Зодчий. Книга III (СИ) - Погуляй Юрий Александрович

Он почти сел в машину, но остановился.

— Госпожа Панова, уверяю, этот поступок не останется незамеченным. Благодарю за службу.

— Рада стараться!

«Иноходец» отъехал, и уже через миг Панова оказалась у меня на шее, и я почувствовал её губы на щеке. После поцелуя девушка отстранилась и со сверкающим взглядом воскликнула:

— Миша… Михаил! Вы меня спасли! Вы… Я не знаю, как вас отблагодарить. За то, что вы сделали. За то, что предложили помощь. За всё!

— Сочтёмся, — я посмотрел на часы. — Ночной поезд в Минск отправляется через сорок минут. Мы ещё можем успеть.

— Я сделаю всё, что вы скажете! Хотите успеть — значит успеем!

Она вся раскраснелась.

— Только мне нужно сделать один звонок перед этим, — заметил я. — Подождите, пожалуйста.

Проблема с Шибановом почти решена, но оставалась одна маленькая деталь. Я отошёл на несколько шагов, наблюдая за тем, как счастливая Александра кружится, раскинув руки в сторону и запрокинув голову. И набрал Дигриаза.

Шибанов открыл глаза и испуганно огляделся. Вокруг темнота. Темнота и звёзды. Боже, звёзды! Свет! Наконец-то! Ему показалось, что он целую вечность куда-то падал. Падал, орал, в кромешной тьме, не понимая, как оказался в этом небытии!

Причём, всё случилось так резко. Так внезапно! Ведь до этого он просто сидел в этой дыре, в Томашовке, ожидая реакции Баженова, когда вдруг наступила темнота. Хаиров за миг до этого момента дёрнулся, да, а потом непроглядная тьма.

Почему так холодно? И почему всё чешется? Шибанов попытался пошевелиться и ткнулся во что-то мокрое ногой. Руки были связаны за спиной, и когда он попытался дёрнуться, то услышал сдавленный стон.

— Хаиров? Смирнов? — просипел старший комиссар, выворачивая шею. Вокруг зудели комары, рядом журчала река да голосили лягушки.

— Владимир Тарасович, где мы? — ответил Смирнов. — Как чешется! Ай! Больно! Я падал. Я падал целую вечность. Вы кричали! Я кричал. Все кричали.

Пятка попала в промежность Шибанову, и он всхлипнул от боли и неожиданности прикосновения к сокровенному. Где его одежда? Почему он совершенно голый⁈ Почему в него упирается другой голый мужик⁈

— Что произошло? Хаиров?

Снова пинок.

— Кто это⁈ Убью!

— Простите, Владимир Тарасович, — сказал младший сержант откуда-то сзади. — Я не могу пошевелиться, чтобы вас не задеть.

Несколько минут Шибанову потребовалось для того, чтобы понять: он крепко связан с двумя подельниками, и все они втроём лежат на берегу реки, сплетённые так, что за картинки с подобными изображениями легко можно было бы отправиться в застенок по нехорошим обвинениям. А ещё под его ногой шевелилось что-то мерзкое и липкое. То ли червяк, то ли ужик.

— Что произошло⁈ Баженов⁈ Это был Баженов? — Шибанов задёргался, отчего запищал от боли Хаиров, и в пах старшему комиссару снова прилетела пятка.

— Владимир Тарасович, не делайте так, — проскулил лягнувший его подельник.

— Свет! Свет! — подал голос Смирнов и заорал. — Люди! Помогите! Мы здесь!

Шибанов попытался повернуться, но он видел только чёрную реку. А потом в воде появилось отражение проблесковых маячков.

— Всё, мужики. Это наши, — сказал Смирнов. — Наши! Нашли! Не зря на вас метку ставили, Владимир Тарасович! Нашли, слава богу!

— Хана тебе, Баженов, — прошипел Хаиров.

Шибанов молчал. Он смотрел на приближающиеся маячки и всё понимал. Одна машина. Две. Три.

— Погодите, это же не наша «люстра» на машине. И это не полиция. Это же… Чёрт! Чёрт! — Смирнов задёргался, и его подельники взвыли от боли. — Это особисты, Владимир Тарасович!

Старший комиссар, а теперь, очевидно, бывший старший комиссар, не ответил. Он и без комментариев связанных с ним помощников всё понял.

