В этот момент из кабинета вышел доктор.
Он нёс чашку чая, но, увидев меня, замер.
Его взгляд скользнул по моему лицу — не с облегчением.
С изумлением. И я понимала, почему он так смотрит на меня.
— Он жив. И даже пришёл в себя. Просил воды. Спросил, где его мать.
Женщина ахнула, не веря своим ушам.
— Не может быть… Я же видела… Я же чувствовала… Я видела, как он уходит… Мой сын уходит от меня…
— Иногда души так близки, что сны становятся пророчествами, — тихо сказал доктор. — Но иногда… это просто страх. А страх — самый громкий лжец на свете.
— Можно… можно мне его увидеть? — с замиранием сердца спросила мать.
— Конечно, — кивнул доктор. — Но не больше пяти минут. Он слаб. Ему нужно спать.
— Спасибо… спасибо… — прошептала она и вдруг упала на колени. — Спасибо вам! Это чудо! Это настоящее чудо!
Она схватила руки доктора и прижала их к губам, как будто он — святой, сошедший с иконы.
— Мадам, прекратите! Я вас умоляю! — нахмурился доктор. — Не надо устраивать это представление! Мадам! Я кому сказал! Встаньте с колен!
Глава 36. Это не я!
— Возьмите всё! — вырвала она кошель из кармана и сунула ему в руки. — Всё, что у меня есть! Дом, землю, жизнь — всё отдам! Только скажите, что он будет жить!
Доктор взял кошель. Открыл. Посчитал.
Потом вынул часть денег, а остальное вернул ей.
— Этого хватит, — сказал он. — Остальное оставьте себе. Я не наживаюсь на чужой беде. Купите сыну яблочный пирог. Или новую рубаху. Или просто посидите вместе на лавочке у дома. Это — лучшая плата, какую я могу получить.
Она заплакала. Тихо. Счастливо.
— Спасибо… спасибо… Вы — просто… просто чудо…
— Нет, — усмехнулся доктор. — Просто старый упрямый дурак, который не умеет льстить пациентам и ублажать родственников!
Дрожащими руками женщина спрятала кошель, а потом осторожными шагами, словно боясь потревожить покой, вошла в палату.
Мы слышали, как она вскрикнула — не от горя, а от радости.
В приоткрытую дверь видели, как бросилась к кровати.
Как обняла сына, будто боялась, что он снова исчезнет.
А потом — тишина. Тёплая. Живая.
Та самая, за которую стоит бороться.
— Ты… — начал доктор, глядя на меня.
А потом замолчал, будто боялся нарушить хрупкое чудо этого утра.
— Ты как вообще выжила?
Я не поняла сначала, о чём это он.
— Что вы имеете в виду?
Доктор покачал головой, словно сам не веря своим глазам.
— Ты… — начал он, и голос его дрогнул — не от усталости, а от страха. — Ты понимаешь, что сделала? Смерть не прощает тех, кто крадёт у него добычу. А ты… ты вырвала душу из его рук. Я думал… я думал, ты исчезнешь до утра. Что найду только твоё тело — холодное, без дыхания, с лицом, на котором застыла маска ужаса. Как у всех, кого он забирает насильно… Но ты здесь. И он… он тебя не тронул.
Он помолчал, глядя на меня так, будто видел не Нонну — помощницу, а кого-то древнего, опасного, непостижимого.
— Почему, Нонна? Что ты для него?
В его голосе не было вопроса.
Было предчувствие. И подозрение.
Потом он перевёл взгляд на открытую дверь, где мать прильнула к сыну, и мягко сказал:
— Пойдём, — сказал доктор, кивая мне. — Дадим им побыть наедине.
— А если ему станет хуже? — спросила я, не отрывая взгляда от двери.
— Тогда мы услышим, — ответил он. — А пока… пусть они просто побудут вместе.
Мы вернулись на кухню. Я заварила чай. Доктор сел за стол, устало потирая виски.
— Как ты это сделала? — сказал он вдруг. — Вчера… ночью… ты не просто держала руку на пульсе. Я знал, что мальчик — всё. Но ты… ты его вернула. Причём с уверенностью, что он будет жить. Ты как это сделала?
Я замерла с чайником в руках.
— Что вы имеете в виду? — спросила я, прекрасно понимая, о чём сейчас говорит доктор.
Он посмотрел на меня — не как на помощницу, а как на равную.
— Я не знаю, что ты сделала. Но я видел, как мёртвый оживает. Вчера. Ночью. Ты сумела вернуть его к жизни. И при этом ничего не делала. Просто сидела и держала его за руку! — В голосе доктора звучала уверенность и немного подозрений.
Я опустила глаза.
— Это была не я… Это был… случай.
— Случай не спасает тех, кого уже нет, — тихим уверенным голосом произнёс доктор. — Что ты такое, Нонна?
— Скажем так, — уклончиво заметила я. — Я вижу души. И иногда могу выходить из тела…
— Ты хоть понимаешь, что это за дар? — прошептал он, глядя на меня с благоговейным ужасом.
Глава 37. Бедняжка
— Честно? — пожала я плечами. — Нет.
— У тебя в роду… — он замолчал, будто боялся произнести вслух. — Был Жнец. Или… кто-то, кого Смерть не смог забрать. Потому что таких, как ты… не бывает.
— Ну я же перед вами! Как такое может быть? — спросила я, удивляясь.
— Смерть не ко всем приходит лично. Лично он приходит к избранным, — заметил доктор, забыв про свой чай. — Можно сказать, что это — великая честь. К остальным приходят Жнецы.
Мы помолчали.
За окном пели птицы.
Где-то в палате смеялся Лиам.
— Будь осторожна. Таких, как ты… Смерть не понимает, — прошептал доктор. — А то, что он не понимает… он старается держать рядом.
Я похолодела.
— Вы хотите сказать… он держит меня под наблюдением?
— Нет, — доктор покачал головой. — Он держит тебя под рукой. Пока не решит: ты — оружие, которое он может использовать… или угроза, которую нужно устранить.
Дверь приоткрылась, а из палаты вышла счастливейшая из женщин, утирая слезы.
— Я могу забрать сына домой? — прошептала она.
— Нет! Он останется у нас ещё на несколько дней, — нарушил тишину доктор. — Рана глубокая. Нужно следить за инфекцией. И за ядом. Кто-то очень хотел, чтобы он не выжил.
Мать Лиама удалилась, всхлипывая. Но на этот раз от счастья.
Мы с доктором допивали чай, когда в дверь раздался требовательный стук.
— Доктора! Срочно! Она умирает!
Дверь распахнулась с таким грохотом, будто сама смерть ворвалась внутрь.
— Держите её! Она падает!
— Быстрее! К доктору!
— О боже… её живот… она же беременна!
Я бросилась к двери, видя жуткую картину.
Двое мужчин бережно вносили в приемный покой женщину.
Она была в ночной рубахе, пропитанной кровью и потом. Лицо заплыло синяком, губа разорвана, глаз распухший до щелки. Золотистые волосы облепили плечи и спину, с пальцев ее руки капала крупными каплями кровь, оставляя дорожку на полу.
