Мартовскіе дни 1917 года - Мельгунов Сергей Петрович

Политическій такт для противод?йствія демагогіи всякаго рода экстремистов требовал декларативнаго объявленія рабочаго лозунга. Промышленники не могли не понимать этой элементарной истины. В собраніи матеріалов "Рабочее движеніе в 1917 г." им?ется показательный документ, воспроизводящій апр?льское обращеніе Омскаго биржевого комитета, как "офиціальнаго представителя интересов торговли и промышленности в Омском район?", к влад?льцам м?стных промышленных предпріятій. Омскій комитет обращался к предпринимателям с "уб?дительной просьбой" принять выработанныя Сов?том условія введенія 8-часового рабочаго дня. "Принятіе этих условій — говорило обращеніе — властно диктуется государственной необходимостью и правильно понятыми интересами промышленности". Биржевой комитет, считая пріостановку работ на оборону "преступной", выражал надежду, что промышленники "пожертвуют частью своих интересов и не явятся виновниками обостренія классовой борьбы в данный исключительной важности историческій момент". И когда центральныя организаціи промышленников с н?которым напором оказывали возд?йствіе на Правительство в смысл? законодательнаго непринятія гибельной по своим посл?дствіям той "временной уступки", на которую они должны были пойти, то в их формальной аргументаціи (докладная записка в март? горнопромышленников Урала), д?йствительно, трудно не усмотр?ть стремленія, при неопределенности экономических перспектив лишь выиграть время, пока не выяснится, в какую сторону склонится "стр?лка революціонной судьбы". Такое впечатл?ніе производит, наприм?р, запоздалое (в ма?) постановленіе московскаго биржевого комитета. В нем говорилось: "Вопрос о 8-часовом рабочем дн? не может быть разсматриваем, как вопрос о взаимном соглашеніи между предпринимателями и рабочими, так как он им?ет значеніе общегосударственное... почему он не может быть даже предметом временнаго законодательства, а должен быть р?шен волею всего народа в правильно образованных законодательных учрежденіях... всякое разр?шеніе этого вопроса в ином порядк? было бы посягательством на права народнаго представительства". Поэтому промышленники "не признают для себя возможным разр?шать его в данный момент, как бы благожелательно ни было их отношеніе к интересам рабочих". В итог? в ма?, когда уже существовало новое "коалиціонное" правительство, лишь начали "выяснять" трудный вопрос о 8 час. рабочем дн?, как писал в "Русском Слов?" изв?стный финансист проф. Бернацкій.

Для промышленников вопрос о продолжительности рабочаго дня главным образом являлся проблемой экономической, связанной с повышеніем заработной платы. За "восьмичасовой кампаніей" посл?довала и столь же стихійно возникшая борьба за повышеніе тарифных ставок, не посп?вавших за паденіем денежных ц?нностей и дороговизной жизни — борьба, осложненная органически связанной с переживаемым хозяйственным кризисом проблемой организаціи производства, как единственнаго выхода из кризиса. Эта экономическая и соціальная борьба хронологически уже выходит за пред?лы описанія мартовских дней, когда лишь нам?чались признаки будущей революціонной конфигураціи. Так. московская областная конференція Сов?тов 25-27 марта единогласным р?шеніем приняла постановленіе добиваться немедленнаго проведенія в законодательном порядк? (а до того фактическое осуществленіе в "м?стных рамках и в организованных формах") "всей экономической минимальной программы соціалистических партій": 8-часовой рабочій день, минимум заработной платы, участіе представителей рабочих на равных правах с предпринимателями во вс?х учрежденіях, руководящих распред?леніем сырого матеріала. В жизни "фактическое осуществленіе" соціалистических постулатов (в теоріи представлявшееся в вид? "твердых шагов организованной демократіи", а на практик?, по характеристик? "Изв?стій" — "необузданной перестройкой") приводило к довольно уродливым формам "рабочаго контроля", требованій подчас заработной платы, обезпечивающей "свободную и достойную жизнь'", но не соотв?тствующей экономической конъюнктур?.

