Поцелуй с подвохом для дракона (СИ) - Фабер Майя

Кайл вправе сколько угодно смеяться над его паранойей, но сейчас под угрозой был именно этот важнейший ресурс — люди.

Друзья.

— В дом не входить! — рявкнул Эйдан, когда пара его ребят уже собрались покопаться в обломках.

Домом это теперь было не назвать — огонь хорошо поработал с сухими досками. Но обычно парни старались помочь всем, чем могли: разобрать то, что еще поддавалось разбору, и выудить из-под обломков все вещи, которые удастся спасти.

Эйдан бегом бросился к дому. Кайл увязался за ним.

— Я пойду сам. Со мной только те, кто способен справиться с огнем.

Кайл послушно отступил на пару шагов, а место рядом с Эйданом занял другой пятикурсник — Шон.

Да, так определенно было безопаснее. Магам трудновато погибнуть от собственной стихии. Если, конечно, их не поджидал демонический огонь.

Эйдан ногой выбил чудом оставшуюся дверь. Открыть не удалось: некуда, внутри весь пол занимали обломки обвалившейся крыши. Но залезть было можно, и Эйдан полез.

Осмотрелся. Главным было найти сейф. Он понадобится уцелевшим сильнее всего остального, и речь шла не столько о деньгах, сколько о магических договорах, которые имелись у каждого в Империи. Без них семья, лишенная кормильцев-мужчин и не способная доказать, кому и что была должна, могла оказаться в рабстве: кредиторы не постыдятся использовать шанс и изменить условия сделки ради своей выгоды, пока восстанавливают документы.

Кивнув Шону, который успел забраться в дом вслед за ним, чтобы взял на себя левую сторону, Эйдан отправился направо. Он искал место, где раньше располагался кабинет хозяина дома, и слишком поздно понял, что уже совершил ошибку, а паранойя была не напрасной: демоны оставили здесь подарок. Стоило неизвестному заклинанию сработать, как разом вернулись и запахи, и чутье, обостренное на собственную стихию.

Все перед глазами озарила красная вспышка, а затем уцелевшие стены особняка сложились, погребая Эйдана под собой.

Глава 18. Мой первый пациент

Если собственный магический резерв я не переоценивала, то силы его использовать — однозначно. И это не учитывая, что занималась я самой дурацкой и грязной работой, то есть к пациентам меня не подпускали. Все равно устала, хотелось свалиться и уснуть на одной из кушеток.

В пациентах значилась дамочка неопределенного возраста в порванном платье и две ее заплаканные дочери. Их привезли к вечеру и разрешили какое-то время пожить при академии. Путь до ближайшего города занял бы больше времени, да и кто бы там стал ночью заботиться о жилье для них? Тут еще не факт, что кто-то будет это делать днем, если вообще когда-нибудь. Погорельцы никому не интересны, по крайней мере, до тех пор, пока не выяснится, сколько состояния у них осталось и какое наследство перешло к ним в руки. В общем, как всегда, на первое место вставал расчет.

Дамочка же прижимала дочек к себе и озиралась, как напуганный зверек. Сначала никого не подпускала, даже оказавшись в лечебном крыле. Но позже все-таки позволила осмотреть детей и исцелить им ожоги. Вместе с тем, как рассудок возвращался к ней, приходило и осознание произошедшего. То и дело она спрашивала, что с ее супругом, но никто из нас не мог ответить.

Затем слишком старательные первокурсники доставили ужин для пациентов, которого хватило бы человек на двадцать, и настроение в лечебном крыле резко улучшилось. Поделились и со мной. Наверное, тут не было ничего необычного, но именно в момент раздачи еды я вдруг отчетливо поняла, что стесняюсь даже в мыслях назвать себя частью этого места. Мне не хватало одобрения магистра Рейси, так уж меня воспитали. А он плевать хотел и на мое существование, и на все попытки ему понравиться.

