Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Кэрролл Джонатан

Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132

– Я никогда не знал своего отца. Он оставил нас с мамой, когда мне было два года.

– Ну вот видишь! Я, разумеется, сочувствую, но это может означать, что ты потенциально еще более опасен, чем я, если верить в проклятие. Потому что ты не знаешь, каким был твой отец. Или каков он есть. Он может оказаться пострашнее моего буйного старика.

Мы переглянулись, и последовавшая за этим пауза подтвердила, что здесь наши мнения совпадают.

Эймон усмехнулся и покачал головой:

– Бедная Ава! В худшем варианте сценария – если проклятие реально – ей придется туго, как ни поверни: у меня папаша-монстр, а у тебя отец-загадка, который может оказаться новым Джеком-потрошителем.

Я попытался возразить:

– А может, мой отец прекрасный человек.

– Прекрасные люди не бросают свои семьи.

– Однако же ты бросил Аву.

– Мы с ней не семья! – прорычал он. – И я никогда не говорил, что хочу иметь детей.

Бывает так, что чья-то вроде бы незначащая фраза внезапно помогает вам разобраться в самом себе. Когда Эймон сказал, что не желает иметь детей, я вдруг отчетливо понял, что я как раз хочу быть отцом ребенка Авы – и хочу этого больше всего на свете. Вот так просто. Я любил ее и был бы счастлив прожить с ней всю оставшуюся жизнь, если только она согласится. И мне по большому счету было все равно, от меня будет ребенок или от Эймона. И мне было наплевать на проклятие. Более того, меня не пугало даже вероятное безумие Авы Малкольм. Я хотел жить с ней и ради этого был готов на все.

Когда я сказал это Эймону, он осенил меня крестным знамением, как пастор, благословляющий прихожанина.

– Я не знаю, кто ты: идиот, мазохист или чудеснейший парень на всем белом свете. С возрастом люди не становятся лучше – просто они постепенно воплощают то, что им написано на роду. Если Ава уже сейчас чокнутая, дальше пойдет только по наклонной.

– Знаю. Но может, она вовсе не чокнутая.

Он вновь отхлебнул из своего стакана.

– Может, и так. Но это будет означать, что проклятие существует, что оно не плод больной фантазии. И тогда ты вляпаешься в другую кучу дерьма. Как ни крути, дела твои плохи.

– Это мы еще посмотрим. Ты в курсе, что сегодня она получит результаты анализов ДНК?

Эймон глубоко вздохнул:

– Уф… Когда узнаешь результаты, звякни мне, ладно?

– Идет.

Я протянул ему руку, и мы обменялись долгими рукопожатиями. Потом он ухмыльнулся:

– Ты молодчина, без дураков. Аву не бросишь при любом раскладе – так уж ты устроен.

– Не пояснишь напоследок, о какой мерзлятине ты тут говорил?

– Нет, сейчас тебе это знать ни к чему. Может, ей хватило одного меня для эксперимента. В общем, забудь.

Он в который раз хлопнул меня по плечу и вышел из бара.

Авы дома не было, и я открыл дверь своим ключом. На столике в прихожей, на самом видном месте, лежала стопка бумаг, а сверху – записка на желтом листке. Большими черными буквами: «ПОЖАЛУЙСТА, ПРОЧТИ». Беря со столика бумаги, я обнаружил еще одну записку. Буквы помельче, почерк Авы.

Здесь результаты анализов ДНК. Отец моего ребенка – не ты, но и не Эймон. Я позорно струсила, не хватило духу сказать тебе это в лицо. Проведу этот день у сестры и вернусь к вечеру. Пожалуйста, дождись меня, и тогда все обговорим. Извини за вранье, что не спала с другими мужчинами. На самом деле у меня были другие связи в то время, когда мы жили вместе.

Что касается Ламии и проклятия: возможно, тебе все равно, но тут я сказала правду. Я не знаю, кто отец ребенка, хотя до сих пор была уверена, что это либо ты, либо Эймон. Но Ламия не была мною выдумана. И проклятие не выдумка. И моя любовь к тебе, как и мое уважение, – не выдумка. Прошу, дождись меня, не уходи. Я того не заслуживаю, но все-таки прошу.

