Ельцин - Минаев Борис Дорианович

Была разграблена знаменитая картинная галерея Грозного, закрывались учебные заведения, насаждались законы шариата, словом, новый режим практиковал исламский фундаментализм все шире и шире. В республике воцарилась военная диктатура.

За три года в Чечне прекратили свою деятельность все федеральные государственные органы.

Тем не менее чеченские власти пытались установить с Москвой формальные отношения, наладить контакт, подписать хоть какие-то, пусть временные, документы о разграничении полномочий. Чечня, например, направила в Москву своего «посла», причем верительную грамоту составили по всей форме, в рамках высоких дипломатических традиций:

«В целях укрепления двухсторонних отношений между Чеченской республикой и Российской Федерацией, придания им доверительности и искренности… Аккредитуя господина Апазова Солтмурата Несерхоевича настоящей грамотой, правительство Чеченской республики просит Вас принять его с благосклонностью и верить всему тому, что он будет иметь честь излагать Вам…»

Ну просто английские джентльмены!

На верительных грамотах не остановились, послали в Москву «министра иностранных дел» с представительной делегацией для ведения соответствующих переговоров. Ельцин направил резолюцию в МИД России: «Судя по докладу, переговорный процесс полезен. Прошу продолжать. Но должна быть выработана линия, которая была бы положена в основу работы всех федеральных органов… Полагаю, что это должен сделать МИД… Б. Ельцин».

Российские ведомства ведут активную переписку по поводу чеченской проблемы.

Заместитель министра иностранных дел А. Адамишин ответил президенту: «…Назначение МИД РФ в качестве координатора переговорного процесса с Чечней означало бы, что российская сторона признает за республикой статус иностранного государства».

В общем, при чем тут МИД, Борис Николаевич!

Вялотекущие переговоры с Чечней ни к чему не привели, хотя с самого начала в них принимали участие солидные российские политики. С. Шахрай и Р. Абдулатипов подготовили вполне серьезный проект договора о разграничении полномочий, выезжали в Грозный, работали над текстом (в конце 1992 года).

Огромную активность проявлял и сам Джохар Дудаев. В отличие от своих министров и советников он выражался отнюдь не высокопарно, не дипломатично, не витиевато, а на простом, понятном языке.

«Борис Николаевич.

Я решил передать Вам настоящее послание в связи с тем, что нахожу ситуацию, сложившуюся в отношениях между Чеченской республикой и Россией, ненормальной… В качестве первого шага мы могли бы начать путь компромиссов путем, с одной стороны, признания прав Чеченской республики на самостоятельное определение собственных экспортных квот (на нефть), лицензирование и, с другой стороны, согласия Чеченской республики осуществлять оплату транзитных тарифов по взаимосогласованному размеру в пользу России…»

Это письмо Дудаев послал Ельцину еще в июле 1992 года. Ельцин пишет резолюцию: «Е. Т. Гайдару. Прошу рассмотреть предложения Д. Дудаева и подготовить проект ответа».

Дудаев предлагает делить между Россией и Чечней деньги за экспорт нефти. И на этой основе договариваться о политическом консенсусе.

Купите нас! Мы согласны…

Между тем российские ведомства продолжают считать Чечню российской территорией — туда идут пенсии, пособия, а также циркуляры и указы. Кому они направляются, не совсем, правда, понятно. Никаких федеральных органов на территории Чечни уже нет. Это приводило к случаям достаточно анекдотическим. Рассказывает Александр Казаков, один из руководителей Госкомимущества:

«Никогда не забуду свою командировку в Чечню. Я вез генералу Дудаеву письмо Президента России с предложением провести чековую приватизацию на территории республики. Мы вылетели в Назрань, где в то время не было даже ни одной гостиницы — я ночевал дома у начальника управления бытового обслуживания Ингушетии. На следующий день удалось созвониться с аппаратом Дудаева. За мной прислали машину с автоматчиками, и я оказался в его резиденции.

