История этических учений - Коллектив авторов

Словом, задача, сформулированная первыми поэтами и мудрецами античности и составлявшая ее цементирующую духовную основу, а именно как через добродетельность жизни достичь вечного блаженства, - эта задача была, наконец, решена. Это означало, что наступил конец античной этики, а вместе с ней и всей античной эпохи.

ЛИТЕРАТУРА

Аристотель. Никомахова этика // Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1983. Т. 4.

Васильева Т.В. Комментарии к курсу истории античной философии. М., 2002.

Гаспаров М.Л. Занимательная Греция. М., 1995.

Гегель Г.Ф.В. Лекции по истории философии. СПб., 1993.

Геродот. История. М., 1993.

Гесиод. Труды и дни // Гесиод. Полн. собр. текстов. М., 2001.

Гомер. Илиада. М., 1978.

Гомер. Одиссея. М., 2000.

Гусейнов А.А., Иррлипц Г. Краткая история этики. М., 1987.

Демокрит. Текст, перевод, исследования / Под ред. С.Я. Лурье. М., 1970.

Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986.

Доброхотов А.Л. Категория бытия в классической западноевропейской философии. М., 1886.

Ксенофонт. Сократические сочинения. СПб., 1992.

Ийегер В. Пайдейя. Воспитание античного грека. М., 1997.

Лосев А. Ф. История античной эстетики: Ранняя классика. М., 1963.

Глава VI. Конец античной этики: Плотин

Лосев А.Ф. История античной эстетики: софисты, Сократ, Платон. М., 1969.

Лосев А.Ф. История античной эстетики: Аристотель и поздняя классика. М., 1975.

Лосев А.Ф. История античной эстетики: ранний эллинизм. М., 1978.

Лукреций. О природе вещей: В 2 ч. М., 1947. В приложении тексты Эпикура.

Маковельский А.О. Софисты. Баку, 1946.

Платон. Апология Сократа. Критон. Протагор. Пир. Филеб. Государство // Платон. Соч.: В 3 т. М., 1968-1972.

Плотин. Эннеады: В 2 кн. Киев, 1995; Киев, 1996.

Плутарх. Моралии. М., 1999.

Порфирий. Жизнь Пифагора. Жизнь Плотина // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. Приложение. М, 1986.

Прокл. Первоосновы теологии. Тбилиси, 1972.

Римские стоики. Сенека. Эпиктет. Марк Аврелий. М., 1995 [Библиотека этической мысли].

Секст Эмпирик. Против ученых // Секст Эмпирик. Соч.: В 2 т. М., 1975-1976.

Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989.

Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1966.

Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977.

Столяров А.А. Стоя и стоицизм. М., 1995.

Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии. М., 1997.

Фрагменты ранних стоиков / Пер. и коммент. А.А. Столярова. М., 1998, 2001.

Чанышев А.Н. Философия Древнего мира. Учебник для вузов. М., 1999.

Целлер Э. Очерк истории греческой философии. М., 1996.

Раздел пятый

ЕВРОПА: СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

ВВЕДЕНИЕ

Нам предстоит рассмотреть основные этические (или содержащие те или иные значимые этические положения) доктрины христианского Запада и Востока эпохи Средневековья, а также и примыкающие к христианству моральные учения. Содержательная ось, вокруг которой концентрируется изложение, задается, таким образом, первичной моделирующей системой -Священным Писанием и производными от него концепциями церковного и внецерковного характера.

Как и античная культура, которая до самого ее заката оставалась в пределах собственной архетипики, рожденной в недрах мифологического мышления, так и христианское мировоззрение характеризуется вполне сознательной установкой на первичные образцы, догматически закрепленные в вероучительных определениях. Это мировоззрение нового типа - предельно идеологизированное (в смысле осознанного и бескомпромиссного служения одной идее - идее единого Бога) и отмеченное печатью собственной исключительности. Если античные парадигмы сознания питались прежде всего почвой “не осознающей себя мысли” - мифа, а затем уже вторичным образом, чаще всего бессознательно, воспроизводились в структурах философской рефлексии, то христианская рефлектирующая мысль изначально признавала свою служебность по отношению к Откровению, определенному в догматических формулах.

