Симфония для пяти струн (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна

— Саена, выпейте, пожалуйста. Только залпом.

— Саена, выпейте, пожалуйста. Только залпом, — мягко велел смутно знакомый голос.

Я схватила предложенный стакан и, не задумываясь, махом выпила. По горлу прокатился сгусток огня, смачно плюхнувшись в желудок. Из глаз вновь брызнули слёзы, только уже по другой причине. Вместе со слезами наружу рванулся захлёбывающийся кашель.

— Присядьте, присядьте и успокойтесь, — меня едва не силком куда-то посадили. — Саена, вы понимаете, где находитесь? — мягко спросил всё тот же голос. Я, утирая кулаком глаза, качнула головой и огляделась.

Какая-то незнакомая кухня. Я сижу на стуле, в домашнем халате и почему-то босиком. Мне холодно настолько, что я уже не чувствую ног. Передо мной на корточках сидит мужчина в белой рубашке. Рядом стоит Оли в элегантном вечернем платье, крепко обнимая меня за плечи; явно встревоженная и даже напуганная. Несколько в стороне замер тар Аль, тоже не совсем одетый, и неотрывно меня разглядывает. Встретившись со мной взглядом, он торопливо опустил глаза. Уже почти не удивившись лёгкости и неподконтрольности мне этого процесса, я «окунулась» в его грозовую музыку. Но в этот раз подобная процедура подействовала отрезвляюще, как будто меня в прямом смысле макнули пару раз головой в холодную воду.

Я смогла удивиться, почему Оли и незнакомый блондин явно в вечернем, а мы с таром Алем — едва не неглиже и смутиться этому факту. Правда, конкретное предположение, что здесь происходит и где мы, собственно, находимся, сформироваться не успело: я вспомнила.

Вспомнила оглушающий грохот лопнувшей струны, который меня едва ли не контузил. Вспомнила, как бежала по улице; вернее, один отрывок, когда я упала, потеряв тапок, а потом поднялась и, отшвырнув второй, побежала уже босиком. Вспомнила тонкий, едва различимый звук флейты, ведущий меня через шумную какофонию, которой мне казался город, — именно с флейтой у меня всегда ассоциировалась подруга.

— Папа, — я вновь шмыгнула носом, потерянно переводя взгляд с одного присутствующего на другого и крепко сжимая ладонь подруги. — Он… умер.

— Когда? — ахнула Оли, рухнув на соседний стул (благо, он там оказался, а то она точно села бы мимо).

— Когда я зашла в кабинет, он искал отражения. Когда узнал, что я отдала их тару Алю, сказал, что мы обречены и у нас нет шансов, но рассказать он ничего не может, потому что какие-то «они». А потом умер. Как… та женщина в переулке… — не удержавшись, я снова разрыдалась и уткнулась лицом в ладони.

— Это случилось у вас дома? — резко спросил Аль. Я только кивнула, не поднимая глаз. — Я пойду туда, всё выясню. Сарк…

— Понятное дело, — отозвался мужчина в рубашке, и я наконец-то вспомнила, что уже видела его у тара следователя. Тогда что здесь делает моя подруга?

Сарк.

Его так зовут.

Интересного блондина, работающего в больнице.

Не может быть…

Эти мысли тоже заметались в моей голове, внося дополнительную сумятицу в и без того не слишком-то упорядоченное её состояние.

Я… любила отца. И он, наверное, тоже любил меня, по-своему. Но я почти его не знала.

Плохо помню раннее детство, когда мама ещё была с нами. Мне кажется, там было лучше; впрочем, любому ребёнку лучше, когда рядом с ним есть мама. Но всё остальное время, которое помню, я практически росла сиротой при живом отце. Профессиональный музыкант, он никогда не сидел на одном месте долго, постоянно пребывая в разъездах. Бабушек и прочих родственников у меня — так уж получилось, — не было, вот и нанимались для меня всевозможные гувернантки и няни, периодически сменявшие друг друга. Ни об одной из них не могу сказать плохого, никто меня не обижал. Но ни одна из них не заняла места в моём сердце, и не задержалась надолго. Что, в общем-то, достаточно удивительно: ребёнком я была тихим и беспроблемным, училась на «отлично», шалила в основном за компанию, да и все поступки нашей небольшой «великолепной четвёрки» не выходили за рамки безобидных проказ.

