Из тупика - Пикуль Валентин Саввич

Ознакомительная версия. Доступно 45 страниц из 221

И вдруг заговорил - с жаром, напористо:

- Единственное, что я могу привести в свое оправдание, так это то, что я на стороне белых воевал не слишком-то энергично. Умею воевать и покрепче! И пришел к вам искренне, а ушел от вас вынужденно... - Совсем неожиданно Сыромятев расстегнул френч и похлопал себя по животу. - Видите? - спросил. - Видите, какое пузо я наел, с вами воюя? Спиридонов с комиссаром невольно расхохотались.

- Ну ладно, - поднялся Лучин-Чумбаров, - нам нужно обсудить ваше предложение... Подождете, полковник?

Сыромятев шарил по пуговицам, застегивая френч.

- Долго ждал. Подожду и сейчас.

Иван Дмитриевич с комиссаром вышли из делянки, присели на рассыпанных бревнах, сшибали с себя муравьев.

- Что скажешь, комиссар? - спросил Спиридонов.

Лучин-Чумбаров долго не думал.

- Понимаешь... - начал он и вдруг остановился. - Черт! А мы его там одного с ракетницей оставили.

- Плевать. Если уж явился, то не удерет.

- Так вот, понимаешь, Митрич, в этом белом полковнике есть что-то подкупающее. И даже как он честно показал нам свое пузо, отращенное на британских харчах, - даже этим он мне как-то понравился... Мне кажется, что он не врет.

Они вернулись в делянку не скоро, но Сыромятев сидел в той же позе, в какой его оставили, - было видно, что ему нелегко далось это ожидание. Глаза его впились в лица большевиков, словно он хотел прочесть на них свою судьбу.

Снова уселись, - пыли на столе уже не было: обтерли локтями.

- Так вот, господин полковник, - начал комиссар, - лично вы не представляете интереса для Красной Армии...

Глаза Сыромятева слегка прикрылись воспаленными веками.

- Ближе к делу! - резко произнес он.

- Вы приходите к нам, когда наша армия уже наполнилась силой, чтобы бить вас...

- Неправда! - выкрикнул Сыромятев. - Вот сидит Спиридонов, и он не даст соврать: я пришел к вам на Мурманку, когда у вас кукиш голый был в тряпочку завернут. И вы этим кукишем англичанам грозили! Я тогда пришел... тогда! Именно тогда!

Он схватил ракетницу и сунул ее за пазуху.

- Дальше! - рявкнул полковник, теряя самообладание.

- Вы приходите к нам, когда у нас уже выросли молодые советские полководцы...

- Ну, махнули! Конечно, я вам не Суворов!

- Согласны ли вы, - продолжал комиссар, - перейти на. нашу сторону вместе с полком? Вместе с техникой? И чтобы полный комплект боеприпасов? Как?

- Как? А вот так...

Сыромятев выбил ногою трухлявую дверь делянки, и в небо с шипением вытянулась зеленая ракета.

- С этого и надо было начинать, - сказал он, светлея лицом. - И пусть в полку знают, что условия приняты....

Договор был заключен, и только теперь, когда ракета мира сгорела в небе, Сыромятев деликатно протянул руку для пожатья.

Этот белогвардейский полк не стали держать на Мурманском фронте, а в полном снаряжении - уже под красными звездами - развернули с ходу против Юденича, нажимавшего на Петроград. Полковник генштаба Сыромятев навсегда затерялся в лагере красных командиров. Он - да! - не был Суворовым, но зато был человеком мужества и разума... Дальновидный и умный, он сделал то, что другие офицеры боялись сделать, и потому-то они или сложили свои головы, или закончили жизнь вдали от родины.

* * *

Бои шли уже возле гремящего водопада Кивач, и там, прыгая на залпах среди валунов, стреляла с помощью гвоздя одинокая пушка. Заросший бородой, пострашневший, Женька Вальронд стучал топором по пушке, выколачивая из нее редкие, но точные выстрелы. Мичман осатанел за эти дни непрерывных боев и маршей - этих постыдных маршей назад...

В самый разгар отступления спиридоновцев наградили орденом Красного Знамени{36}; награда пришла как раз кстати - не в наступлении, а именно в отступлении, стойкость которого Москва признала победоносной. Многие бойцы (особенно старые - закаленные) получили подарки: часы, портсигары, пакеты с бумагой для писем, по пачке махорки (тогда это были подарки драгоценные).

