Ознакомительная версия. Доступно 82 страниц из 408
Я сейчас иногда думаю, что как будто это была не я - как я могла выжить такой 18-летней девчонкой, а вот выжила! И на сегодняшний день работаю.
Вы только одного не написали, что людей выносили на носилках, больше половины не могли подняться. Особенно тяжело перенесли мужчины. Лесовоз стал в район Соломбала, после чего нас всех перевозили в город Архангельск. Нас, конечно, поместили в больницу, немного подлечили, обмундировали в военную форму, и я все четыре года потом пробыла на фронтах и кончила службу в 1945 г. в Прибалтике, где и сейчас живу и работаю на молочном комбинате в лаборатории.
Благодарю за такую откровенную повесть, тем более я фронтовичка.
Обычно пишут и больше всего показывают хорошую сторону, а плохую как-то меньше, а здесь написано все точно.
С приветом к Вам - Фаина Сафьянова".
К этому письму мне нечего добавить. Разве что только одно. Людям на войне приходилось нелегко. И как ни трудно вспоминать о тяжелом, но из уважения к людям, прошедшим через все это и все-таки победившим, нам, литераторам, не след вычеркивать невеселые подробности войны ни из своей памяти, ни из своих книг. Иначе нам не будут верить. И правильно сделают.
...Мы задержались в Архангельске, пробуя улететь в Москву самолетом. Мы предпочитали самолет, потому что, по нашим тогдашним соображениям, это было надежнее. Самолет так или иначе мог сесть в Москве, а Северная дорога за эти дни, пока мы станем добираться, могла оказаться перерезанной.
Ортенберг вдогонку за первой телеграммой, вызывавшей меня в Москву, прислал в Мурманск вторую, в которой требовал, чтобы я перед выездом сделал для газеты материал об английских и американских пароходах, приходящих с грузами в наши порты. В Мурманске этого сделать было нельзя - в те дни туда приходили только английские военные суда, - а в Архангельске, в ожидании самолета, я попробовал это сделать.
Ребята поехали фотографировать летчиков, а я, выпросив у моряков переводчицу, очень молоденькую и поэтому старавшуюся быть особенно солидной, которую я за ее солидность шутя называл "товарищ техник-интендант второго ранга Тамара Платонна", поехал на Вторую Бакарицу, к месту предполагаемой стоянки каравана. Однако, когда мы туда приехали, нам сказали, что английские корабли, которые должны прийти сюда, еще не пришли.
Из-за напрасного ожидания самолета мы пропустили один поезд, по я за это время сделал два дела. Узнав о награждении английских летчиков, четверо из которых упоминались в моем очерке "Общий язык", отправил этот так и не отправленный в свое время из Мурманска очерк по военному проводу в Москву и написал за одни сутки поэму "Сын артиллериста"...
* * *
Пожалуй, именно здесь будет уместно, оторвавшись от дневника, рассказать о судьбе человека, ставшего главным действующим лицом этой поэмы. Когда в последний день на полуострове Среднем майор Рыклис рассказывал нам эту историю, мне то ли не с руки было спрашивать имя и фамилию ходившего в тыл к немцам лейтенанта, то ли я просто забыл это спросить. Так появилось в поэме вымышленное имя - Ленька, а рядом с ним фамилии Деева и Петрова, тоже вымышленные и удобно укладывавшиеся в стихотворный размер.
Совершенно неожиданно для меня эта написанная за один присест и не отличавшаяся большими стихотворными достоинствами поэма стала из-за своего героического сюжета настолько популярной, что ее включили в школьные программы.
И многие годы после войны школьники пятого класса, главным образом мальчишки, обычно где-то в марте, в апреле, когда в их школьной программе доходила очередь до "Сына артиллериста", присылали мне по нескольку десятков, а то и больше писем с вопросом о дальнейшей судьбе "Леньки" - жив ли он?
Приходилось отвечать, что я не знаю, что с ним было дальше, но надеюсь, что, провоевав всю войну до конца, он остался жив и здоров.
По правде говоря, не желая огорчать ребят, я отчасти кривил душой, потому что мне самому казалось, что прототип Леньки навряд ли жив. В поэме было указано и место действия этой истории - полуостров Средний, и в точности был изложен весь ее действительный сюжет; и мне думалось, что останься жив человек, о поступке которого написана поэма, - он бы рано или поздно откликнулся бы на нее. Однако я ошибся, как ошибался потом еще не раз. Оказывается, даже прочитав то, что было написано несомненно и именно о них, а не о ком-либо другом, многие фронтовики по своей скромности не спешили ни сообщать о себе автору, ни делиться этим с окружающими. Герой поэмы "Сын артиллериста" принадлежал к людям именно этого типа. Только в 1964 году я неожиданно узнал от поэта Николая Букина, что "Ленька" жив и здоров, что зовут его Иван Алексеевич Лоскутов, что ныне он подполковник и служит по-прежнему в артиллерии, но уже не на Крайнем Севере, а на Дальнем Востоке.
После того как мы списались и встретились с ним, я послал ему письмо с просьбой выручить меня и рассказать своими словами и о собственном подвиге, и о дальнейшей своей судьбе. Письмо, полученное в ответ, заслуживает того, чтобы привнести его полностью: "Уважаемый Константин Михайлович!
По Вашей просьбе отвечаю на вопросы, которые Вам задают школьники в письмах к Вам о судьбе Леньки Петрова из Вашей поэмы "Сын артиллериста".
Ну, прежде всего о том эпизоде, который лег в основу поэмы. В начале войны я служил на севере в артиллерийском полку, в должности командира взвода топографической разведки, в звании "лейтенанта".
В июле месяце 1941 года на нашем участке фронта создалось особенно тяжелое положение, немцы ожесточенно рвались вперед, и поэтому от нашего полка требовался наиболее интенсивный и точный огонь. Вот тогда командованием полка было принято решение выслать корректировочный пункт на одну из высот. Дело в том, что эта высота во время наступления немцев оказалась практически в ближнем их тылу и на ней осталось наше боевое охранение, что-то порядка 20 человек. Вот эта высота и была выбрана местом для корректировочного пункта.
Я был вызван к командиру полка майору Рыклису (майор Деев) и комиссару полка Еремину, и мне была поставлена задача с радиостанцией выйти на эту высоту. Получив задание, я с радиостанцией и двумя разведчиками отправился на передний край нашей обороны. Пехотинцы дали нам проводника, и под покровом тумана мы вышли к месту назначения. Идти нужно было около трех километров. Прошли мы примерно с километр, как туман рассеялся и немцы открыли по нашей группе пулеметный и минометный огонь. Проводник наш был ранен, и я его отправил обратно. Оставшееся расстояние мы шли что-то около трех часов, правда, "шли" не то, в основном ползли, ибо попытки вытянуться во весь рост прерывались огнем немецких пулеметов и минометов. Но как бы то ни было - цель была достигнута. Правда, сумка у меня оказалась пробита пулей, а в сумке пробило карту, целлулоидный круг, пачку денег (мою месячную получку), и от ранения меня спас находившийся в сумке хордо-угломер, от которого пуля рикошетировала.