В общем-то, не скажу, что я очень страдала от отсутствия отца. Но матери иногда сильно недоставало, да. Может быть, я где-то в глубине души таила на отца обиду за то, что не спас маму? Не знаю, да и стоит ли теперь ворошить прошлое.

На меня нахлынула апатия, но она была лучше истерики. По крайней мере, я смогла трезво оценивать происходящее.

— Оли… — обратилась я к сидящей рядом с чашкой горячего шоколада подруге. Передо мной исходила паром точно такая же, но я пока не притрагивалась; не из каких-то потусторонних причин, просто напиток был слишком горячий.

Шоколад нам приготовил, в качестве успокоительного, хозяин дома, который сейчас хлопотал у плиты с уверенным видом тёртой домохозяйки. Ну, то есть, домохозяина.

— А? — откликнулась та, отрываясь от чашки. Олея обожала шоколад самозабвенно, и сейчас, кажется, «интересный блондин» окончательно покорил её сердце.

— Извини, что испортила вечер, — виновато вздохнула я.

— Ну, прямо! — она возмущённо фыркнула. — Что он, последний что ли? Ты-то как?

— Вроде бы уже нормально. Спасибо вам, тар, — обратилась я к мужчине. — За то… странное воздействие на мою голову. И за шоколад, — я не удержалась от улыбки.

— Да что уж там! — отозвался тот, пристально следя за чем-то шипящим на сковородке. — И вообще, давай на «ты». Коль уж мой дом так беспрекословно тебя послушался, то кто я такой, чтобы нос задирать? Видящие истину — существа редкие, с вами дружить надо.

— А что с вашим… твоим домом не так? — полюбопытствовала я.

— А кто такие «видящие истину»? — в унисон со мной задала вопрос Оли. Сарк обернулся на нас и фыркнул от смеха.

— Как вы забавно смотритесь. Вы точно не сёстры?

Мы удивлённо переглянулись, и тоже прыснули. Смотрелись мы действительно забавно: ссутулившись, обхватив ладонями чашки, сидели плечом к плечу как нашкодившие детишки.

— Точно, не сёстры, — отмахнулась Оли. — Просто дружим давно. Ты на вопросы-то отвечай, не отвлекайся!

— Ну, видящие истину — это те, кто видит струны. Все, полностью, чувствует их малейшие колебания. И наставник Ау, мастер Фарт, один из лучших, если не самый лучший. В принципе, чувствовать струны — это навык, который можно развить в любом человеке. Но видящими истину называются те, кто наделён этим даром от природы, и невозможно научить той точности и чуткости, с которыми они реагируют на происходящее. Вот ты, как я понимаю, воспринимаешь окружающий мир, ассоциируя его со звуками. А некоторые чувствуют запахи; например, твой наставник, — я кивнула на эти слова, хотя вопроса в них не было. Всё верно; мне это всегда казалось забавным. — Некоторые видят цветные ореолы, это всё индивидуально, — продолжил он. — Как психолог могу предположить, что в звуковую форму симфония мира для тебя облеклась благодаря отцу. У тебя, наверное, и музыкальный слух есть. Вот как-то так.

— Я же говорила, она у меня умница! — гордо задрала аккуратный носик Оли. — А, кстати, правда, чем твой дом такой необычный? И тар Аль ругался; и когда Ау пришла, мне показалось, что за дверью была улица.

— Не показалось. Понимаешь, моя мать была гениальным творцом; про таких говорят, что их при рождении коснулся Ветер. Только этот же самый ветер, видимо, основательно продул ей голову, и немного там заблудился. Не надо укора, это её собственные слова! В общем, при жизни она была настолько рассеянная, что периодически блуждала в своём собственном доме, забывая, куда шла и где, скажем, находится кухня. Когда ей это надоело, она умудрилась сделать так, что за любой дверью оказывается нужная ей в этот момент комната, хоть в шкаф загляни. То есть, физически комнаты остались на своих местах, а вот двери изменились. Она так намудрила с пространством, что никто теперь даже разобраться не может, как она это провернула. А сама, как обычно, сделала и забыла. Ещё мне кажется, что она и со временем намудрила. Нет-нет, да и получается какой-нибудь странный казус. Но серьёзных сбоев пока не было.