Принят я был демонстративно холодно. В приемной меня продержали больше часа. Наконец, я встал и, достаточно грубо отозвавшись о генерале, вышел из приемной. Меня догнали в коридоре — и я был принят Дудаевым. Поскольку он принимал в штыки все инициативы, исходящие из Москвы, у него уже был готов ответ на послание Ельцина: население Чечни не будет принимать участие в чековой приватизации. Я пытался объяснить ему, что чеченцев нельзя обделять в том, что им принадлежит по закону и граждане республики все равно смогут участвовать в приватизации на территории, скажем, той же Ингушетии. В какой-то момент мне даже показалось, что он внутренне согласился со мной. Переговоры закончились ничем. Но в итоге чеченцы действительно участвовали в приватизации, получив ваучеры именно в Ингушетии».

По «дипломатической» переписке, в которую пытались включить даже МИД, видно, что Ельцин и сам не понимает, кто должен заниматься в российском руководстве этой проблемой: правительство, администрация? Набирает силу жесткое противостояние с Верховным Советом, тяжелая ситуация в экономике, не принята новая конституция. В стране, по сути, царит двоевластие.

Дудаев, считает Сергей Филатов, искал встречи с Ельциным по вполне понятной причине: его авторитет стал резко падать — ведь государства как такового нет. «Народ начал вооружаться, почти все школы отдали под казармы, миграция шла колоссальная. Дудаеву необходимо было показать, что Москва с ним считается. Для Дудаева сесть за стол переговоров с Ельциным означало бы признание Россией легитимности его власти. Многие из дудаевского окружения спекулировали на этом. Потому я и объяснил дудаевским посланникам, что он не может сесть за стол переговоров с Президентом России как президент независимой суверенной республики. Другое дело, если встретится с Борисом Николаевичем генерал Джохар Дудаев, лидер Чечни».

Тонкий нюанс. Может быть, даже слишком тонкий для Дудаева.

Вокруг этого долго еще велись переговоры; происходили встречи с помощниками Дудаева, с «государственным секретарем» Чечни, и каждый раз со стороны России проявлялась готовность к встрече на тех же условиях. Но Дудаев и его окружение никак на это не шли.

Чечня стала метастазой общей болезни российского политического организма — болезни, возникшей в результате распада Союза. Этот проблемный кусок российской территории — который готов был отвалиться и держался крайне непрочно, шатался, сыпался, и трещина от него грозила перекинуться дальше, на всю конструкцию — не давал покоя Москве.

В начале 90-х шла отчаянная борьба за суверенитет Татарстана. В 1990–1991 годах в Приморье возникло движение за воссоздание Дальневосточной республики (которая существовала в годы Гражданской войны, до образования СССР, как самостоятельное государство). В 1993 году в Свердловской области по инициативе Свердловского областного совета был проведен референдум о создании Уральской республики, затем Эдуард Россель торжественно объявил о создании конституции Уральской республики, в которую позднее предполагалось включить и соседние области. Только вмешательство президента осенью 1993 года смогло предотвратить этот очень опасный политический маневр уральских элит.

Сепаратизм быстро расползался по стране.

И в Кремле постоянно медлили, осторожничали, откладывали, боясь, что при неудачном решении чеченского вопроса трещина полезет дальше. Ну ничего не отваливается же пока! По крайней мере, не до конца…

А как закрепить этот проблемный кусок территории, задержать этот процесс, где клеить, каким составом — никто не знал.

Чечня стала первой самопровозглашенной республикой, провела свои выборы вопреки Москве, не имела с Москвой ни одного соглашения, правового документа о разграничении полномочий, о своем статусе. Чеченский режим организовал на своей территории незаконную армию, оснащенную российским же оружием, захваченным фактически с помощью угроз и шантажа; чеченцы ввели в оборот свою валюту, устроили на своей территории целый завод по печатанию фальшивых российских рублей, торговали фактически украденной нефтью.