Женщины Цезаря - Маккалоу Колин

Ознакомительная версия. Доступно 44 страниц из 217

— Что ты замыслил, Клодий? — устало спросила Клодилла.

— Одну шалость! — пропел он, потянулся к Фульвии и стал немилосердно ее щекотать.

Bona Dea — Благая богиня, древняя, как сам Рим. У нее нет ни лица, ни формы. Она — никто. У нее есть имя, но его никогда не произносят, так свято оно. Что значила Bona Dea для римских женщин, не мог понять ни один мужчина. Как и то, почему ее называют Благой. Посвященные ей ритуалы не входили в официальную религию государства, и хотя казна выделяла богине немного денег, она все равно оставалась глуха к мужчинам. Весталки заботились о Bona Dea, потому что у нее не было своих жриц. Это весталки нанимали женщин, которые ухаживали за ее священным огородом с целебными травами. Они хранили эти травы, предназначаемые только для женщин.

Поскольку Bona Dea являлась богиней женщин, огромная территория ее храма простиралась вне померия, на склоне Авентина, как раз под обнаженной Священной скалой, поблизости от Авентинского водохранилища. Ни один мужчина не смел подойти близко к этому месту. В храме стояла статуя. Но это не было изображением Bona Dea. Это было всего лишь нечто помещенное туда, чтобы обмануть дьявольские силы, исходящие от мужчин. Пусть дьявольские силы верят, будто истукан в храме — это она, Bona Dea. В мире не нашлось ничего, что символизировало бы Bona Dea, которая любит женщин и змей. Территория ее храма кишела змеями. Говорили, что мужчины — это змеи. Имея так много змей, она не нуждалась в мужчинах.

Целебные травы Bona Dea были знамениты, ибо они росли вокруг самого храма. Везде были клумбы с разными травами и целое море ржи. Ее сажали в первый день мая и собирали под наблюдением весталок. Весталки брали колосья и готовили из зерен эликсир Bona Dea, а тысячи змей дремали или шуршали среди стеблей. Они ни на кого не обращали внимания, и на них тоже никто не обращал внимания.

В майские дни женщины Рима пробуждали свою Благую богиню от ее полугодового зимнего сна. Это пробуждение происходило среди цветов и праздничного веселья в ее храме. Римлянки собирались на мистерии, которые начинались на рассвете и заканчивались в сумерки. Двойственность Благой богини проявлялась в рождении мая и в смерти ржи, в вине и в молоке. Вино было запрещено, но его требовалось поглощать в больших количествах. Его стали называть молоком и держали в драгоценных серебряных сосудах, называемых «медовыми горшками», — еще одна хитрость, чтобы обмануть мужчин. Уставшие женщины шли домой, напившись этого «молока» из «медовых горшков», все еще дрожа от ощущения великолепной сухой кожи змей, вспоминая мощные извивы мускулистых тел, прикосновения раздвоенного языка, землю, расколовшуюся, чтобы принять зерно, корону виноградных листьев, вечный женский цикл рождения и смерти. Но ни один мужчина не знал (или не хотел знать), что происходит в храме Bona Dea в майский день.

Затем, в начале декабря, Bona Dea опять засыпала, но не на людях, не при солнечном свете, и все женщины должны были быть дома. То, что ей снилось зимой, было ее тайной. Ритуал отхода ко сну был известен только высокорожденным римлянкам. Любые дочери богини могли быть свидетелями ее возрождения, но только дочери царей могли видеть ее смерть. Смерть священна. Смерть — не для всяких глаз.

То, что в нынешнем году Bona Dea будут укладывать отдыхать в доме великого понтифика, было решено заранее. Место сбора женщин выбирали весталки. В своем выборе они были ограничены: римлянки собирались только в доме действующего претора или консула. Со времени великого понтифика Агенобарба не было случая, чтобы ритуал проводился в самом Общественном доме. В этом году такой случай представился. Весталки назвали дом городского претора Цезаря. Его жена Помпея Сулла будет официальной хозяйкой ритуала. Праздник наметили на вечер третьего дня декабря, и в этот вечер ни один взрослый мужчина, ни один ребенок мужского пола не мог оставаться в Общественном доме, включая слуг.

