Подвиг тридцатой батареи - Мусьяков Петр Ильич

— Не знаю, товарищ комиссар, не интересовался...

— А жаль. Четыре с половиной центнера! Выходит, что ваша старенькая мать почти месяц трудилась, чтобы обеспечить сына надежным противогазом. А сынок взял да и выбросил двадцать трудодней своей матери.

В землянке стало тихо.

— Резиновая маска изготовлена из высокосортного синтетического каучука, который, как известно, делают из спирта. По точным данным, на эту самую маску пошло полтора пуда картофеля и кило восемь зерна. Да плюс к этому труд рабочих. А вы эту маску, — повысив голос, продолжал Соловьев, — выбрасываете, как негодную тряпку. Правильно это?

Аудитория молчала...

На другой день Окунев, обходивший окопы, возвратился и радостно сообщил: «Понимаете, товарищ комиссар, все разбросанные противогазы куда-то исчезли».

Хорошо была поставлена на батарее и наглядная агитация. Везде, где только можно было, начальник клуба и библиотекарь разместили яркие и броские лозунги. На одном из щитов, вмонтированных в стены, были написаны стихи Сергея Алымова:

Стоит Севастополь,

Хоть города нет,

Хоть город весь в пепле,

Разбит и разрушен.

Стоит Севастополь.

Г ремит на весь свет Великая слава Громче всех пушек.

На бетоне у главного входа под массив защитники батареи начертали:

Мы в бой идем отечественный, правый.

Отчизна! Слышишь клятву сыновей —

Иль победить, иль умереть во славу Непобедимой Родины моей!

Бывали на батарее очень тяжелые дни, когда не у каждого хватало выдержки.

Соловьев собирал политруков и секретарей подразделенческих партийных организаций и беседовал с ними. Он говорил о том, что политработник должен быть всегда среди бойцов, делить с ними все трудности.

— Надо подумать, как найти путь к сердцу каждого моряка. Старайтесь занять их в свободные минуты, почитайте вслух роман Островского «Как закалялась сталь». Неплохо бы найти еще «Овод» Войнич. Не забудьте рассказы Г орького, «Песню о Соколе». Да песен надо петь побольше, хороших патриотических песен. Выделите запевал, да и сами подтяните.

Во время одной вылазки против наступавших немцев убило связиста — старшего лейтенанта, отца двух маленьких ребят. Его жена жила в одной деревне с женой Соловьева. В очередном письме жене комиссар написал: «Ты, Бронечка, сходи к ней, когда она получит официальное сообщение...

Постарайся утешить ее в таком тяжком горе. Поплачьте вместе, и ей легче станет».

До Великой Отечественной войны личный состав береговых батарей проходил курс стрелковой подготовки по упрощенной программе. Стрелять могли все бойцы, но быстро и хорошо окапываться, маскироваться, переползать, бросать гранаты умели далеко не все. Автомата многие краснофлотцы даже не видели. Пришлось доучиваться уже во время войны. А это оказалось далеко не простым делом. Самая большая трудность — недостаток времени. Работы прибавилось втрое — впятеро, а день уже пошел на убыль. Приходилось каждую минуту использовать для боевой учебы, для тренировок в поле, на стрельбище, полигоне, в учебно-тренировочном классе.

Некоторые бойцы считали, что они подготовлены к бою, а при проверке выяснялось, что кое-кто из них не знает устройства гранаты, не умеет бросать ее в цель. Да и стреляют неважно. Другие небрежно обращались с оружием: уже было несколько «случайных» выстрелов из винтовок и пистолетов, правда, пока никого не ранило. А один раз произошел такой случай.

Группа мотористов, электриков и слесарей изучала устройство боевой гранаты в помещении мастерской под массивом. Один из краснофлотцев трюмной группы вставил в гранату запал и стал поворачивать ее рукоятку. В это время ударник сорвался и наколол капсюль. Раздался щелчок, и граната зашипела. Краснофлотец растерялся, а окружавшие его бойцы замерли от неожиданности. Только самообладание краснофлотца слесаря Лукьянова спасло положение. Он вырвал у растерявшегося бойца гранату и, швырнув за станок, крикнул: «Ложись!» Грохнул взрыв, осколки зацокали по стенкам, но в людей не попали: станок прикрыл их. Отделались только испугом и звоном в ушах.