Глава 8

— Я так виновата, Михаил, — только и сказала Паулина, когда я вошёл в её кабинет. Хозяйка трактира сидела у себя за столом, такая же нарядная, как и всегда. Но даже с порога было видно: Князева пыталась замаскировать следы побоев, и несмотря на все женские таланты работать с косметикой — полностью спрятать не получилось. М-да, Шибанов постарался, конечно. Жаль, что мне не довелось самому им заняться.

Я молча прикрыл за собой дверь, прошёл к тяжёлому письменному столу Паулины. Взял стул и, повернув его спинкой вперёд, плюхнулся сверху:

— Стоило мне уехать, как всё пошло наперекосяк, — вздохнул я. — Как ты себя чувствуешь?

— Униженной и оскорблённой, Миша! — деланно возмутилась Князева. — Миша! Что за вопросы? Раз я ещё дышу, значит, жизнь удалась. Так говорила моя мама и я склонна с ней согласиться.

— Спорное заявление, но такой оптимизм мне нравится, — покачал я головой. — Если тебя это утешит, то Шибанов своё получил.

Паулина стал ледяным и колючим:

— Где он?

— Где-то в подвалах особого отдела по работе с такими ублюдками. Поверь, ты ему не позавидуешь.

— Как ты это провернул, Миша? — вдруг поинтересовалась Паулина. — Как ты это сделал?

— Сделал — что? — не понял я.

— Освободил меня! Ты не в себе, Мишка-Мишенька-Мишаня⁈ Это ведь было так, словно подул ветер. Они просто исчезли. Я помню только, как разлетелась в щепки дверь в подвал, и тут вонючий помощник Шибанова просто испарился. И верёвки упали.

— Хм… — нахмурился я.

— Это был не ты? — поняла Паулина, и её красивые глаза округлились от изумления.

— Ты не знаешь, куда исчез Билли? — не ответил я на её вопрос. — Не могу с ним связаться.

— Твой чудаковатый американец? Он как-то с этим связан?

— Ты сама его видела, как он мог подобное провернуть? Это ведь обычный гуляка-авантюрист, — Дигриаз вряд ли хотел бы, чтобы я сейчас всем рассказывал о его талантах и умениях.

Князева смотрела с сомнением, очевидно желая что-то сказать, но не решаясь.

— Что? — подогнал я девушку.

— Ты знаешь, что он говорит так, как не говорят в Америке? — спросила она. — Он совершает много ошибок в своих речах. Слишком много. Слишком грубых. Твой приятель не тот, кем себя рисует.

— Пусть так. Мы все порою не те, за кого себя выдаём. Значит, не знаешь? — задумчиво поинтересовался я.

— Прости, — вздохнула Паулина. — Я могу поспрашивать у своих птичек, раз тебе это так важно. У него комната на месяц арендована. Девочки говорили, что там какой-то бардак был, но он ведь творческий человек, как я понимаю. Всё время что-то пишет, пока есть. Так что, спросить?

— Нет, не надо. Сам поищу.

Я подошёл к девушке, нежно коснулся синяка. Паулина пристально смотрела мне в глаза, не пытаясь отстраниться.

— Поднимать руку на твою красоту есть смертельный грех, — заметил я.

— А если бы я попросила? — дёрнула бровью Князева и села так, чтобы показать декольте.

— Боюсь, у меня не настолько продвинутые понятия в отношениях, прости, — улыбнулся я.

Князева деланно вздохнула, мол, какое горькое разочарование, а затем добавила:

— Мне кажется, есть ещё что-то у тебя ко мне, Миша. Говори.

— Обожаю умных женщин, — не стал скрывать я, — но…

— Все вы так говорите, что вам нравятся умные, а не красивые, а потом прячетесь в кусты, — деланно вздохнула Паулина.

— … но я приехал в Томашовку полчаса назад, — продолжил я. — В поезде спал сидя. Потом гнал сюда шесть часов за рулём, запихав в себя сосиску в тесте и литр кофе. Я даже не сходил в душ, сразу к тебе пришёл. Думаешь, это было просто так?

— Миша! Только не говори, что у тебя любовь! — нахмурилась Паулина. — Ты разобьёшь мне сердце!

Я усмехнулся, но ничего не сказал. Но и не пошевелился.

— Выкладывай, — сделала широкий жест девушка.

— Мне нужно порченое золото, — произнёс я. — Много. Всё, что сможешь найти.

Хозяйка трактира посмотрела на меня, как на блаженного.

— Но зачем⁈

— Это дело десятое. Потом, когда расскажу, ты просто ахнешь. Но сейчас найди мне всё, что сумеешь. На всех ваших аукционах, во всех скупках. Сможешь?