Ознакомительная версия. Доступно 50 страниц из 247
— Григорий Ефимыч, такое дельце надо спрыснуть.
— Не без этого, — захапал деньги Распутин. Семен Лазаревич звал ехать к «Яру», владелец которого Судаков обещал ему отвести для Распутина отдельный кабинет.
— А я, — сказал Соедов, — напишу статью о похвальных действиях московской полиции и лично градоначальника Адрианова.
— Это зачем же тебе? — спросил Распутин.
— Пускай всем нам будет приятно.
— Аа… ну, тады валяй. Пиши! — разрешил Распутин.
Компанию поставщиков белья украсили женщины, средь которых была аристократка (имя ее полиция в своих донесениях скрыла), дряблая купчиха Анисья Решетникова, две еще какие-то крали и Гришкина любовница Елена Францевна Джанумова, вступившая с ним в связь, чтобы он помог вытянуть из Сибири ее родителей, сосланных за шпионаж в пользу Германии.
Заняли кабинет — честь честью. Как порядочные.
Распутин, облапив Джанумову, жаловался:
— Вот жистя настала! В сутки часика два еще ничего. А потом опять плохо. И с чего это мне так скушно бывает?.. Семен Лазаревич подлил ему винца и запел:
Выпьем мы за Гришу, Гришу дорогого.
Присутствующие с большим желанием подхватили:
Свет еще не видел Милого такого!
Распутин поцеловал Джанумову в нос и сказал:
— За «величальную» вам спасибочко. Выпьем… Аристократка (имя которой неизвестно) без улыбки на лице наблюдала за ним. Распутин сказал ей, что завтра придет к ней.
— Пожалуйста, — тихо отвечала женщина.
Соедов проявил волнение, свойственное алкоголикам:
— Что-то мы мало пьем. Что-то мало едим. Распутин воткнул в рот бутылку, высосал до дна.
— Давай вторую, — и второй не стало.
На закуску ему послужил поцелуй Франтика, как он называл Джанумову.
Анисья Решетникова, нелюдимая и мрачная, налегала на еду. Катульский, не жалея штиблет, плясал модный кэкуок. Аристократка, раскурив тонкую папиросу, окуталась вуалью сиреневого дыма. Наступила полночь, кабинет уже показался Распутину тесен для разгула, он спихнул с колена Франтика и встал.
— А чего тута сидеть? Пошли к народу…
Кагульский и Соедов вывели его в общий зал, держа под локотки, как патриарха, который является к своей пастве со словом святого откровения.
Публика в ресторане оживилась:
— Распутин… Вон этот… с бородой… ах!
Оценив внимание к своей особе, Гришка выхватил из кармана штанов пачку денег, быстро раскидал червонцы в хор балалаечников, сотенные бумажки с хохотом ловили цыганские певички. Он стал шляться между столиками ресторана, хвастаясь:
— Рубаха на мне… вишь? Сама царицка вышивала. А поясок-то, вишь, какой? У меня сапоги на два размера больше царского… Балалаечники исполняли национальные мотивы:
Выйду ль я на реченьку, Погляжу ль на быструю…
Здесь я в смягченной форме передаю подлинные фразы Распутина, которые тут же фиксировались агентами тайной полиции. Вскоре аристократка, не выдержав, подозвала к себе лакея.
— Быстро выпишите счет.
— За весь кабинет? — спросил он.
— Да, за весь…
Почуяв, что женщина пренебрегает им, Распутин, «взбешенный, шатаясь, произвел неприличный жест рукой… Светская дама бросила на стол пачку денег, далеко превышавшую итог счета, и поспешно вышла. Цыганки вышли вслед за нею» (из протокола полиции). Так поступают умные люди. А глупые радуются, и нашлись дураки, которые даже забрались на пальмы, как обезьяны, чтобы лучше видеть все безобразия. При этом, как докладывала агентура, хозяин ресторана Судаков, желая избежать скандала, стал азартно (и не к месту) уверять публику, что это не Распутин, а какой-то самозванец… Гришка сразу взревел от горчайшей обиды:
— Это я-то не Распутин? Да я самый настоящий… А чем Распутин мог доказать, что он Распутин? Полицейский отчет гласит, что Гришка «обнажил половые органы и в таком виде продолжал вести беседы с певичками, раздавая некоторым из них записки с надписями „люби бес корыстно“. На замечание хора о непристойности поведения Распутин возразил, что он всегда так и держит себя перед женщинами; при этом, чтобы ему поверили, он „называл по фамилиям женщин, которые ему отдавались, сообщая о каждой какую-либо деталь, смешную или скабрезную…“. Франтик (у которой в биографии не все было чисто) быстро смылась в уборную. Соедов активно уговаривал Распутина еще „дернуть по маленькой“, а издатель газеты Катульский предпринял попытку застегнуть на Распутине штаны, но потерпел в этом фиаско…
…Судаков позвонил Адрианову.
— Был он у меня. Страшно рассказывать.
— По счету уплатил? — забеспокоился градоначальник.
— Я бы сам, — отвечал Судаков, — заплатил ему в десять раз больше, только бы он не бывал у моего «Яра»…
Проломив рогатки цензуры и не щадя нравственности читателей, газеты опубликовали смачные подробности скандала у «Яра», а в Петербург полетели доношения под грифом «сов. секретно». Поклонение московским мощам пошло все-таки на пользу Распутину, и, заработав на поставках белья для фронта, он впер к себе на третий этаж рояль. С удовольствием разглядел свою персону в отражении черной лакированной крышки. Сказал:
— Это вам, доченьки! Мотри, как батька-то для вас старается. Последнее готов с себя снять, чтобы вам хорошо сделать…
* * *
Все документы о скандале сконцентрировались в сейфе шефа жандармов Джунковского; с докладом к царю он прошел в приемную императора, где случайно напоролся на Распутина.
— Аа, ты здесь… Тебя-то мне и надобно!
Нервный генерал по всем правилам бокса нанес острый хук в подвздошину.
Распутин от боли открыл рот, но… безмолвствовал. Свинг в челюсть склонил его голову на левое плечо. Джунковский прямым снизу поправил ее — и она повисла на правом плече. Последовал заключительный апперкот — Распутин мешком осел на пол. В англизированной свите царя оценили все по достоинству:
— Поздравляем. Нокаут.
В подробном докладе царю Джунковский сознательно выделил в нем те места скандала, где Распутин похвалялся своим влиянием на царицу и на придворных дам. Николай II сказал:
— Прошу вас, пусть это останется между нами…
Джунковский закончил речь обычными рассуждениями о том, что за спиною Распутина стоит некое таинственное сообщество «жидомасонского» толка (это был пункт его помешательства).