Демагогія, вольная и невольная [486], конечно, и зд?сь сыграла свою зловредную роль, парализуя трезвую оц?нку рабочей тактики, которую давала, наприм?р, общая резолюція по рабочему вопросу, принятая на Сов?щаніи Сов?тов. В ней на тяжеловатом офиціальном язык? говорилось: "...в обстановк? войны и революціи пролетаріат... должен особенно строго взв?шивать фактическое соотношеніе матеріалов и общественных сил труда и капитала, определяемое, главным образом, состояніем промышленности и степенью организованности рабочаго класса, памятуя, что теперь больше, ч?м когда либо, экономическая борьба пріобр?тает характер борьбы политической, при которой важную роль играет отношеніе к требованіям пролетаріата остальных классов населенія, заинтересованных в укр?пленіи новаго строя". Демагогическіе призывы находили отзвук в масс? в силу не только примитивной психологіи ''неимущих". "Легенда" относительно астрономической прибыли промышленности, работавшей на оборону страны, кр?пко укоренилась в общественном сознаніи — об этой "сверхприбыли" не раз с ораторской трибуны старой Государственной Думы говорили депутаты даже не л?вых фракцій, а правых и ум?ренных, входивших в прогрессивный блок [487]. Допустим, что довоенное процв?таніе промышленности и ея искусственная взвинченность в первый період войны были уже в безвозвратном прошлом, что эти прибыли истощились в дни изнурительной и затяжной міровой катастрофы, и что промышленность — как доказывают н?которые экономисты — вошла в революціонную полосу разстроенной и ослабленной — побороть укоренившуюся психологію нельзя было отвлеченным, научным анализом, т?м бол?е, что св?д?нія о "колоссальных военных барышах" отд?льных промышленных и банковских предпріятій продолжали появляться на столбцах періодической печати и на устах авторитетных д?ятелей революціи, не вызывая опроверженій. Даже такой спокойный и по существу ум?ренный орган печати, как московскія "Русскія В?домости", н?сколько позже в связи с августовским торгово-промышленным съ?здом, негодовал на то, что съ?зд "совершенно закрыл глаза на вакханалію наживы". В годы войны неслыханные барыши (50-71%) 15-16 гг. — признавала газета — "внесли заразу в народныя массы". "Чудовищность" требованій повышенія заработной платы в революціонное время все же была относительна, как ни далека была жизнь от тезы, что "смысл русской революціи" заключался в том, что "пролетаріат выступил на защиту русскаго народнаго хозяйства, разрушеннаго войной". (Покровскій). Когда мемуаристы говорят о требованіях прибавок в 200-300% и бол?е (утвержденія эти безоговорочно переходят па страницы общих исторических изысканій), они обычно не добавляют, что эти прибавки разсчитывались по довоенной шкал?: поправка на систематическое паденіе ц?нности рубля во время революціи сводит эту "чудовищность" к прозаической конкретности — данныя статистики, как будто объективно устанавливают, что рост заработной платы и общем продолжал отставать от ц?н на продукты питанія [488]. Ненормальность положенія, когда заработную плату приходилось выплачивать в счет основного капитала предпріятія, как неоднократно указывали представители промышленников в сов?щаніях, созываемых впосл?дствіи министерством торговли и промышленности, приводила к требованіям повышенія государством ц?ны на фабрикаты, производимые на оборону: уступки промышленников рабочим — говорил Некрасов на Московском Государственном Сов?щаніи — фактически перекладывались на государство. Посл?днее обращалось к главному своему ресурсу — выпуску бумажных денег.

Выход из заколдованнаго круга мог быть найден только в опред?ленной экономической политик?, которой не было у Временнаго Правительства, загипнотизированнаго концепціей рисовавшагося в отдаленіи вершителя судеб — Учредительнаго Собранія... Только противопоставив такую опред?ленную программу для переходнаго времени, можно было свести на землю соціалистическія "утопіи".