Я был слишком потрясен, чтобы разбираться с анализами, – там были какие-то цифры, графики и на последней странице заключение, которое я прочел, но ничего не понял, поскольку голова была полностью занята другим.

Не снимая плаща, я с бумагами в руке прошел в гостиную и сел на диван. Тот самый диван, на котором мы столько раз душевно беседовали, занимались любовью или просто сидели рядом с книгами либо без них, молча радуясь близости друг друга. Я еще раз попробовал вникнуть в содержание документов, но вскоре убедился, что это бесполезно, и наклонился вперед, чтобы бросить бумаги на журнальный столик.

В центре столика лежал объемистый фотоальбом, ранее мною не виденный. На обложке было написано: «Застывшая жизнь». А внутри обнаружилась коллекция поразительных снимков: мертвые звери, рыбы, рептилии – весь животный мир в умершем и замороженном виде. Скованные холодом тела лежали в разных местах и позах: на спине, на боку, в ящиках со льдом на рыночных прилавках, на обочинах заснеженных дорог – по всей видимости, сбитые машинами. Впечатляюще, пронзительно и жутко. Переворачивая страницу за страницей, я вспомнил слова Эймона о «мерзлятине», которую показывала ему Ава. Может, он имел в виду этот альбом? Или что-то еще?

Просмотрев с десяток страниц, я наткнулся на закладку. Зеленый листок, прилепленный над фото, истрепался и загнулся внутрь, – похоже, альбом чаще всего открывали на этом месте. Сама же фотография разительно отличалась от остальных. Женщина в черном одеянии с младенцем на руках. Идет снег – весь мир вокруг нее окутан белизной. Только женщина и младенец выделяются на этом фоне. Однако дитя на ее руках – насколько можно видеть, ибо женщина как будто пытается спрятать его от фотографа, – не выглядит живым; причем холодная белизна его кожи наводит на мысль о том, что он заморожен, подобно другим объектам съемки в этой коллекции.

Но самое потрясающее здесь – это лицо женщины. Оно излучает безмятежность. Если младенец на ее руках и вправду мертв, то она возвысилась над своим горем, обрела святость – либо утратила человечность. Достигла высшего умиротворения или познала его уже за гранью безумия.

В этом образе было столько завораживающей красоты – именно красоты, другого слова тут не подобрать, – что я в течение долгой минуты не мог оторвать глаз от снимка. И лишь когда первое впечатление ослабло, я перевел взгляд на подпись внизу страницы. Имени фотографа там не оказалось, но было указано место съемки: Сабунчи, Баку, Азербайджан.

Замужем за облаком

Разве могла она сказать ему такое? Разве могла она, глядя ему в глаза, заявить: «Извини, но секс с тобой меня не заводит. Мне неприятны твои прикосновения, твои поцелуи и особенно твой запах». Она где-то читала, что, если тебе не нравится запах партнера, это значит, что вы генетически не подходите друг другу. Это как система раннего предупреждения – твой организм сигнализирует, что, если ты сойдешься с этим человеком и заведешь детей, они могут оказаться неполноценными; так что не стоит этого делать. И она предпочла бы объясниться именно в таком ключе, сведя все к биологии: мол, ты мне нравишься, но сама природа против нашего союза – и так далее.

А ведь у него была масса хороших качеств: веселый, щедрый, понимающий, терпеливый. Чего еще можно желать от спутника жизни?

– Я всерьез подумываю о вызове аннулятора.

Рамона закрыла глаза и покачала головой:

– Я боялась, что рано или поздно ты это скажешь. Неужели все так плохо? Неужели нет других способов поправить дело?

Разговор происходил в баре на 4-й улице, где им составляли компанию большие кружки фирменного бочкового пива и бармен-голландец, говоривший на пяти языках.

Две сестры, Лийя и Рамона (Рэй) Кэнделин, сидели рядышком за барной стойкой, на которую с другой стороны облокотился бармен Менно. Он, как всегда, был рад видеть их вместе. Обе женщины ему нравились. Одну из них он любил. Минуту назад он принес им пиво в охлажденных кружках. Они выдержали паузу в разговоре, ожидая его возвращения. Менно был мужем Рэй.

Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132