Стеклянный Дворец - Гош Амитав

Король резко вскочил и удалился к себе. И несколько дней не выходил из комнаты.

Через месяц они отплыли из Мадраса на пароходе “Клайв”. Это путешествие было совсем другим. Они плыли вдоль побережья, и берег все время оставался в пределах видимости. Прошли Полкским проливом, и слева видно было северную оконечность Цейлона, а справа – самую южную точку Индии, мыс Коморин.

Спустя четыре дня после отплытия из Мадраса “Клайв” вошел в широкую, залитую солнечным светом бухту. По обеим сторонам пустынного пляжа высились скалы, дальше виднелась петляющая река. Городок стоял на холме над бухтой и так густо зарос кокосовыми пальмами, что его едва удалось разглядеть сквозь зелень.

Ночь они провели на судне и наутро сошли на берег. “Клайв” подполз к причалу, который выдавался далеко в мелководную бухту. В дальнем конце причала, около рыбацкой деревушки, их ждали экипажи. Короля приветствовали салютом из пушек и почетным караулом. Потом экипажи цепочкой потянулись по узкой тенистой дороге. По обе стороны стояли дома под красными черепичными крышами, в окружении садов из деревьев манго и пальм арека. Полицейские сдерживали толпу, собравшуюся поглядеть на короля. Миновали базар, серые стены тюрьмы и череду казарм. Дорога закончилась у большого двухэтажного бунгало, стоящего посреди окруженного стеной сада на утесе, возвышавшемся над городом и бухтой. Усадьба называлась Аутрем-хаус.

Король вошел первым и медленно поднялся по лестнице. Постоял на пороге большой спальни и шагнул внутрь. Стол, кровать и три кресла. С небольшого балкона открывался вид на запад, в сторону моря. Король медленно обошел комнату. Пощелкал деревянными планками жалюзи, поскреб ногтем пятнышко парафина на подсвечнике, провел ладонью по полустертой отметине на стене, раскрошив между большим и указательным пальцами отслоившуюся пластинку штукатурки. В помещении стоял легкий запах затхлости, на стенах кое-где проступила плесень. Он постарался запечатлеть в памяти эти детали, потому что знал, что со временем они потускнеют, но придет день, когда он захочет вспомнить – вспомнить первую встречу с местом своего заточения, его кислую плесневую вонь и шероховатость его текстуры на коже.

А внизу Долли бегала по саду с Первой принцессой, гоняясь за ярко-красной ящеркой. Здесь все было совсем иначе, чем в особняке в Мадрасе, гораздо меньше места, но много уютнее. Здесь можно было бегать и играть в прятки между стволами клонящихся кокосовых пальм. Долли подошла к дереву манго, чьи ветви тянулись до окна верхнего этажа бунгало. Может, это будет ее комната, ее окно, и ветки будут постукивать в стекло.

Где-то в городе зазвонил колокол в храме. Долли замерла, прислушиваясь, глядя вниз по склону сквозь полог пальмовых листьев, в сторону широкого, сверкающего залива. Пахло сушеной рыбой и пряностями. Как светло, как спокойно. Здесь, под защитой высоких каменных стен, все выглядело так безопасно.

Король тоже расслышал колокол. Он вышел на балкон спальни. Внизу расстилался весь город, обрамленный изгибом залива и обрывами мысов с обеих его сторон. Вид великолепный, как и обещал мистер Кокс. Король вернулся в комнату. Сел в кресло и долго следил, как покачиваются на белых оштукатуренных стенах тени пальмовых листьев. В этой комнате один за другим будут песчинками сыпаться часы, пока в конце концов не погребут его под собой.

Часть вторая

Ратнагири

6

Для Раджкумара и Сая Джона самое напряженное время в году наступало, когда поднималась вода в реках. Каждые несколько недель они загружали партию мешков, клетей и ящиков на одну из барж Пароходной флотилии Иравади: дребезжащие колесные пароходы, капитанами которых чаще всего были шотландцы, а команда состояла по большей части из кхаласи из Читтагонга, каковым в свое время стремился стать и сам Раджкумар. Подгоняемые мощью вздымающейся позади реки, баржи неслись вниз по течению от Мандалая на такой скорости, что пролетали мимо всех обычных пунктов маршрута. На закате, когда пора было приставать к берегу, они часто становились на ночлег у какой-нибудь крошечной деревушки – несколько соломенных хижин, сгрудившихся вокруг плаца полицейского участка.