Только к ночи пациентов увели в общежитие, а остальным разрешили разойтись. Пришло сообщение, что все адепты и преподаватели вернулись в академию и помощь больше никому не потребуется. Со вздохами облегчения народ потянулся к выходу, бросая фартуки, перчатки и инструменты там, где и стояли, когда услышали, что свободны.

Магистр Рейси уселся на свой излюбленный жесткий стул в углу и углубился в отчет, который требовалось подготовить как для ректора, так и для военных. Возможно, эта бумага поможет с устройством дамочки в городе. Писать, кое-как примостив лист на коленях, явно было неудобно, но отчего-то магистр игнорировал все столы в широком и длинном помещении.

Я осмотрелась. Сейчас был подходящий момент, чтобы снова спросить его о моих занятиях, но прерывать работу Рейси не следовало. Мне требовался предлог, чтобы задержаться, дожидаясь, пока он закончит отчет, поэтому я принялась за уборку и стерилизацию. Это заклинание скоро будет сидеть у меня в печенках, а повторить его я смогу, даже если разбудить меня среди ночи. Если магистр вообще заметил мое присутствие, то ничем не выказал.

Баночки и колбочки по шкафам я расставляла с нескрываемым удовольствием. Они переливались в свете ярких магических ламп, иногда позвякивали друг о дружку, а небольшое эхо подхватывало звук, и тогда я замирала. Казалось, я слышу странную музыку, которую не способен заметить кто-либо другой. Особенный мир, что сейчас принадлежал только мне.

Я едва не выронила очередной пузырек, когда рядом со мной, едва не смяв открытую створку шкафа, распахнулась дверь.

Поздний посетитель, прихрамывая, прошел внутрь, без единого слова добрался до ближайшей кушетки и тяжело рухнул на нее. Я только и успела, что в ужасе замереть, нелепо расставив руки и уставившись на его спину. Меня он и вовсе не заметил, не оборачивался.

Посмотреть было на что. То, что осталось от так понравившейся мне формы, свисало лохмотьями. Брюкам повезло больше, а рубашка выглядела так, словно ее драли когтями. К тому же парень был весь перепачкан в грязи, золе и крови.

Я с ужасом воззрилась на магистра Рейси, который тоже поднял голову и молча наблюдал за происходящим. В ожидании приказания я приготовилась бежать за остальными целителями. Почти вспомнила направление. Но Рейси приподнял бровь и вопросительно на меня посмотрел. И чем дольше смотрел, тем больше недовольства проступало у него на лице. Мол, чего тебе, дурная, еще не хватает? Ты же хотела что-то показать.

Я сорвалась с места и бросилась к Эйдану. Принялась стаскивать с него одежду, деловым тоном отдавая команды то поднять руку, то ногу, то повернуться на другой бок.

Эйдан смотрел на меня, как на дух очень нелюбимой прабабушки: вроде давно должна была упокоиться, а теперь придется объяснять, почему так весело гуляли всей родней на ее похоронах. Иногда стонал сквозь зубы, а я тут же одергивала руки, и только грязь на них напоминала, что не надо каждый раз затыкать ими рот. Казалось, что больно не Эйдану, а мне. Или мне вместе с ним.

Опомнившись, я вернулась к шкафу, быстро отыскала пару восстанавливающих и обезболивающих зелий, а затем принудительно влила их ему в рот. Принудительно, потому что Эйдан так и норовил вырвать у меня пузырьки и справиться самостоятельно, а у меня в животе все скручивалось от вида длинной глубокой царапины у него на правой руке. Лучше бы вообще не шевелился.

Впрочем, это были еще цветочки. После победы над одеждой мне предстояло его обмыть, чтобы осмотреть все раны. Я покраснела от одной мысли. Совершенно неподобающее смущение для целителя, но в голове крутилось такое…

Такое!..

Эйдан превратился в живую статую, когда я провела мокрой салфеткой по его груди и дальше к животу. Не мешал мне, но и не помогал. Вцепился в края простыни, закрывающей нижнюю половину тела, да так, что мне почудился треск ткани.

Возможно, ему просто было больно, но краснеть дальше мне все равно оказалось некуда, поэтому я продолжила свое нехитрое занятие.