Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!» - фон Риббентроп Рудольф
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
Когда господь бог наутро осмотрел повреждения, мы обнаружили следующее: в церкви этот парень, нетвердо держась на ногах, налетел на подсвечник из гипса, тот упал и разбился. В пивной он высадил окно и прихватил кресло-качалку — его мы нашли на улице; в одном саду он похитил кролика из сарайчика, тот отыскался у него на квартире в полном здравии и был передан, как и кресло-качалка, законному владельцу. И наконец, кульминация «бесчинств»: на деревенской улице он проходил мимо дома, к стене которого была приставлена лестница, ведшая к окну на втором этаже. Лишь от моего следователя в Париже капитана Гара, явно сдерживавшегося, чтобы не помереть со смеху, я узнал, что мой человек полез вверх по лестнице и, гаркнув в открытое окошко что-то вроде «ху, ху», вспугнул месье Икс и мадемуазель Игрек (!), которым пришлось, как это теперь стояло в актах, спасаться бегством неодетыми. Во всяком случае, так мне, ухмыляясь, рассказал капитан Гара.
Мой первый визит был нанесен священнику, чтобы извиниться и, конечно же, уведомить о принятии на себя расходов на ремонт. Последовало посещение мэра, дряхлого, прикованного к инвалидной коляске генерала. Не знаю, дошло ли до него вообще, зачем я пришел, так как он снова рассказывал мне, как и каждый раз, когда я вынужден был иметь с ним дело, что это именно он не дал немцам взять в 1916 году Верден. Само собой разумеется, все «убытки» были возмещены. Кроме того, на виновника, по приказу командира дивизии, был составлен «отчет с места преступления», что могло для него окончиться военно-полевым судом. Большего сделать было едва ли возможно! Когда я, наконец, был выдан в 1948 году французам, инцидент превратился в «разграбление и частичное разрушение деревни и церкви Аркур», вероятно, французы не добились бы экстрадиции от американцев без этого сгущения ужасов.
Итак, я стал «военным преступником». Мой допрос вел мистер Ховард, говоривший без акцента по-немецки франкфуртский еврей. Среди заключенных он имел славу непревзойденного хама. Меня, по случаю обнаруженной контрабанды письма, он встретил приветствием: «Желаете, верно, пойти по стопам папаши?» (Казнь отца состоялась всего за несколько недель до того.) На подобные издевательства лучше вовсе не отвечать, разве только осадить надменным взглядом!
Меня снова привели к нему для допроса. Теперь, когда я вошел в его комнату, он заявил: «Вас я откуда-то знаю, не так ли?» Я засмеялся и сказал: «Да, по случаю контрабанды письма!» Меня поймали при попытке с помощью одного товарища отправить без цензуры «на волю» письмо матери. Затем он поинтересовался, получил ли я отпуск, о котором просил. На мой ответ: «Разумеется, нет!» он предложил мне, чтобы я написал матери письмо, такое длинное, как мне хочется. Он отправит его без цензуры. Он сдержал свое слово!
Теперь он принялся записывать мою военную карьеру, задав первый вопрос о том, с каким званием я начал службу в армии. Мой ответ был несколько провокационным, я не поступил на службу сразу в ранге полковника, как это принято у сыновей его президента. Я был простым солдатом и в этом звании участвовал в кампании на Западе, где, кстати, получил ранение. Когда речь зашла о других моих ранениях, он покачал головой и сказал: «Этого вы вполне могли избежать». Лишь только теперь возник вопрос: «Почему вы, собственно, здесь?» Установив, что французы хотели моей выдачи, он отозвался пренебрежительно о французах и заявил, что воспрепятствует моей экстрадиции. В моем присутствии он позвонил главе так называемой War Crime Commission (комиссии по военным преступлениям), некоему полковнику, которому объяснил, что «“сын ван Риббентропа”, по всей очевидности, гораздо приятней своего отца» и что выдачу нужно предотвратить. Естественно, Ховард не мог вечно препятствовать моей выдаче французам, в этом я должен был отдавать себе отчет. Поэтому передо мной возникал серьезный вопрос, который будет определять мою судьбу на протяжении долгих лет, должен ли я скрыться на «свободе» или пойти на риск быть заключенным в течение многих лет, поскольку не мог рассчитывать на более-менее безукоризненный в правовом отношении процесс. На рубеже 1946–1947 годов не существовало никакой ясности касательно того, что вообще будет с интернированными; может быть, нас продержат в заключении еще долгие годы. Здесь у меня был шанс избежать этого. Комендант лагеря уже передал мне, на всякий случай, мои поддельные документы об освобождении. Набор документов был выписан на имя фельдфебеля Вильке, заверен подписью американского полковника и печатью, плюс рекомендательное письмо для всех американских учреждений с просьбой помочь мне, если в этом возникнет необходимость. Кроме того, я получил целый комплект чистых бланков документов. Они хранятся у меня по сей день.
