Сердце ко Дню Валентина (ЛП) - Эсме Лекси

Алисия оставалась в коме, подключенная к множеству аппаратов, которые поддерживали в ней жизнь. Медсестры приходили и уходили, вводя лекарства и проверяя ее жизненные показатели, но не было никаких признаков улучшения, и я могла поклясться, что ей становилось хуже. Медсестры ответили мне тем же; они делали все, что могли, и от меня требовалось терпение. Итак, я сидела рядом с ней, наблюдая за ней, и мои мысли были в смятении.

Удивительно, но Авиэль продолжал оставаться рядом со мной во время моих ночных визитов. Мы сидели на двух стульях у ее кровати; он не сказал ни слова поддержки, ни доброго слова — и все же его присутствие стало тем, чего я жаждала. Он молча составлял мне компанию долгими часами, просто ожидая, или же вовлекал меня в разговоры, которые заставляли меня анализировать свои мысли и чувства таким образом, что заставляли меня сомневаться в собственных убеждениях, пока мне не оставалось ничего, кроме странного влечения к нему.

Я обнаружила, что становлюсь все более зависимой от его присутствия, которое одновременно и тревожит, и по–своему успокаивает, но, прежде всего, является чем–то устойчивым и постоянным. Он, казалось, понимал мои страхи и сомнения так, как никто другой, как он, казалось, без осуждения вдыхал мои тревоги и волнения, оставляя только пустоту спокойствия, во время которой я могла успокоить свой разум и бешено колотящееся сердце.

— Каковы твои убеждения, Адора? — спросил он меня однажды вечером, когда мы сидели в больничной палате, спустя несколько часов после того, как солнце скрылось за горизонтом.

—О чем ты? — спрашиваю я, но он не поворачивается, чтобы взглянуть на меня.

— Как ты объясняешь себе тот факт, что кто—то умер, чтобы твоя сестра жила?

Я смотрю на Алесию, ее грудь поднимается и опускается под тонким одеялом.

— Я не могу ответить на этот вопрос, — отвечаю я, не отрывая от нее взгляда. — У меня нет времени размышлять о том, что могло произойти, я хочу только использовать то, что у меня есть. Прямо сейчас, все, что у меня есть, — это Алесия.

Между нами повисает тишина, прежде чем он, наконец, заговаривает снова.

— Значит, ты жертвуешь чувствами других, чтобы защитить свои? — размышляет он.

— Это не так. — Я чувствую, как у меня перехватывает горло. — Я бы сделал все, чтобы спасти ее.

Он ненадолго задумывается над моими словами, прежде чем продолжить:

— Ты бы умерла за нее?

— Конечно, — шепчу я без колебаний.

— Что ты будешь делать, если она никогда не проснется? — он тихо спрашивает.

Его вопрос пугает меня и заставляет мое сердце камнем упасть в грудь. Мысль о том, что Алесия больше никогда не проснется, слишком мучительна, чтобы ее вынести.

— Я не знаю, — тихо выдавливаю я, чувствуя, как тяжесть неуверенности и печали давит мне на грудь.

— Что ты будешь делать, если операция унесет ее жизнь? — он продолжает допытываться, его глаза цвета ночи сверлят мои.

В голове проносится мысль о том, что я потеряю своего единственного члена семьи. Как бы я жила дальше, если бы потеряла ее? Я с трудом сглатываю, пытаясь прогнать ужасающий ответ, который всплывает в моей голове.

Я бы последовал за ней.

В этот момент мне хочется исчезнуть; его вопрос слишком откровенный, слишком грубый. Все, что я могу выдавить из себя, — это слабый и неопределенный ответ.

— Я все равно буду любить ее, даже когда она умрет.

Авиэль кивает, но я знаю, что он видит мою заурядность насквозь.

— Возможно, твои представления о любви и верности сильнее, чем у кого—либо, кого можно себе представить. И все же, — говорит он бесстрастно, — правильный ответ — скорбеть и принимать тот выбор, который ты сделала ради нее.

В этот момент у меня щемит сердце, и мне отчаянно нужно отвлечься.

— Итак, чего бы ты хотел в качестве выигрыша в нашей партии в шахматах? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь увести наш разговор в сторону от сестры, надеясь, что он не будет углубляться в эту тему дальше, чем это необходимо.