Этот случай использовали для того, чтобы разъяснить личному составу батареи всю важность «пехотных наук». Во всех подразделениях провели партийные собрания и беседы о значении боевой выучки, чаще стали тренироваться в бросании боевых гранат, для чего был создан специальный окоп. Коммунисты и комсомольцы возглавили движение за овладение двумя — тремя воинскими специальностями. Появились новые стенды со схемами и чертежами. Не забыли и трофейное оружие — его тоже изучали, когда забирали у врага. После декабрьских боев трофейного оружия стало больше.

Но как ни был загружен трудовой и боевой день, об отдыхе бойцов тоже надо было заботиться: «после боя сердце просит музыки вдвойне».

Однажды Соловьев позвал политрука пятой боевой части Рудакова и спрашивает:

— Знаешь, что сказал Максим Г орький о песне?

Рудаков ответил что-то неопределенное.

— «Песня — крылья человека». Давай-ка организуй хор, плясунов и всякую там другую краснофлотскую самодеятельность. Устинов тебе поможет. Ты ведь, кажется, еще в училище самодеятельностью занимался.

Рудаков создал творческие группы и стал разучивать с ними программу вечера самодеятельности. Вначале не все шло гладко, но потом поднаторели и стали выступать не только у себя на батарее, но и в 90-м стрелковом полку Приморской армии, в 8-й бригаде морской пехоты.

Радиогазета выходила ежедневно. Последнее время ее редактировал Устинов, он же и читал ее перед микрофоном. В газете подводили итоги боевого дня, называли передовых воинов, рассказывали, как они совершенствуют свою боевую подготовку. Радиогазету слушали почти все бойцы, находившиеся под массивом. В помещениях батареи было до шестидесяти репродукторов и более сотни наушников.

В. А. Рудаков (1960 год).

Во всех подразделениях выходили боевые листки или стенгазеты. Их содержание отвечало задачам дня. В них было много интересных, броско поданных материалов, была критика нерадивых и сочный краснофлотский юмор «с перцем». Тут писали не только о батарейных делах: доставалось фашистским вралям, «разделывали под орех» Гитлера, Г еббельса, Г еринга, Антонеску и других фашистских главарей.

Большую роль играли групповые и индивидуальные клятвы. Их составляли сообща и подписывали все бойцы подразделений. Батарейцы клялись родной Коммунистической партии и любимой советской Родине в непоколебимой верности воинскому долгу, обещали стоять насмерть, драться до последней капли крови, бить врага до полного уничтожения. Слово держали твердо.

Все командиры и политруки подразделений были агитаторами и часто беседовали с бойцами. Многие участвовали в художественной самодеятельности. Очень одаренным человеком оказался начальник связи А. Пузин. Он хорошо играл на пианино, пел, декламировал стихи Пушкина, Маяковского, Некрасова.

На вечере, посвященном памяти В. И. Ленина, Пузин с подъемом прочел отрывок из поэмы В. Маяковского о Ленине. Батарейцы стоя слушали его.

Партийное бюро батареи было подлинно коллективным органом партийного руководства. Заседания бюро созывались в любое время, даже в самые напряженные дни боев. Однажды секретарь партбюро Коломейцев и комиссар Соловьев созвали партбюро в тот момент, когда враг прорвался в район городка батареи. Каждая минута была дорога, поэтому заседание бюро длилось буквально несколько минут. Надо было срочно разъяснить создавшуюся обстановку и призвать личный состав с честью выполнить свой долг перед Родиной. В решении партбюро записано:

«1. Батарею защищать. Умереть, но ни шагу назад.

2. Члену партбюро т. Андриенко поручается проводить партийно-политическую работу среди личного состава в своей боевой части, т. Яровенко — среди роты охраны батареи.

3. Т. Коломейцеву проводить партийно-политическую работу среди пулеметчиков».

Через десять минут, выполняя решение партбюро, члены партбюро уже были на местах.