Я был потом на самом деле передан французам и увезен, вместе с другими товарищами по несчастью, в очень холодный день, это было, вероятно, в январе 1947 года, в открытом грузовике в Ройтлинген, во французский лагерь для военных преступников. Лагерем командовал французский капитан, ведший себя по отношению к нам безукоризненно.
Очень скоро я был переведен из лагеря в тюрьму Ройтлингена, с тем чтобы спустя несколько дней в сопровождении двух любезных французских жандармов отправиться в бывшую немецкую военную тюрьму Гермерсхайм на Рейне, служившую теперь французам для той же цели. Поскольку жандармы не учли, что железнодорожный мост в Гермерсхайме был еще не восстановлен, нам пришлось проделать длительный путь пешком к парому, который для меня — из-за скверного питания и недостатка движения — явился довольно затруднительным, так что жандармы из человеколюбия несли под конец мой багаж. Везде встретишь таких и таких людей! Насколько обращение в Ройтлингене было корректным, настолько оно было оскорбительным в Гермерсхайме. В один прекрасный вечер несколько французских офицеров и их жен в вечерних туалетах велели открыть дверь камеры, чтобы поглазеть на меня — это явилось Comble (вершиной, здесь — кульминацией) и показателем уровня интеллигентности тюремщиков. То, что мы, 25 офицеров, из-за стоявшей жары и поскольку камеры уже были заперты, были раздеты почти донага, «дам», очевидно, не смущало. Однако какой толковый офицер согласится на оккупированной территории на должность тюремного палача.
В Дахау (см. выше) я больше не слышал от канадцев о расстреле пленных, он был также и в достаточной мере неправдоподобной историей. Однако после нескольких дней, проведенных в Гермерсхайме, я был увезен канадским офицером и посажен сначала в тюрьму в Гейдельберге, затем в военную исправительную тюрьму в Миндене, известную под фирменным знаком «Tomato» («помидор»). Там меня вновь допрашивал канадский офицер, опять не сказавший ничего ни о месте, ни о времени инкриминируемого преступления, пока мне это вконец не надоело, и я сказал ему, что нахожусь полностью в его власти, мне это совершенно ясно, он может в любое время приказать расправиться со мной и я не смогу этого никак предотвратить. После такого вступления я заявляю ему, что с этого момента я не намерен отвечать ни на какие вопросы, пока назначенный мной адвокат не получит обвинительного заключения, где будут точно описаны обстоятельства предполагавшегося преступления. Излишне упоминать о том, что эта информация так и не была предоставлена ни мне, ни моему адвокату. Вместо этого меня, не подвергая допросам, на все лето 1947 года заперли в Фишбеке в «murder cage» («клетку для убийц»), пока я, наконец, как уже было рассказано, не обратился к своему бывшему Headmaster (директору школы) в Вестминстере.
Я уже описал: просьба к Headmaster вступиться за меня имела следствием мою выдачу французам и притом из-за «разграбления и частичного уничтожения деревни и церкви Аркур», то есть из-за похищенных кролика и кресла-качалки (оба возвращены), подсвечника и оконного стекла (и то, и другое оплачено) и, чтобы не забыть, испуга, пережитого месье и мадемуазель!
В ретроспективе я вижу, что решение выдержать все это было правильным. Я не сделал ничего плохого. Понесенный на самом деле незначительный ущерб, такой, какой, кстати, всегда однажды возникает по вине всех войск в мире, был полностью возмещен. В придачу я принес извинения. В отношении виновника было начато расследование. Объективно против меня ничего не имелось. Только что в то время это еще ничего не означало! С другой стороны, если бы я скрылся, я не смог бы вплоть до наших дней свободно передвигаться. Однако тогда все это, разумеется, нельзя было обозреть. Большой риск оставался, и в последовавшие почти два года случались порой такие моменты, когда я размышлял о том, правильное ли решение я принял.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
Похожие книги на "Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»", фон Риббентроп Рудольф
фон Риббентроп Рудольф читать все книги автора по порядку
фон Риббентроп Рудольф - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.