Популярный в Средние века тезис Петра Домиани о “философии как служанке богословия” (образ человеческой души, предстоящей перед Богом) позволяет эксплицировать из него вполне соразмерную средневековому пониманию идею этического начала как производного от религиозного и вторичного по отношению к нему. В этом смысле (хотя это не единственное ее основание) никакая христианская этика не могла быть автономной, но всегда в большей или меньшей степени тяготела к теономности. Применительно к христиан-

447

ской моральной философии можно с достаточным основанием говорить о принципиальной прагматике морального начала как служебного по отношению к высшей религиозной цели - спасения души. Последнее осуществлялось уже в ином пространстве и формулировалось в иных терминах, чем моральная действительность.

По нашему мнению, принципиальное отличие моральной установки от религиозной (эта же граница разделяет античную и христианскую этику) заключается в том, что мораль определяет своей высшей целью достижение совершенства природы, заложенной в человеке, в то время как религия видит ее в спасении человека, достижимом за пределами его природы. Античная классическая философская этика (Пифагор, Эмпедокл, Сократ, Платон, даже Аристотель), решая в сущности ту же задачу спасения, постулировала тождество этического и религиозного. В названной ценностной субординации средневекового сознания можно обнаружить несомненное выражение одной из христианских этических добродетелей - смирения человеческого перед божественным (humilitas). Но этот опыт смирения, как говорит нам практика средневековой философии и монашеской аскетики, был скорее не унижающим, а воспитующим. Он создавал школу дисциплины мысли и жизни (ведь религия - это прежде всего служение, дисциплина самообуздания низшего перед высшим). Она была особенно важна в эпоху частичной варваризации общества. А многообразие философских школ и мыслящих индивидуальностей в истории Средних веков подтверждает, что догматическая принудительность не смогла в те времена стать чрезмерной.

П. Флоренский в “Иконостасе” отмечает, что иконографический канон именно в силу своей строгости и позволял оттенить индивидуальность художника. С определенными оговорками это же определение можно перенести и на аскетическое монашеское деяние, которое представляет собой “художество из художеств”, “практическую философию” христианства, подчиняющуюся известным канонам, и на идеал добродетельной мирской жизни.

“Аксиоматика” христианской доктрины всегда выступает более выпукло и отчетливо по сравнению с ее античными аналогами. Мы попытаемся описать основные ее составляющие, специфически характеризующие христианское мировоззрение. Ими задаются и первичные модели морального сознания.

Прежде всего, символическую пространственную таксономию христианского космоса конструирует образ креста, скрещения двух векторов человеческого бытия - вертикального и горизонтального, отношения человека к Богу и к себе подобным (также и к самому

448

себе). Эта двойственная установка выражена в заповеди любви к Богу (первой и наибольшей) и любви к ближнему (второй) (Мф., 22:37-39). Она отчетливо определяет прагматику морального начала (отношения человека к человеку) как вторичного по сравнению с религиозным (отношения человека к Богу). Ее онтологическое прочтение укореняет божественное начало в сверхсущем - ведь Бог как податель бытия выше всякого сущего, в то время как сущему традиционно соответствует пространство философского, а следовательно, и этического дискурса.

Не вызывает сомнений и теономный характер христианской этики. В ней морально-религиозный Закон вручается Моисею высшей личностью - Богом (Исх., 19:20). Собственно, Господь Сам и полагает “пределы добра и зла”; как потом утверждал Дунс Скот, добро существует не в силу какой-то присущей ему самому “природы”, а потому, что дано Богом. В этой авторитарной версии появления морального закона в неявной форме выражена ненатуралистическая идея происхождения нравственных ценностей: они не имеют основания ни в какой естественной реальности, а в определенном смысле запредельны ей, о чем почти через три тысячи лет вновь заговорят И. Кант и Д. Мур. И, действительно, опыт истории этической мысли показывает, что не только заповеди Декалога и Нагорной проповеди не вписываются в “естественное” человеческое бытие, но и в целом моральная действительность человека представляет для мира природы загадку. Она должна быть разрешаема за пределами природы.