Умерь свои громкие стоны,
Моя разбитая лира:
Душе моей многострадальной
В аккорде одном не излиться.
Изломана ты изрядно
Немилостивой судьбою,
И твой несчастный владелец
Тебе, бедняжка, подобен.
Давай же снова расскажем
О бедах, давно не новых,
И в этой печальной песне
Печальный оплачем жребий,
Твои безумные струны —
Единственная отрада
Безумца-поэта, который
Теперь умудрен страданьем.
А если кто не поверит,
Что стал я много мудрее,—
Пусть сам пройдет мою школу,
Познает горечь изгнанья.
Тогда он скажет, наверно,
Что самый благоразумный
Не смог бы такие обиды
Стерпеть, не издав ни звука.
И все же лишь та, в ком причина
Всех мук моих и унижений,
Мне может принесть исцеленье
И сладостный свет надежды;
Когда в кипарис высокий
Ударит молния с неба,
Он падает, опаленный,
И гибнет в огне жестоком,
Но если злобная буря
Над тростником пронесется,—
Тот гнется и стелется низко,
А после встает невредимый…
О ты, Вавилон кишащий!
Так, видно, судьбе угодно,
Что издали я, сквозь слезы,
На пышность твою взираю.
В обители бедной и скромной,
Которая столь дорога мне,
В моем одиночестве тихом
Прозрел я и многое понял.
Я вижу, какие лавины
Позорных и подлых наветов
Катятся с гор твоих черных —
Гор клеветы и обмана…
По улицам многолюдным
Рыщут хищные звери,
На ощупь бродят слепые,
Беспомощно спотыкаясь…
А сколько там душ томится
Под мертвою оболочкой,
Честных душ, обреченных
На медленную погибель;
Сколько самодовольных
Богатых невежд и болванов,
Чьим глупостям с восхищеньем
Прислужники их внимают!
А сколько коварных Веллидо
Под маской друзей бескорыстных
И Александров Великих,
Ничтожных в своем самомненье!
Как много там хитрых Улиссов
И юных сирен сладкогласных,
Как много коней троянских,
В чьем чреве враги с оружьем!
Как много судейских жезлов,
Настолько тонких и гибких,
Что гнутся они послушно
Под тяжестью страха и денег!
Как много людей никчемных,
Что прячутся за спиною
Других, достойных почтенья,
Доверчивых, благородных,—
И их сосут потихоньку;
Так плющ сосет, обвивая
Мощный и стройный тополь,
Его животворные соки.
Как много там лицемеров,
Падких до денег и славы,
Чьи веки опущены скромно,
Чтоб алчность не выдать взглядом.
Сколько там важных сеньоров,
Чье чувство чести и долга
Сравнится величиною,
Пожалуй, лишь с их долгами;
Как много сеньор надменных,
Растративших состоянья
Предков с гербом золоченым
На золото позументов!
Сколько там гордых Лукреций,
Чья нерушимая верность
Рушится даже от звона
Мелкой разменной монеты!
Каждый хватает, что может,
Обманывает, как умеет,
А золота блеск, словно латы,
Любые грехи прикрывает.
И полчища разоренных
Рядятся в шелка и бархат,
Купленные ценою
Подлости и бесчестья;
Толпы юнцов безусых,
Отвагой дам умиляя,
Толкуют о фландрских битвах,
Ни разу боя не видев;
Льстецы вельмож окружают,
Униженно изгибаясь,
И сети интриг плетутся
В надежде на щедрость подачек…
Уроды в пышных нарядах,
Расшитых камзолах и брыжах
Мнят, что они красивы —
Им лгут зеркала кривые,
А пылкие кавалеры
С ухоженными усами,
Хоть машут шпагами грозно,
На деле — жалкие трусы.
Придворные выступают
В плюмажах, огромных, как крылья,
Что их вознесли высоко…
Как больно им будет падать!
О Вавилон, гудящий
Шумом разноязыким!
Ты добрая мать чужеземцам,
Но — мачеха собственным детям!
Когда-то народы мира
Казну отдавали Риму,
А нынче все из Мадрида
Сокровища только увозят!
Но, лира, скорее умолкни!
Зашли мы слишком далеко:
Боюсь, своей головою
За это можно ответить.
О многом, что нам известно,
Болтать мы лучше не станем,
И наши обиды скроем
Под тяжкой плитой молчанья!