Независимо от размеров деревушки, вокруг стоящего на якоре парохода немедленно образовывался рынок – разносчики, лоточники с едой, торговцы с лодок, продавцы жареных закусок и деревенского самогона спешили со своим добром, радуясь, что в их сети неожиданно попалась такая внушительная стая клиентов. Иногда новость о прибытии парохода доносилась до трупп бродячих артистов. С наступлением ночи, под аккомпанемент взращенного дождями кваканья, над берегом поднимались ширмы кукольников и из темноты проступали пританцовывающие фигуры Бодо и Байин, Митами и Митаджи, Наткадо и Нан Белу [30], такие же большие и знакомые, как пятна на диске луны.

Сая Джон любил путешествовать первым классом, в каюте, – бизнес его процветал, и у него имелись средства. В Мандалае он переехал в большой дом на 33-й улице, там же поселились и Раджкумар, и все прочие, так или иначе связанные с бизнесом Сая Джона. Британская оккупация изменила все, Бирма быстро стала частью Империи, насильно превращенная в провинцию Британской Индии. Аристократичный Мандалай сделался суетливым деловым центром, природные ресурсы эксплуатировались с энергией и эффективностью, о которых доныне и помыслить не могли. Дворец в Мандалае обновили в соответствии с малопонятными потребностями завоевателей: западное крыло превратили в Британский клуб; Зал Приемов королевы стал бильярдной; Зеркальный Зал обклеили старыми выпусками “Панч” и “Лондонских иллюстрированных новостей”; сады вырубили, чтобы освободить место для теннисных кортов и площадок для поло; изысканный маленький монастырь, в котором Тибо проходил послушание, стал часовней, где англиканский священник благословлял британскую армию. Можно было с уверенностью предсказать, что вскоре Мандалай превратится в азиатский Чикаго, процветание было естественной судьбой города, который контролирует слияние двух величайших водных артерий – Иравади и Чиндуин.

Сая Джон получал громадные прибыли, поставляя оборудование и продовольствие на тиковые делянки. Будучи человеком, вовсе не испытывающим тяги к роскоши, он тем не менее считал необходимым вознаграждать себя хорошим ночным сном, когда отправлялся в очередную экспедицию. Каюту первого класса на пароходе, плывущем по Иравади, можно было считать небольшой уступкой слабостям.

А Раджкумар ночи на судне проводил на нижней палубе. В команде были мальчишки его возраста, чьей работой было, свесившись за борт с отвесом в руках, как некогда делал и он сам, следить за приближением мели и громко выкрикивать глубину: Эк гач, до гач, тин гач… [31]С ними он переходил на родной язык Читтагонга, а когда пароход становился на якорь, они поднимали его с циновки и брали с собой на берег, показать места, где проводят ночи моряки.

По утрам невыспавшийся Раджкумар встречал свеженького, плотно позавтракавшего Сая Джона, который спешил встретить свой груз и везти его дальше на плантации. Первую часть пути обычно преодолевали на воловьих повозках. Преодолевая реки грязи, скрипящие телеги ползли к далеким горам.

Когда все шло по плану, их путешествие завершалось в крошечной деревушке, где груз перемещали на спины дожидавшихся здесь слонов, после чего можно было налегке возвращаться обратно. Но зачастую они прибывали на место и выяснялось, что в лагере лесорубов не нашлось свободных слонов, и тогда нужно было искать собственный транспорт, чтобы доставить груз в горы. И Раджкумару тоже приходилось взваливать на спину корзину, глубокую плетеную пах с налобным ремнем. Его персональным грузом становились мелкие предметы роскоши, заказанные “лесными комиссарами”, которые управляли тиковыми разработками, – сигары, бутылки с виски, жестянки с консервированным мясом и сардинами, однажды даже хрустальный декантер из Rowe & Co, большого рангунского универмага.