Его обольстительная улыбка — это уловка, когда он произносит.

— Будет правильным — не поднимать эту тему.

— Мне интересно.

— Я интересен для тебя?

Я киваю.

— Думаю, я имею ввиду то, что мог бы хотеть такой мужчина, как ты, — говорю я, заинтригованная тем, что в его глазах, кажется, таится какая—то тайна.

— Ты имеешь в виду, что я бы хотел... .— он шепчет, — раньше я хотел бы видеть надежду, которая угасала бы сама по себе. А теперь... — на этом ответ Авиэля заканчивается, и он просто пожимает плечами. Он восторгает мен, но в то же время настораживает своими неизвестными намерениями.

Я провожу по нему взглядом, когда он поднимается и возвышается надо мной, от исходящей от него угрожающей ауры у меня по спине пробегает холодок. Я проглатываю страх, который вот–вот подступит к горлу.

Он мягко спрашивает:

— Интересно, если твоя сестра поправится, ты наконец перестанешь проявлять ко мне любопытство? — от его слов меня бросает в жар, и в его тоне есть что–то такое, что заставляет меня чувствовать себя так, словно я стою на краю обрыва, не имея ни малейшего представления о том, что находится внизу.

Я яростно встречаю его взгляд и возражаю:

— Ты так же очарован мной, — указывая на тот странный факт, что он никогда не отходил от меня ни на шаг, — Иначе зачем бы ты был здесь? Твоя роль закончилась несколько дней назад, — возражаю я, — Но ты здесь.

Он отступает на шаг, как будто видит меня впервые, и глубоко вздыхает, прежде чем посмотреть на меня со слабой улыбкой, которая не отражается в его глазах.

— Возможно, я позволил этому продолжаться слишком долго, — говорит он скорее себе, чем кому–либо другому.

Авиэль решительно берет со стула свое пальто и вешает его на предплечье. Он кладет руку мне на плечо, на мгновение задерживая на мне свой пристальный взгляд.

— Спокойной ночи, Адора. — наконец произносит он и медленно выходит из комнаты.

Я сижу одна у постели Алесии, вновь обдумывая его слова, когда мои веки смыкаются и я погружаюсь в сон без сновидений.

Оглушительный звуковой сигнал внезапно вырывает меня из дремоты, и я замираю, ошеломленная. Постоянный звуковой сигнал аппарата, который отслеживает жизненные показатели Алесии, внезапно меняется на более громкий.

Я вскакиваю со стула, и моя сонливость мгновенно превращается в панику. Я чуть не падаю на ее кровать, пытаясь нажать на кнопку вызова врача, когда ее пульс начинает учащаться, и когда Алисия начинает шевелиться, я крепче хватаюсь за поручни кровати. Мое сердце трепещет от предвкушения, когда ресницы Алесии трепещут, и ее глаза медленно открываются. Я не отрываю от нее взгляда, даже когда в палату входит доктор, а за ним Авиэль и Джон.

— Привет, — бормочет Алесия, ее голос хриплый от пережитого испытания, ее взгляд встречается с моим.

— Привет, — отвечаю я, с трудом выговаривая слова, которые переполняют меня эмоциями, — Как ты себя чувствуешь?

— Как будто кто—то вырвал мое сердце, — она слабо шутит, морщась и пытаясь принять другое положение на медицинской койке.

— По крайней мере, у тебя останется классный шрам. — я улыбаюсь, глаза полны слез, беру ее руку в свою и крепко сжимаю, хотя она едва может ответить на это.

Если бы я была религиозным человеком, у меня возникло бы искушение вознести благодарственную молитву за выздоровление Алесии, но я знаю, что не стоит искать здесь божественного вмешательства. Это было связано с темными связями Авиэля – таинственной фигуры, скрывающейся в тени, – которая совершила это чудо.

А Авиэль не был похож на человека, которому можно молиться.

Доктор быстро занимает мое место рядом с Алесией, чтобы осмотреть ее, и я бросаю взгляд на Авиэля и замечаю вспышку недовольства в его глазах, когда они встречаются с моими, — признак того, что наша замысловатая игра далека от завершения.

Глава 8

Адора