помощник начальника штаба подполковник Симоняк. С ним я тоже не был знаком, со штабистами я пересекался мало.

– Ваша фамилия, воинское звание, часть?

– Фельдфебель Отто Шнитке, разведка одиннадцатой танковой дивизии! – четко ответил немец.

– Каким образом оказались в месте пленения?

И тут фельдфебель отмочил номер. Я не сразу понял, почему переводчик, услышав ответ на вопрос, перевести его смог не сразу.

– Господа офицеры, устав запрещает мне отвечать на иные вопросы, кроме звания и части. Однако если вы позволите мне связаться со своим командованием, я могу выступить посредником в переговорах.

Все присутствующие буквально выпали в осадок. Вот это мания величия! Немец что, решил Рейх с Россией помирить? Но, как оказалось, мы его поняли неправильно.

– Переговорах о чем?

– О почетной капитуляции вашей части! Вы же наверняка понимаете, что война вами проиграна. Немецкие войска успешно наступают. Вы смогли победить в одном бою, но танковые дивизии Клейста вам не остановить. Вам только надо выдать евреев и комиссаров.

Мы с трудом дослушали еле сдерживающегося переводчика до конца фразы, следующие пару минут немец был предоставлен сам себе, задавать вопросы ему было некому. Нет, мы не смеялись, мы просто ржали. Наверное, я в жизни не смеялся так сильно. По всей видимости, фельдфебелю не приходилось встречаться с современной техникой до боя с нами, иначе он не был бы столь самоуверен.

– Переведи ему, – отсмеявшись, сказал Симоняк, – что сдаваться нам нет резона. Это ему крупно повезло, что он попал в плен, значит, останется жив. А что касается танков, то пять танковых дивизий Клейста, я даже могу их перечислить: девятая, одиннадцатая, тринадцатая, четырнадцатая и шестнадцатая сейчас никак не могут справиться с тремя танковыми батальонами нашей армии. Когда к ним подойдут подкрепления, Клейсту придется удирать!

Фельдфебель вскинулся:

– Это большевистская пропаганда! Три батальона никак не могут остановить танковую группу! Вы еще пожалеете, что не согласились на мое предложение!

Последовал новый приступ хохота. Он был не так силен, как в прошлый, но и в этот раз посмеялись мы от души.

– Фельдфебель, вы можете мне не верить, но группа армий «Север» уничтожена полностью, Восточная Пруссия занята нашими войсками, а танковая группа Гота окружена, – то, что говорил сейчас Симоняк, было новым не только для немца, я вчера не следил за сводками. – В Белоруссии немецкое наступление остановлено повсеместно. Лишь Клейст еще продвигается, но и это ненадолго. Вы еще не поняли, фельдфебель, что русская техника намного лучше немецкой!