Чудо купальской ночи - Алюшина Татьяна Александровна

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57

Она ему открыла дверь. Клим переступил порог, бабуля обняла, прижалась к его широкой груди – маленькая, щупленькая, родненькая. Постояли так. Потом она отстранилась, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Не горюй так, ему бы не понравилось.

– Пока не могу, ба, – признался внук, – но я справлюсь.

– Справляйся, – кивнула бабуля и повела его в теплую кухню, поить чаем с дороги.

Клим справился и понял, что отпустило, просветлело внутри, когда сам сделал деду памятник, по собственным эскизам и чертежам, и, не дожидаясь положенного года, поставил его на могиле. В весеннюю распутицу он привез памятник и позвал родных на кладбище. Вчетвером, еще с тремя рабочими, они воткнули его основание во временную бетонную подушку, а потом Клим снял закрывающую памятник дерюгу – и наступила тишина.

Настоящая звенящая тишина, только воронье каркало на разные лады. Клим отлил точный портрет деда барельефом в его военном кителе с погонами полковника медицинской службы и всеми орденами-медалями, а сзади у него за спиной его знаменитые тетрадки и складские амбарные книги записей, покрыл металл патиной и легким оттенком специальной краски добавил цвета, как на размытом фото. Долго родные стояли и смотрели, а потом мама ошеломленным шепотом спросила:

– Климушка, это ты сам сделал?..

– Да, – только и ответил он охрипшим голосом.

– Климушка, но ты же невероятный талантище, – сказала она тем же потрясенным шепотом и заплакала.

А Клим вдруг почувствовал, как некая тяжесть, которую он, оказывается, все эти годы, после решения стать кузнецом, носил и держал в себе и не догадывался, что живет с нею, растворяется и исчезает, как туман под солнышком, как пар. И почудилось ему вдруг, что откуда-то долетел легкий, радостный, знакомый смех деда Матвея. Ставров шагнул к маме, обнял ее и прижался щекой к ее макушке. И вот тогда он понял, что примирился с уходом деда и они с ним прямо сейчас, в данный момент, друг друга поняли и всегда будут вместе.

Через два года он окончил институт, и надо было решать, что делать дальше. Оставаться ли в Питере и начинать тут свое дело, тем более Петрович с Аркадием Владимировичем обещали ему всячески содействовать и помогать, или возвращаться в Москву, в родной город, к семье. Как ни странно, принять решение помогла бабушка Дуня.

В один из его приездов в выходные он пришел ее навестить. Они сидели за столом, пили чай, бабуля угощала его своими фирменными, «дырчатыми», как кружево, тоненькими блинами с малиновым вареньем, и Клим вдруг вспомнил, что они давно вот так не оставались вдвоем. Пожалуй что, со смерти деда. Обычно в его приезды либо бабушка приходила к родителям, где они собирались всем семейством, либо к ней бабушка Лариса с дедом Сашей приходили, либо она к ним, где и встречались с внуком.

– Я специально сегодня тебя позвала, поговорить хотела вдвоем, – объяснила бабушка Дуня, когда Клим спросил ее об этом.

– О чем, бабуль? – улыбнулся этой ее серьезности он.

– О многом и важном. Но сначала я хотела узнать, что ты намерен делать дальше?

– Ты спрашиваешь о моей работе? – не стал подшучивать над ней Клим, заметив, как важен почему-то ей этот разговор.

– Да, я хотела спросить останешься ли ты в Петербурге или вернешься в Москву?

– Я пока думаю, ба, взвешиваю все аргументы, – вздохнул он.

– А скажи, Климушка, что бы ты хотел для себя в идеале, ты знаешь? Что бы ты делал, если бы у тебя имелась возможность не ограниченного ничем выбора? – очень серьезно допытывалась она.

– Я бы, бабуль, хотел свое дело открыть, не просто кузницу, а несколько кузнечных цехов в ней для работы в разных техниках: ковки и литья, сварки, чеканки, да всех работ. Людей найти талантливых, увлеченных для работы и заниматься любимым делом.

– А где, в Москве или Питере? – выясняла бабуля.

– В Подмосковье, – улыбнулся он ей. – Я много думал об этом. В городе кузницу вполне можно организовать, но мне интересней и удобней ближе к природе и чтобы дом рядом был. Ну, и поближе к вам, понятное дело.

– Ты знаешь, Климушка, – каким-то особым тоном человека, высказывающего свои сокровенные, долго обдумываемые, вынашиваемые мысли, сказала она, – так получилось, что ты у нас один в семье сын и внук. И мы с теми твоими бабушкой и дедом давно стали родными и близкими людьми. За все эти годы мы ни разу не только не поругались, но между нами и тени недопонимания не возникало. Все вместе, всегда одной семьей и в горе, как говорится, и в радости. Родные. Мы тут подумали и решили, что надо помочь твоему великому таланту как-то.