Естественно, Цезарь был рад тому, что выбор пал на его дом. Он с удовольствием переночует в своих комнатах на улице Патрициев. Он бы предпочел старую квартиру в инсуле Аврелии, но сейчас ее занимал нумидийский принц Масинта, его клиент, проигравший процесс в суде в начале года. У этого принца такой вспыльчивый характер! В какой-то момент он пришел в такую ярость от клеветы, которую распространял принц Юба, что схватил Юбу за бороду и бросил к своим ногам. Поскольку Масинта не являлся римским гражданином, ему грозили порка и удушение, но Цезарь выкрал его с помощью Луция Декумия и спрятал в своей старой квартире. Может быть, думал великий понтифик, направляясь в Субуру, в эту ночь он сможет позвать одну из тех восхитительных земных женщин, которых удалило из его круга время и его положение. Какая замечательная идея! Сначала поужинать с Луцием Декумием, потом послать за Гавией или Апронией. Или Скаптией…

Стало совсем темно, но сегодня эта часть Священной улицы, пролегающая через Римский Форум, была освещена факелами. Бесконечный поток паланкинов и слуг стекался к Общественному дому со всех сторон. В дымной завесе горящих факелов поражали взор платья дивных расцветок, искрились драгоценности сказочной красоты, мелькали оживленные лица. Возгласы приветствий, смех, мимолетный обмен фразами. Женщины выходили из паланкинов и проходили в вестибул Общественного дома, расправляя платья, проверяя прически, поправляя брошь или серьгу. Сколько часов головной боли, сколько вспышек раздражения в процессе обдумывания, что выбрать, что надеть, ибо это — лучшая возможность показать женщинам своего круга свои самые лучшие платья и самые дорогие украшения. Мужчины этого не замечают! Но женщины — женщины замечают такие вещи всегда.

Список гостей был необычно длинным, потому что помещение было очень просторным. Цезарь устроил навес над садом главного перистиля, чтобы любопытные не могли заглянуть туда с Новой улицы, а это значило, что женщины могли собираться и там, и в храме атрия, и в большой столовой великого понтифика, и в его приемной. Везде тускло светили лампы, на столах стояли самые изысканные угощения, «медовые горшки» с «молоком» казались бездонными, а само «молоко» было великолепным годичным виноградным вином. Везде сидели или ходили музыкантши, играя на свирелях, флейтах, лирах, маленьких барабанах, стуча кастаньетами, тамбуринами, гремя серебряными погремушками. Служанки переходили от одной группы гостей к другой с тарелками деликатесов и «молоком».

Прежде чем приступить к торжественной мистерии, требовалось, чтобы у всех было надлежащее настроение. Все должно быть съедено и выпито, все пустые разговоры прекращены. Никто не торопился. Слишком много надо было еще сделать: поприветствовать друзей и поболтать с теми, кого давно не видели, собраться с близкими подругами, чтобы обменяться последними сплетнями.

Змеи не принимали участия в церемонии отхода ко сну Bona Dea. Усыпляющим ее средством был змеевидный кнут — ужасная вещь, заканчивающаяся пучком плетей, похожим на голову Медузы, которые, как рептилии, красиво обвивались вокруг тела женщины. Но бичевание начнется позже, после того как зимний алтарь Благой богини будет зажжен и будет выпито достаточно, чтобы притупить боль и превратить ее в особый вид экстаза. Bona Dea — жестокая хозяйка.

Аврелия настояла на том, чтобы Помпея Сулла стояла рядом с Фабией у входа и приветствовала гостей. Она была рада, что женщины «Клуба Клодия» пришли последними. Конечно, они должны были прийти! Наверное, пожилым шлюхам вроде Семпронии Тудитаны и Паллы понадобились долгие часы, чтобы наложить на лица множество слоев косметики. Наверное, не меньше времени потребовалось и на то, чтобы втиснуть в тесные платья свои дряблые тела! Аврелия вынуждена была признать, что обе Клодии выглядели наилучшим образом: красивые одежды, правильно подобранные драгоценности, чуть сурьмы и кармина на лицах. Фульвия, как всегда, была сама себе закон, от платья огненного цвета до нескольких ниток черноватого жемчуга. У нее уже имелся двухлетний сын, но фигура Фульвии определенно не пострадала после родов.

Ознакомительная версия. Доступно 44 страниц из 217