А в Петрозаводске по этому случаю состоялся торжественный митинг. После митинга Спиридонов сразу выехал на реку Суну, где шли бои. Вечером он забрел на опушку леса, распалил высокий костер до верхушек сосен и долго сидел в одиночестве...

К нему из лесной чащи вышел очумелый Вальронд, попросил закурить. И, распалив цигарку от костра, сказал:

- Я тебя понимаю - переживаешь.

- Переживаю.

Гугукнул филин в ночном лесу. Жутко.

Вальронд зябко передернул плечами, вынул занозу из пятки.

- Ну, ладно. Переживай. Я не буду тебе мешать... У этого костра они виделись в последний раз.

Глава вторая

Казимеж Очеповский лежал на пышной кровати в доме богатея Подурникова и дул в берестяную дудочку-самоделку.

Дядя Вася пускал дым к потолку - колечками: пых, пых, пых.

- Про што песня твоя? - спросил между прочим.

- О прекрасной Польше, о прекрасных женщинах... Сойдет?

- Это хорошо, - рассудил дядя Вася. - О дамах твоей Польши я много наслышан. Не дай бог с ними схлестнуться!

Вихрем ворвался в избу Юсси Иваайнен, сказал поляку:

- Свистел, бессупая сатана? А ты, кирпич старая, трупу сепе - склеил, тым итёт, а не знал тела наши...

- Казимеж, - засмеялся печник, - ты что-нибудь понял?

Очеповский скинул ноги с подурниковской кровати:

- Понял. Наша Колицкая республика, кажется, в опасности.

- Опасность! - кричал Юсси. - Потурников вители в Канталахти, теповские товарищ мальчик присылал... Мальчик плакал у мой круди самой, коворил, что плывут каратель сюта!

- Стой, стой, сатана перкеле! - заговорил дядя Вася. - Куды плывут и кто плывет... Какой мальчик плакал?

- Миноносец с паркасами... Каси сыкарку, потом токуривал!

На огородах сочно пучилась из земли репка, такая вкусная. За Лувеньгой синели горы, темные от леса. Дядя Вася поймал за холку гнедую кобылу, сбил с ног ее путы.

- Иэ-э-эх, родимая!.. - и поскакал.

Что всегда покоряло рязанского мужика на севере, так это обилие пустующей земли. Больше на рыбку надеялись, а так - лучок да репка, а хлебца тебе - шиш: покупали в Норвегии.

Однако земли много; ежели коров тут завесть, думалось, то велик будет доход от мяса да молока, а убытку не станется...

Первый пост на берегу.

- Живы? - спросил дядя Вася. - Чего делаете?

- Ушицу варим... садись, кирпичный. Ложка есть?

- Нету. Да и некогда. Нас давить англичане едут, за дело передаю. Готовься, братцы, и следи за морем...

В заброшенном скиту за Лувеньгой постоянно обретались дезертиры из местных: здесь они хоронились издавна, закосматев до самых плеч. Они были мужики добрые и старательные, и только харчей у сельчан просили. А так у них все свое было, от англичан с дороги натасканное...

Выслушав дядю Васю, дезертиры спросили:

- Кто наклал в наши души?

- Подурников в Кандалакше, так деповские сказывают.

- Ну, ему первая пуля. Будь здоров...

Так дядя Вася обскакал на гнедой все посты, расставленные вдоль побережья. Лошадка притомилась - выступала шагом. Он ее берег по-мужицки, тем более не своя кобыла, чужая. Вершины дальних сопок покрывали мшистые тундры. Пахуче благоухало разогретым вереском. Под копытом коняги давилась янтарная морошка...

Прошел день, второй. Постов не снимали. Только в ночь с четвертого на пятое августа каратели подошли под Колицы: четыре моторных катера медленно стучали выхлопами среди каменных луд, среди проплешин островов, мимо янтарных заплесков. Все серебрилось с берега при луне, и луна здорово помогала колицким партизанам, глядя на карателей в упор - со стороны берега...

Гимназистка, накинув шинель, выбежала на доски старенькой деревенской пристани; тоненькая, перегнулась над водою.

- Папа-а... - крикнула в море. - Папочка! Не надо...

На носу переднего катера выросла фигура человека, и при свете луны ярко блеснула цепка его часов, три года стоявших.

Ознакомительная версия. Доступно 45 страниц из 221