– Ба, ты о чем? – насторожился такому вступлению Клим.

– А ты послушай, не перебивай, – чуть нахмурилась она, потом улыбнулась ему, погладила по руке и продолжила: – Я после смерти Матвея как потерялась – все мне неуютно одной и непонятно. Вот мы и решили с Ларисой и Сашей, что я к ним перееду. Скопом, втроем, выживать в наши годы легче и веселей. Они мне большую комнату отдают, и район мне их всегда очень нравился. Конечно, известно, что две хозяйки на одной кухне трудно уживаются, да еще в нашем возрасте! Да только Лариса прибаливает, руки у нее совсем слушаться перестают, тяжело ей по хозяйству, а я ничего, бодрая еще, вот и будем вместе поживать. Да и веселее втроем-то.

– Вот и хорошо, – порадовался за стариков Клим. – Поживете пару месяцев здесь, я вам там ремонт хороший сделаю. Потом переедете, а эту квартиру сдадим, и вам денежки будут капать. Хорошо решили.

– Нет, Клим, мы не так решили, – усмехнулась бабуля. – Эта квартира давно уже оформлена на тебя, ты знаешь. Ты ее продавай. – И, увидев удивление на его лице, повторила с нажимом: – Продавай, не жалей! А на полученные деньги открывай свое дело! Хватит на это денег-то?

– Надо считать, но должно… – и возмутился: – Да о чем мы говорим, ба! Не буду я ничего продавать!

– Продавай! – строго сказала она. – И делай свою кузницу! У тебя талант великий, и нечего ему ждать, когда он реализоваться сможет! Спокойно продавай квартиру и не думай ни о чем! Жилье у тебя в Москве есть, с родителями, да и мы не вечные, и от Ларисы с Сашей квартира останется. А сейчас делом своим главным займись!

– А если вы не уживетесь? – спросил он.

– Уживались почти тридцать лет и дальше душу в души поживать будем, – строгим тоном пообещала она.

А Ставров не стал больше спорить. Принял подарок. Продал квартиру. Вместе с Петровичем объездил все Подмосковье вдоль и поперек по тем местам, где выставлялись на продажу кузницы, цеха механические или автослесарные, где можно было налаживать свое производство. И нашли великолепное место, словно из мечты, из дум, желаний и еще не совсем четких картинок Клима материализовавшееся.

Кузнечные и слесарные цеха, собранные в компактное длинное одноэтажное здание на краю большого села, принадлежавшие раньше колхозу, потом фермерскому хозяйству, расположилось на пригорке, откуда открывался великолепный вид на всю округу. И село, уже наполовину ставшее коттеджным поселком, обзаведясь постоянно проживающими богатыми жителями, но не потерявшее собственной индивидуальности и бревенчатых домиков с хозяйствами, садами-огородами, коровами и живностью.

А главное! Рядом располагался дивный лес и речка. Ну, мечта.

И тут Петрович уведомил Клима, что собирается переехать сюда вместе с ним, помогать первое время ученику обустраивать производство и поднимать хозяйство кузнечное. Клим поразился такому непростому решению наставника, молча в пояс поклонился и обнял, благодаря.

У Петровича не было семьи. Из родни имелся только двоюродный брат, проживавший на Дальнем Востоке, с которым они поддерживали добрые братские отношения, и сын этого брата, двоюродный же племянник Петровича. Он приезжал к нему не один раз, и Клим его хорошо знал, нормальный парень, работящий, большой молодец. Но племянник дело хорошее, а одинокая холостяцкая жизнь в возрасте преклонном, это совсем не простая ноша.

– Перегулял я время семейное, – откровенничал как-то ночью со Ставровым Петрович, когда они делали непростой срочный заказ и вышли из кузни под звездное небо в тишину ночную передохнуть и отдышаться. – Была жена по молодости, соратница во всех моих мотаниях по стране. Я хипую, и она со мной, я дикарем на мотоцикле с палаткой в Крым, в Карелию, на Алтай, и она, боевая моя подруга. Детей не спешили заводить, а потом она умерла от воспаления легких. А мне как отрезало – никого больше не надо. Да и быстро к холостяцкой жизни привык. В этом, знаешь, особый кайф есть, отсутствие обремененности, ответственности и легкость на подъем. Сам себе хозяин, и голова дурная. А что, молодому здоровому мужику самое то: женщины любые, меняй в удовольствие. Работа у меня такая, что везде нужен, в любом городе и деревне находил и заработки немалые – вольная птица. А когда уж под шестьдесят подгребать стало, оглянулся, а ничего нет, ни семьи, ни детей. Спасибо, бог талантом и делом любимым не обидел. Да вот к старости учеником великим наградил. А это, знаешь, дорогого стоит, поймешь еще.

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57